Сначала Марлийс выкупала мышь в росе, та дрожит от холода, а ей хоть бы что. Позволяет несчастной пленнице немножко отбежать и накрывает ее лапой, потом берет бедную мышку в зубы и переносит на ровную дорожку. Выпустит и смотрит, что предпримет отупевшая от страха и боли игрушка. Та, конечно, пытается бежать, и ей это почти удается, но в последний момент кошка кидается следом, хватает ее, выпуская когти, и высоко подбрасывает в воздух. Мышь, описав дугу, летит не по прямой, а несколько в сторону и падает за веткой шиповника, нависшей над землей. И тут, то ли придя в себя от удара, то ли решив использовать благоприятную возможность, мышь перед самой горностаихой пытается зарыться в палые листья. Горностаиха даже сглотнула непроизвольно при виде неожиданного подарка. А кошка остановилась перед свесившейся веткой шиповника, почему-то не перескочила через нее, стала принюхиваться и потеряла время. Наблюдавшая за разворачивающимися событиями горностаиха оказалась сообразительнее — тут же схватила и с быстротою молнии, зажав мышь в зубах, исчезла. Марлийс, принюхиваясь, несколько раз обошла вокруг куста. Однако что упало, то пропало. Ничего не обнаружив, она, мяукая, отправилась к дому, словно ребенок, жалующийся на пропажу игрушки.
Пока Марлийс вопила на крыльце и ждала, чтобы ее впустили, горностаиха улучила подходящий момент и стремительно пролезла под стреху. Горностаи все делают молниеносно, впрочем, не забывая об осторожности.
Коты портили кровь: их вдруг много собралось на хуторе. Горностаи шага не могли ступить, чтобы не наткнуться на того или другого. Приходилось или сворачивать в сторону, или, затаившись, прислушиваться и выжидать. Горностаям, правда, Марлийс особенно не мешала. На чердак к гнезду она с тех пор глаз не казала. Наверное, усвоила урок. По их охотничьим угодьям не слонялась, не ловила их птичек. Никто ее этому не обучил. Ей с младых когтей подносили на блюдечке мясо, свежую либо копченую рыбу, консервированную салаку в томатном соусе, да еще молочко. Марлийс — избалованная и изнеженная кошечка. Сразу видно, что не желает себя утруждать ловлей мышей, птичек или каким-нибудь другим серьезным делом. Занятия обычных кошек не для нее, вон в какую белую длинношерстную шубку кутается — зимой и летом одним цветом, — да еще хвост распушит и волочит за собой на манер шлейфа. После каждого шага по росистой траве лапки отряхивает, будто вот-вот утонет. В дождливую погоду во дворе не показывается и единственное, на что она тут способна, — это валяться среди подушек.
Дрыхнуть Марлийс может целыми днями, если не удосужится доставить себе развлечение — хотя бы покатать по комнате погремушку. У нее вообще слабость к хрустящему и шелестящему. Во сне вскочит, когда на кухне колбасу или фарш достанут и начнут обертку разворачивать.
По сравнению с горностаями у Марлийс жизнь легкая: о пище и о крове не думает, на лакомствах воспитана и к удобствам приучена. А горностаи ведут непрестанную борьбу за свое существование. Каждый день охотятся, да не каждый день себе пищу добывают. В одном кругу вертятся: чтобы чем-нибудь разжиться, надо по обширным охотничьим угодьям побегать, а чем больше бегаешь, тем сильнее есть хочется.
Однако горностаи с детства приучены обходиться малым. В большой семье никому поблажек не дают. Хотя и приходится порой туго, живут все-таки дружно, родители о детенышах пекутся, пока те не станут самостоятельными и сами не овладеют охотничьими навыками.
Дачники всякий раз вспоминали о горностаях, когда Марлийс потчевали, от всего самого лучшего кусочки отрезали, к которым та иной раз прикасаться не желала, даже от свежей рыбы нос воротила. А сама никому проходу не давала, вокруг хозяйки и детей увивалась, да еще вопила, будто ее голодом морят.
— Если не будешь есть, отнесу горностаям, — обычно припугивала ее в таких случаях Маарья.
А та и ухом не ведет: дескать, мне все равно — носи кому угодно, хоть сама лопай.
— Мама! Я хочу завести своего горностая! — заявлял Мадис, когда на кухне вздорили с Марлийс, потому что она вечным мяуканьем отравляла жизнь своим хозяевам-кормильцам. Мадис много раз говорил о том, что было бы гораздо интереснее вместо кошки держать горностая.
— Выброси из головы эту глупую затею! — сердилась мама. — Хочешь, чтобы тебе нос откусили?!
— Его ведь, наверное, можно приручить? — спрашивала Маарья, гордясь собственной идеей, — Даже тигров укрощают! Я стану укротительницей! — И она вспомнила, как ходила в цирк, где видела этих больших полосатых хищников и властную, бесстрашную укротительницу.
— Папа, а горностаев можно держать в клетке и постепенно приручить? — не отставал Мадис.
— Держать горностаев в клетке — значит бессмысленно их мучить. Гораздо интереснее, когда они на свободе, к тому же они полезные животные, — говорил папа и добавлял: — Горностай по своей природе, пожалуй, больший хищник, чем тигр.
— Вот будет потеха, когда мы заведем горностая! — фантазировал Мадис. — Он никому спать не даст, а утром все мы проспим и проканителимся с ним до обеда. В школу идти поздно, а в детский сад еще можно, — И Мадис, взглянув на Маарью, продолжал не без ехидства: — Поэтому наша укротительница тигров отправится в свой садик с горностаем на шнурочке и даст там представление!
— Мама, — тут же пожаловалась девочка, — Мадис опять говорит всякие гадости.
Вообще-то мысль о приручении или одомашнивании горностая — постоянная тема разговоров. Детям это интересно. Горностай наверняка не такой лакомка, как Марлийс, и к тому же, безусловно, справится с кошачьими обязанностями. Единственная загвоздка в том, как он сам отнесется к изменению своего жизненного статуса.
Горностаи свободолюбивы. Взрослые зверьки не поддаются обхаживанию, не ждут от человека подношений и услуг в виде пищи или теплой печки. Никто не имеет права решать за них, сколько детенышей утопить, а сколько оставить. Горностай сам знает, что он хочет и что ему делать. Все луга, ноля, леса, берега речек и моря — его дом. Что вы можете предложить ему лучше этого?
Если уж кто-то решил обзавестись каким-нибудь живым существом, то придется ему довольствоваться кошкой, пусть даже избалованной и надоедливой. Прямо беда была иногда с Марлийс, потому что она, вопреки кошачьим замашкам, боялась высоты. В городе с балкона девятого этажа забралась на крышу, а спуститься не осмелилась — наверное, голова закружилась. В Таммисту она залезла на старую яблоню, а на землю слезть не могла. Принялась мяукать и просить о помощи. Забавно было смотреть на нее — Марлийс вот-вот потеряет спой шлейф и пышные штанишки. Нехорошо, конечно, смеяться над чужой бедой, но и сдержаться никаких сил не было: кошка раскачивается па суку, ухватившись за него передними лапами и повесив хвост, и вопит благим магом, хотя совсем не так высоко — вполне могла бы спрыгнуть на травку.
Мадис не заставил себя долго ждать, подтащил под дерево стул, забрался на него и снял кошку. В благодарность она вцепилась и него ногтями и расцарапала живот под рубашкой.
Но все это были цветочки. Фактически Марлийс относилась к жизни весьма легкомысленно, о чем довольно скоро проведали деревенские коты.
К Марлийс зачастили незваные гости. Они появлялись в саду, во дворе и за оградой хутора. Дачники приметили одного черного и двух-грех здоровяков тигровой расцветки.
Конечно, такое внимание не оставляло Марлийс равнодушной: как только садилось солнце, она шмыгала за дверь. Не помогали никакие уговоры Маарьи и Мадиса, никакие лакомые подачки — ничто не могло ее удержать.
Марлийс спешила на свиданье. Дачники, особенно дети, беспокоились о ней — еще отобьется от рук!
Напрасные страхи: кошка ночное животное. Как бы люди ни пытались ее перевоспитать, пора кошачьей активности начинается в вечерних сумерках. Марлийс не составляла исключения — проводила ночь во дворе и не скучала, время от времени давая о себе знать мяуканьем.
Коты не обращали внимания на горностаев, хотя их пути теперь довольно часто пересекались. Котам было не до охоты, они волновались и выясняли отношении между собой. У них всегда бывает так, когда они собираются вместе. И в хуторе Таммисту они выбирали, казалось бы, самые неподходящие места — возле ворог или на крыше сарая, — часами сидели друг против друга, не спуская глаз с противника, поводили ушами, издавали душераздирающие крики, а то и шинели, показывая клыки. Порой у одного их них не выдерживали нервы, он бросался на соперника, и начиналась драка, в которой одному или обоим обламывали бока, расцарапывали морду или прокусывали уши.
Горностаиха все это слышала у себя в гнезде. Детеныши спали в обнимку, зарывшись носом в шерсть. Причмокивали, повизгивали во сне, шевелились, искали местечка помягче, стараясь устроиться поудобнее. В гнезде давно уже стало тесно. Малыши заметно подросли.
