– Ой, ой, ой! – сказал он тревожно. – Пока никаких улучшений… Вы точно выполняли мои наставления? – обратился он к маме Димы. – Тогда почему же мальчику стало не лучше, а хуже?!
Добрый и умный врач не мог понять причины обострения состояния. Потому к прежним лекарствам добавил еще и другие.
Потом он спустился на первый этаж и навестил Дмитрия Первого. И после того, как осмотрел его, задумчиво произнес:
– Не могу понять, что происходит! Эта болезнь за неделю не лечится, но мальчик совсем здоров! А там, наверху, другому мальчику стало хуже!..
Но кто мог объяснить доброму и бородатому врачу тайну, которую откроет Первый Дима, когда повзрослеет?
* * *
И прошло с тех пор двадцать пять лет. Вам известно имя Дмитрия Первого?
Да, теперь он самый знаменитый врач.
До того, как скажет больному: «Открой рот и скажи «а-а-а», – он сперва делает нечто странное: заглядывает в глаза больного и долго в них что-то ищет. «Глаза – зеркало души», – шепчет при этом про себя. А после делает все так же, как делал добрый и умный врач с бородой и прописывает лекарства.
Но делает он еще то, чего не делает ни один врач: на особом фиолетовом бланке пишет что-то секретное и кладет больному под подушку, и кроме больного никто не имеет права заглянуть туда.
Проходит всего несколько дней, человек выздоравливает и никогда больше не болеет. А тайную записочку сжигает.
И если кто допытывается у Дмитрия Первого, чтобы он открыл тайну, он закрывает глаза, загадочно улыбается и говорит нечто туманное: «Понимаешь, брат, энергия духа…»
Вот и пойми тайну врачевания.
Видел божий человек безбожие вокруг себя и страдал: губят же люди свою душу!
Не вытерпел такого зрелища и стал отшельником. Устроился в пещере и стал упрашивать Бога:
– Господи, сделай так, чтобы каждый человек узрел в Сердце своем Тебя, Бога!
Шли годы, и он не уставал возносить Богу мольбу свою.
Постарел отшельник.
Настало время покинуть мир.
Собрал в себе последние силы и взмолился:
– Господи, сделай так, чтобы каждый человек узрел в Сердце своем Тебя, Бога!
И услышал внутри себя голос:
– Помог бы ты Мне, чтобы хоть один человек познал Меня в Сердце своем!
Сказано: «Вера без дел мертва».
Жил Маленький Орфей с маленькой арфой, прапрапрапрапрапраправнук Великого Орфея с Великой Арфой.
Жил он вместе с дедушкой в маленькой хижине у опушки леса и рос вдали от деревни и людей.
Рано утром дед уходил зарабатывать на хлеб насущный, а Маленький Орфей весь день играл на своей арфе, и слушали его музыку птички.
Вечером у костра, поедая свою похлебку, дед рассказывал ему очередную легенду о жизни Великого Орфея.
И зародилась мечта у Маленького Орфея: познать тайну Музыки Великого Орфея. Потому играл на арфе без устали, самозабвенно. Сама жизнь его превратилась в сплошную Музыку. Его пальцы научились извлекать из струн звуки восхищения и умиротворения, сострадания и сорадости, звуки счастья и горя, звуки чистой любви.
Дедушка не знал, как играет внук, – весь день трудился в поте лица вдали от своей хижины. Но, видя, как внук любит свою маленькую арфу, десять лет откладывал гроши и, когда маленькому Орфею исполнилось двадцать лет, подарил ему большую арфу.
Теперь уже Молодой, но не Великий Орфей решил играть на большой арфе для дедушки: дедушка засыпал под чарующие звуки Музыки и просыпался под те же прекрасные звуки, ибо Молодой Орфей играл для любимого дедушки всю ночь.
Так шли дни, недели, месяцы. И однажды дед сказал внуку:
– Сынок, что это со мной происходит?
Молодой Орфей взглянул на дедушку и удивился: на лице дедушки исчезли морщинки, а в белой как снег бороде появились густые черные волосы.
– Дед, ты молодеешь! – воскликнул Молодой Орфей, и оба были изумлены происшедшим.
Опять шли дни, недели, месяцы: Молодой Орфей, не переставая, каждую ночь, дарил дедушке Музыку.
Так прошел год.
В тот день, когда Молодому Орфею исполнился двадцать один год, дедушка, как обычно, проснулся под звуки арфы. Он поднялся и как бы случайно взглянул на осколок зеркала, который хранился в хижине.
Дедушка долго искал себя там – деда своего внука. Внук в это время был погружен в свою Музыку. Струны его арфы испускали звуки, подобные которым давно не знал человеческий род.
Из зеркала на дедушку смотрел смуглый, красивый, жизнерадостный, с густой черной шевелюрой и бородой молодой человек. Дедушку же своего внука он в зеркале не обнаружил.
– Кто он? Кто я? – произнес он с удивлением и благоговением.
– Что, дед, ты уже проснулся? – прервал свою Музыку Молодой Орфей.
– Нет у тебя больше деда, нет у меня больше внука! – ответил ему дед дрожащим от радости и счастья голосом. – Мы с тобой братья! И сотворило это чудо твоя Музыка…
Дедушка, а теперь уже брат-дедушка, закрыл глаза и из глубины своей памяти извлек еще одну легенду о Великом Орфее:
– Говорят, играл он на арфе не пальцами, а сердцем; не сердцем, а любовью…
«Не это ли тайна Великого Орфея?» – подумал Молодой Орфей, который только что превратился для своего дедушки в брата-внука; а брат-дедушка, взглянув на первые лучи восходящего Солнца, осветившие скромную хижину, радостно закричал:
– Орфей вернулся!
Птички-сплетницы, услышав эту новость, разлетелись во все стороны света и разнесли весть о возвращении Орфея.
Но у всех ли были уши?
Все ли могли понять птичий язык?
И все ли знали, кто такой Орфей?
* * *
Однажды брат-дедушка вернулся в хижину расстроенный и огорченный.
– Нет в нашем городке мира и покоя, благоразумия и духовности, добра и справедливости, – сказал он брату-внуку. – Люди сквернословят, обижают друг друга. Грубость, грабежи, развратное веселье… Они погружаются в болото злости и корысти!
Орфей тоже огорчился этим сообщением.
– Брат-дедушка, почему так?
– Изгнали они из своего сердца любовь, вот почему!.. Похоронили они год назад одного певца, пел он им песни о доброте, милосердии и любви, и люди тогда еще как-то сохраняли свой человеческий облик… А вот пришли после его смерти некие чужеземцы, тоже с песнями и музыкой, тоже играют на арфе и танцуют, – и люди как с цепи сорвались: озлобились, начали сквернословить, воровать, устраивать оргии… Зло и разврат, еда и веселье – больше им ничего не надо…
Оба глубоко задумались о судьбе людей.
И когда брат-внук вечером взял в руки арфу, чтобы подарить очередную ночную Музыку своему брату-дедушке, тот извлек из своей вековой памяти еще одну легенду о Великом Орфее.
– Брат мой, внук, – сказал он, – говорят, истинная Музыка только одна. Это Музыка Великого Орфея. Все мелодии, которые не от Орфея, разрушительны.
А Музыка, которая от Орфея, несет великую творящую силу… Твоя Музыка – от Великого Орфея, – заключил брат-дедушка и заснул под звуки Музыки Молодого Орфея.
На другой день они вместе направились в город.
Что же он там увидели?
В каждом уголке, на каждой улице, в переулках, во дворах домов, на рынке – везде царило насилие, беспредел, сквернословие, развратное веселье, праздность, хамство, грабежи и воровство.
На главной площади тоже кипела злоба, ненависть, праздность, распущенность. Чужеземцы возглавляли общий хаос, бренча и барабаня на своих инструментах и извлекая из них одни лишь вопли и скрежет.
Душа Орфея ужаснулась от этой разрушительной какофонии. Он закрыл ладонями уши, но это не помогло. Тогда он сел в углу площади и из глаз его хлынули слезы страдания, руки сами потянулись к арфе, сердце же растворилось в пальцах, а пальцы прикоснулись к струнам.
В то же мгновение, когда его пальцы извлекли первые звуки, собравшиеся на площади оцепенели. Чужеземцы сразу же куда-то исчезли. Люди как будто поняли, что занимались чем-то очень скверным и недостойным. Кто-то извинялся перед кем-то, кто-то краснел от стыда, кому-то было очень неловко смотреть в глаза другому. А кто-то даже возвратил наворованное хозяину.
У многих на лицах появилась добрая улыбка, куда-то исчезло сквернословие и хамство. Некоторые подходили к Орфею и прислушивались к звукам Музыки. «Люди вспомнили о любви», – подумал Орфей, глядя на них, и прекратил игру.
Воцарилось полное молчание.
Люди оглядывались вокруг в недоумении, как будто только что очнулись от забвения, и поэтому никак не могли вспомнить, почему они находятся на этой площади. Постепенно их добрые лица исказились и к каждому вернулись низменные чувства. Тем временем, услышав, что звуки чистой Музыки затихли, подоспели чужеземцы и возбудили толпу своей какофонией, которую называли музыкой.
Вновь началась вакханалия.
«Что же с ними происходит?!» – ужаснулся Орфей. Сердце его опять потянулось к арфе, и в пространстве разлились тревожные звуки, зовущие к милосердию, умиротворению, доброте.
