Катя зажмурилась от страха – их лимузин занял место напротив ярко освещенного входа. И вздрогнула от неожиданности, когда Ройс коснулся ее пальцев и мягко сказал:
– Все будет хорошо.
Он сочувственно улыбнулся, когда Катя судорожно вздохнула и прошептала:
– Мне страшно.
– А ты не бойся. Просто забудь про миссис Моррисон.
– Про нее забудешь!
– Помни только – это рождественская ночь, почти волшебная. Сегодня не может произойти ничего плохого!
В дамском комнате Кате стало немного лучше, зеркало милосердно показало, что Катино платье ничуть не хуже нарядов других девушек, а ее жемчуг по-прежнему изумителен.
Жаль, веснушки остались на месте! Противный стилист наотрез отказался заретушировать их. Сказал, что обилие косметики в ее возрасте недопустимо и просто вульгарно, к тому веснушки придают Кате определенный шарм. Утешил, называется!
Катя вышла в холл и растерянно остановилась: никого из знакомых. Сейчас ее обрадовали бы даже Розмари со Стейси – все не одна!
Ученики миссис Моррисон здоровались друг с другом и собирались оживленными стайками, никто не обращал на застывшую посреди зала Катю ни малейшего внимания, она почувствовала себя невидимкой.
Катя тут же представила новогодний вечер в своей школе – весело болтающих девчонок, мальчишек, украдкой бросающих взгляды на необычайно нарядных одноклассниц, вечно комплексующую из-за собственной полноты Ленку и самоуверенную Верку в «парижском» платье… Видела бы Верка сейчас ее, Катю! Она с горечью подумала, что никогда Вера с Леной не окажутся здесь. Ее сон подчинялся каким-то на диво реалистичным законам: чужаки в высший свет не допускались. Атмосфера исключительности и снобизма старательно поддерживалась взрослыми, она, Катя, единственное исключение.
Впрочем, нет! Здесь она племянница герцогини Хостонской, большинство гостей куда ниже по положению. Катю передернуло. Сейчас она, не задумываясь, отказалась бы от своих глупых детских иллюзий. Теперь не высшее общество, а ее милый дом и друзья казались чудесной сказкой.
Катя машинально прошла первое испытание – цепочку встречающих, и вошла в банкетный зал. Приблизилась к высокой елке, стоящей в самом центре, столики располагались по кругу, и восхищенно замерла: какая красавица!
Катя рассматривала игрушки, и сердце ее таяло, как в раннем детстве, когда она еще по-настоящему верила в деда Мороза. Служащие отеля по праву гордились своими традициями и историей, большинство игрушек оказались старинными, часто – ручной работы. Она никогда раньше подобных не видела: ярко раскрашенные фигурки зверей из дутого стекла или папье-маше, крошечные сани, запряженные позолоченными оленями, разноцветные, разнокалиберные шары, ангелочки с крылышками, удивительно напоминающие маленькую Кимберли, лица расписаны необыкновенно тщательно, фонарики, стеклянные бусы, другая мишура и главное – самые настоящие свечи, горящие среди пушистых ветвей.
Елка пахла лесом и смолой! Она пахла сказкой!
Катя качнула пальцем ближайшего ангелочка и ошеломленно попятилась: вдруг показалось – крошечная Кимберли ободряюще подмигнула ей. Да нет, конечно, нет, это просто дернулся от сквозняка огонек ближайшей свечи!
Катя поискала взглядом Санта Клауса и внезапно поняла: русский дед Мороз ей понятнее и ближе. Он надежнее, что ли, солиднее, в своей длинной шубе. Интересно, он здесь есть? Ведь это Англия…
«Глупая! При чем тут место? – одернула себя Катя. – У любой елки непременно дежурят дед Мороз и Санта Клаус. Все дело в том, кто к ним обращается, и вообще – он один, просто по-разному называется…»
– О, Кэт! Ты нашла уже свой столик?
Катя обернулась и радостно улыбнулась: Джейсон! Какой важный, в настоящем смокинге, с цветком в петлице, пахнущий дорогим одеколоном…
– Нет еще. А ты?
– Тоже нет. Пойдем, вместе поищем?
– Да, спасибо. Только… подожди минуту!
– О-о! Загадываешь желание?
– Ну… – смутилась Катя. – Рано, наверное? Положено в двенадцать?
– Глупости! Моя мама раньше говорила: каждый сам чувствует свое время. – Джейсон хмыкнул. – Ну, Санта Клаус один, а нас много. Он же не может всех слышать одновременно?
– Тогда… я хочу обратиться к нему сейчас, – Катино лицо показалось юноше на удивление серьезным.
Джейсон кивнул и, отходя в сторону, чтобы не мешать, с легкой завистью пробормотал:
– Счастливая! А я вот давно не верю в Санта Клауса. Пожалуй, с десяти лет, как только старик вместо подарков стал оставлять мне под елкой чеки, подписанные отцовской рукой. – Джейсон оглянулся на Катю и пожал плечами. – Впрочем, я не жалуюсь…
Но Катя его не слышала. Она стояла перед елкой, крепко зажмурившись и сжав кулаки. Просила деда Мороза забыть о ее глупом давнем желании. Теперь у нее есть другое, настоящее: пусть она завтра же проснется дома в своей постели! Пусть мама опять ворчит, что лень раньше Кати родилась! Пусть папа ругает за несобранность! Пусть Ленка Плющенко считает ее задавакой, но остается подругой – навсегда! – и пусть она выиграет новогодний конкурс!
«А про украденный стих я Ленке ни за что не скажу, – твердо решила Катя. – Какой смысл жалеть о том, что не изменить? Просто в следующий раз…»
Катя расслабилась – у нее будто камень с плеч упал – и открыла глаза: прямо перед ее лицом покачивался маленький белокурый ангел, его круглые голубые глаза смотрели строго и серьезно.
Она погладила пальцем искусно сделанные крылышки и виновато прошептала:
–Я знаю, это нехорошо, я настоящая трусиха, но я же раскаиваюсь, вот честное слово…
И быстро пошла прочь от елки, к ожидающему ее Джейсону.
И вот Катя снова сидела в машине, уставшая, опустошенная и счастливая. Она не смотрела в окно, ее не интересовал сверкающий огнями Лондон, она не косилась украдкой на Ройса, ей вполне хватало его плеча, надежного и дружеского.
Прошедший вечер все еще жил в девочке, и она снова искала с Джейсоном свой банкетный стол, это оказалось несложно: возле каждого прибора лежали карточки с выгравированными именами.
Кате повезло, за ее столом оказались Розмари, Стейси, Ройс, Джейсон и Паркер. И ее приветствовали радостно, без всякой иронии. Ни Розмари, ни Стейси не стали этим вечером ехидничать и прохаживаться в ее адрес. Стейси, сидевшая напротив, даже шепнула, чтобы Катя внимательно следила за ней и брала те же приборы, если вдруг что забудет. А Розмари вежливо отметила, как идет Кате платье – мол, она выглядит сегодня как «настоящая леди».
Жаль, справа от Кати оказался не Ройс или Джейсон, а мрачноватый Паркер, именно он на этот вечер был ее «кавалером», вежливым и предупредительным. Так их рассадила миссис Моррисон.
Поразительно, но Катя ни разу не перепутала вилки! Ей даже не приходилось следить за соседями по столу, она, оказывается, все помнила. Правда, удовольствия от еды Катя практически не получала. Она осторожно пробовала одно блюдо за другим и спокойно позволяла вышколенным официантам сменить свою тарелку другой, такой же полной.
Катя внезапно вспомнила новогодний ужин дома и невольно улыбнулась: Там она едва выползала из-за стола, так набивала живот всякими вкусностями!
Здесь же приходилось не столько есть, сколько неспешно беседовать. Миссис Моррисон требовала соблюдение этикета: в разговоре должен участвовать каждый. Хорошо, нашлась общая тема, обсуждали сегодняшний благотворительный спектакль. Все дружно решили – он прошел как всегда. А Розмари шепотом призналась, что мечтает о том времени, когда ее наконец освободят от этой скучной повинности. Вот исполнится шестнадцать…
Когда же заиграл оркестр, и распахнулись двери – знак, что ужинающие должны закончить разговоры и торжественно направиться в бальную залу, Катя едва не уронила фужер с безалкогольным шампанским. Ей снова стало страшно!
Она с завистью наблюдала, как весело выпорхнули из-за стола Розмари со Стейси, как они пересмеивались и шепотом что-то обсуждали, с любопытством рассматривая возможных партнеров.
Катя вновь показалась себе неуклюжей и некрасивой. Она едва не опрокинула стул, выбираясь из-за стола. Девочку подташнивало от волнения, и Катя благодарно улыбнулась Паркеру, вовремя поддержавшему ее под локоть.
Она смотрела на других девушек, нарядными бабочками летевшими в бальную залу: неужели ее не пригласят танцевать?! И бросила испуганный взгляд в зеркало: разумеется, опять забыла об уроках Филиппа Смоука!
Девочка торопливо втянула живот и расправила плечи. Украдкой покосилась на собственное отражение и «потянула шейку», наивно удивляясь – в который раз! – что такие пустяки совершенно меняют облик. И жарко покраснела, когда Ройс одобрительно прошептал, проходя мимо:
