Когда все думают, что ты помирился, — надо и в самом деле мириться. Я не помню подробностей, как мы встретились с Ленькой и ушли с ним подальше от палаток, чтобы нас не видела ни одна душа. Мы ходили с Ленькой взад-вперед по тропе и без конца говорили. Казалось, мы не виделись с Ленькой двести лет.
Мы вспоминали с Ленькой, почему поссорились, но так и не могли вспомнить. Ссора наша выросла, как снежный ком. Сначала она была с кулачок, а потом такая, что страшно посмотреть.
Секретов у друзей нет. Я рассказал Леньке, как выменял у оленьего пастуха пироп, как дрожал ночью в юрте и думал, что придется загорать там целых двадцать лет. Ленька внимательно выслушал меня и сказал:
— Не представляю, как ты можешь жить без меня. Ты ж пропадешь, как щенок!
Ленька всегда был зазнайкой, сгущал краски и смотрел на всех со своей колокольни. Но сейчас я умолчал об этом.
Ленька сразу же сказал, что надо писать письмо оленьему пастуху. Пускай ответит, где он нашел пироп и вообще, пироп это или не пироп.
Вечером, когда все ребята легли в кровати, мы взяли с Ленькой чистую тетрадку, конверт и сели к столу.
Ленька вложил письмо в конверт и четкими, будто в прописях, буквами, написал адрес:
«Колхоз «Кыым». Это письмо государственной важности просим срочно передать пастуху, который пас оленей возле Вилюя, который выменял алюминиевую флягу, которая раньше была у ученика седьмого класса «а» Квасницкого К. Просим не отказать».
Ленька окончил писать, подчеркнул двумя черточками слова «государственной важности» и передал мне.
— А ну посмотри, ошибок нет?
Я сделал вид, будто не заметил Ленькиных «которых». Леньку хоть учи, хоть не учи, больше тройки по сочинению он все равно не получит. Это у него врожденный порок.
Мы заклеили письмо и побежали с Ленькой к почтовому ящику. Письма государственной важности надо отправлять немедленно.
Скажите честно, кто любит пшенную кашу без масла, без сала и вообще без ничего? Противная штука. Она напоминает по вкусу опилки. В ней нет ни белков, ни углеводов, ни клетчатки. Это не еда, а мираж.
Настоящая еда, которую можно кусать и переваривать, висела в меню возле раздаточного окошка. Там были и мясо жар., и котлеты с карт., и макароны с масл., и чай с тягучей тающей на языке сгущенкой.
Ничего этого повар не приготовил. Машина с продуктами, которую ждали весь вечер, застряла где-то в тайге.
Голодный человек может съесть даже полено. Мы умяли миражную кашу, облизали чин-по-чину ложки и положили возле мисок с правой стороны. Порядок есть порядок.
На дворе дождь и поэтому Пал Палыч сказал — сегодня можно не строиться. Я открыл дверь, и шлепая по лужам, побежал на стройку. Пять минут — и все уже в сборе. Чуть-чуть мокрые, чуть-чуть голодные, но все равно готовые к новым боям.
Стоп! А где Манич?
Он выбежал из столовой раньше всех. Я еще тогда подумал — откуда такая прыть? То жмется-мнется, когда идти на работу, а то — на тебе…
Штукатурить в своей комнате мы начали без Манича. Он пришел только минут через пятнадцать. Губы у Манича лоснились и глаза сияли сытым спокойным блеском.
— Ты где ходишь? — спросил я Манича.
Манич нахально ответил, что надевал сухие носки и теплую рубашку. У него грипп, а, возможно, даже воспаление легких.
Я поработал немножко, а потом пошел вниз пить воду. Погремел кружкой, которая висела возле бочки на железной цепочке, потопал ногами, покашлял и этими знаками вызвал в коридор Леньку.
— Ленька! — сказал я. — Манич лопал сало и коржики!
Ленька даже зубами заскрипел от злости. Думал он только одну минуту. Идеи у него рождались немедленно. Сало конфискуем во время тихого часа. Манича отправим к плотникам. Прораб Афанасьев сам просил прислать после обеда одного крепкого паренька. Манич крепкий. Он питается салом и коржиками. Идея Леньки мне понравилась только в принципе. Манич поднимет шум на весь поселок, опозорит и себя и весь наш боевой и гуманный седьмой-а. Лучше подождать, посоветоваться и вообще взвесить.
— Надо поговорить с Ирой-большой, — сказал я. — Все-таки она пионервожатая…
— Девчонок в это дело путать не надо, — категорически сказал Ленька. — Они идеалистки.
Я не знаю, что такое идеалистки, но думаю, что Ленька снова переборщил. Мне непонятно поведение Леньки. Вчера вечером я гулял в тайге возле поселка. На одной березке я случайно увидел вырезанные ножом буквы: «Л + И = любовь». Это наверняка вырезал Ленька. Ленька писал про себя и про Иру-большую. Я в этих делах, конечно, не разбираюсь, но считаю, что настоящий масштабный человек идеалистку любить не может. Это совершенно нелогично.
Так мы с Ленькой ни до чего и не договорились. Ленька остался при своем мнении, а я — при своем. Я ушел на свой этаж и снова принялся штукатурить стену.
На голодный желудок работать трудно. Мысли мои невольно возвращались к Маничу и его запасам.
Не представляю, что Ленька сделает с салом. Вдвоем пировать мы не будем, потому что это подло, а делиться тоже нельзя. Ребята сразу начнут спрашивать — откуда сало и почему сало? Еще хуже, если про сало узнает Пал Палыч.
Мои размышления прервал прораб Афанасьев. Он появился в нашей комнате вместе с Пал Палычем и каким-то очень нахальным мальчишкой из седьмого-б.
— Идите сюда, товарищ прораб, — сказал нахальный мальчишка. — Тут тоже брачок. Мы сами видели.
Прораб, Пал Палыч и представитель седьмого-б подошли ко мне и начали разглядывать стенку, которую я штукатурил вчера во время тихого часа. На стенке там и сям темнели тонкие стремительные трещины.
Все согласились с мальчишкой, что это — самый настоящий брак — и прораб, и Пал Палыч, и Манич, который был тут как тут и лез куда его не просят со своими глупыми репликами. Между прочим, ликовал он совершенно напрасно. У Манича оказался брачок еще похуже, чем у меня.
Афанасьев придрался не только ко мне и Маничу, но даже к Леньке Курину.
Больше всех переживал инструктор Ваня; Получилось, будто бы он плохо нас учил. Когда прораб ушел, Ваня развел возле дома в трех ведерках раствор, поставил их рядом, словно собирался делать опыты или фокусы, и позвал всех нас вниз. Мы уже видели эти ведерки и знали в точности, что будет дальше.
Но все равно Ване никто не сказал поперечного слова. Раз говорят, что повторение — мать учения, — зачем спорить?
Ваня подкатал рукава рубашки, взял в руку легкое деревянное весло и опустил в первое ведерко. Поболтал, поколдовал и вынул весло назад. По длинной белой скалке журча побежала вниз серая струйка раствора.
— Какой раствор? — строго, будто учитель в классе, спросил Ваня.
— Тощий! — хором ответили мы.
Ваня сказал, что все правильно, добавил, чтобы мы не вздумали штукатурить стены такой дрянью, и полез веслом в следующее ведро. На этот раз раствор прилип к веслу ровным хорошим слоем.
— Нормальный! — крикнули мы, не дожидаясь Ваниного вопроса.
В третьем ведерке, как мы и предполагали, оказался жирный раствор. Весло с трудом ворочалось в тяжелой густой каше. Ваня рассказывал про этот раствор и все время поглядывал на Леньку и на меня. Зря я все-таки штукатурил вчера таким раствором. Ведь знал же!
Ваня бросил весло в ведерко и спросил:
— Теперь поняли?
— Поняли! Усвоили!
Ваня криво усмехнулся.
— Ладно. Сто раз слышал. Хвастуны несчастные. Только и знаете: сами себя хвалите.
Трудно смотреть в лицо своим недостаткам, но еще труднее разрушать то, что сделал своими руками. Я стоял лицом к стенке и колотил изо всех сил острым штукатурным молотком. Ваня приказал отодрать всю послеобеденную штукатурку и сделать все заново. Сегодня я должен оштукатурить больше, чем вчера. Если не успею, наш класс погиб.
На обед была все та же пшенная каша без ничего и черные пирожки с голубикой. Сочные, горячие и сладкие. Жаль, что досталось нам только по одной штуке.
После обеда мы сплавили владельца сального склада к плотникам, а сами отправились в палатку. Разделись, легли и стали думать каждый про свое. Потом Ленька подмигнул мне и тихонько выпустил ноги из-под одеяла.
— У тебя ключ есть? Давай! — шепнул он.
У меня был ключ от своего замка. Но тумбочку я никогда не запирал. Если б тумбочка была у меня раньше, возможно, я хранил бы там свой пироп…
Я так же выполз тайком из-под одеяла, сел на корточки возле Леньки и стал смотреть, как он отпирает склад Манича. Ключ оказался меньше, чем надо. Он почти весь влез в крепостной замок Манича. Ребята услышали возню и подняли головы.
Прятаться от них теперь было бесполезно. Ленька ударил кулаком по замку и сказал:
— А ну, ребята, давай сюда ключи!
Ребят будто ветром с кроватей сдуло. На полу перед Ленькой в один момент возникла целая гора ключей — больших, средних и совсем крохотных. Такими ключами можно было наверняка открыть любой сейф с потайными замками и электрическими сигналами. Не брали эти ключи только замок Манича.
