Пока кормилица приводила в порядок мою прическу, сердце у меня учащенно билось, лицо побледнело.
Жена сэнсэя вошла в комнату с легким поклоном, ведя за руку мальчика лет пяти. Это была женщина невысокого роста, но крепкого сложения, с ясными, живыми глазами, в которых светился ум; на ее круглом смугловатом лице играла приветливая улыбка. Она обратилась ко мне со словами соболезнования по поводу безвременной смерти братьев и пережитых нами страданий, и хотя речь ее не отличалась изысканностью, чувствовалось, что говорит она от чистого сердца.
«…У сэнсэя сейчас самые напряженные дни, он мало спит, трудится даже по ночам и никак не может выбрать время, чтоб навестить вас, хотя тоже очень хочет поскорее повидаться… Само собой, нет и речи, чтобы мне, скудоумной, заменить его особу — я пришла лишь затем, чтобы передать его извинения… Как только у сэнсэя будет возможность, он непременно явится сам» — таков был смысл ее слов. «Вот оно что, значит, в мире существует обычай, чтоб жена заменяла мужа…» — впервые уразумела я, слушая ее речи. Это показалось мне странным и неприятным. Какая нелепость!.. Первый же жизненный урок причинил мне огорчение и боль.
Вдобавок какая-то непреодолимая сила заставляла меня все упорнее избегать взгляда гостьи. Я не могла принудить себя прямо взглянуть на жену сэнсэя, как будто от нее исходило ослепляющее сияние. Впрочем, нет, мне мешало то, что происходило в моей собственной душе.
…Передо мной находился не он, которого я так жаждала видеть, а всего лишь его жена, и тем не менее я ощущала его присутствие так живо и безошибочно, как будто он сам сейчас сидел здесь. Вот она, удивительная, таинственная связь, существующая между супругами!.. Казалось бы, передо мной был не он, а совсем другой человек, но вместе с тем я воспринимала эту женщину как нечто абсолютно тождественное сэнсэю. Не общий ум, не одинаковая душа, а именно единая плоть, связанная общим биением жизни, роднила ее с сэнсэем.
Все это не имело никакого отношения ни к ее искренности, ни к мягкому нраву; что-то жестокое и отталкивающее чудилось мне в этой неразрывной связи ее с сэнсэем. Теперь я больше не удивлялась, что жена выполняет поручения мужа, что так заведено в мире. И еще я узнала — чтобы усвоить даже такую простую истину, мне, в моем положении, придется платить за это ценою душевных ран.
Свидание с сэнсэем состоялось, когда я совсем этого не ждала. В один прекрасный день он неожиданно навестил нас.
Да, совсем нежданно-негаданно… Все семейство Игути разошлось по делам, кормилица впервые за долгое время выбралась в гости к каким-то знакомым, дома оставались только я и престарелая матушка.
В полутемных сенях в дверном проеме я увидела силуэт человека, совсем черный в ослепительном свете полуденного зимнего солнца, бившего ему в спину. Ничего нельзя было разглядеть — ни лица посетителя, ни его фигуры.
Я опустилась на колени у порога, приветствуя гостя, как вдруг с уст этого неподвижно стоявшего человека сорвалось невнятное восклицание, и этот возглас мгновенно пронзил мне душу.
— О-о!.. Это вы, госпожа о-Эн?
Я обомлела.
Не знаю почему, но внутренне я была тогда совершенно не готова к посещению сэнсэя. Отчасти, может быть, потому, что все время уговаривала себя примириться с мыслью, что рассчитывать на его визит почти безнадежно.
Тихий голос, назвавший меня по имени, стрелой вонзился мне в душу, проник в самую глубину сердца. «О-о это вы, госпожа о-Эн…» Какой женщине не хочется, чтобы ее хоть раз в жизни назвали вот так, по имени? Какая женщина не мечтает, чтобы ее так окликнул заветный голос? Я убедилась в этом, услышав этот негромкий, но полный внутренней силы голос. Ноги у меня ослабли, я бессильно опустилась на пол, безмолвно уставившись на черную фигуру — лица я не могла разглядеть.
В одну секунду я поняла, что этот короткий миг стоит всех долгих двадцати лет, миновавших с тех пор, как я впервые узнала о существовании сэнсэя. Один миг встречи значил больше, чем все двадцать лет заточения, в течение которых я так непоколебимо верила, будто сэнсэй принадлежит мне одной. Я впервые постигла в эти минуты, что отношения между женщиной и мужчиной невозможны без общения, без встречи.
Непринужденным жестом отряхнув пыль с таби, сэнсэй поднялся в дом. Я провожала его в комнаты, остро ощущая, что рядом со мной идет мужчина. Задохнувшись от волнения, я некоторое время неподвижно стояла на месте.
Пока сэнсэй здоровался с матушкой, я рассматривала его, стоя сзади. Худощавый, небольшого роста, он выглядел почти пожилым. Мне вдруг вспомнился старший брат в последние годы жизни, и я растерялась.
В то же время я уловила в этом человеке самообладание и спокойную уверенность в себе, лишенные какой бы то ни было позы или рисовки. Вот почему, несмотря на малый рост и тщедушное телосложение, он не казался жалким или ничтожным. На бледном, худом лице выделялись густые брови, и мягкий взгляд чуть прищуренных глаз, затененных этими густыми бровями, ласково устремлялся на меня и на матушку.
Утомленная долгим путешествием, матушка в последнее время почти не вставала с постели, плохо ела и стала удивительно многословной, всем и каждому жалуясь на судьбу. Вот и сейчас она непрерывно изливала сэнсэю свое горе, рассказывая о гибели сыновей, а потом завела разговор о том, что не может вечно жить в чужом доме, причиняя беспокойство хозяевам, что ей хотелось бы иметь свой угол.
С тех пор как матушка заболела, она вела себя словно малый неразумный ребенок, изо дня в день повторяя одно и то же. Она упорно требовала, чтобы я пораскинула мозгами, как обзавестись собственным домом. Между тем я и сама неотступно думала о том же, вынужденная ухаживать за больной матушкой в чужом доме, где по утрам холод пробирал до костей и запах конского и коровьего навоза пропитывал все насквозь. Но я еще слишком плохо разбиралась в этом новом для меня мире и не умела толком сообразить, с чего начать, как подыскать хотя бы участок для будущего жилища.
Согласно кивая в ответ на жалобы матушки, сэнсэй уговаривал ее не тревожиться — дом наверняка скоро будет построен, не надо зря волноваться — и беспечно рассказывал о лишениях, выпавших на его долю в юные годы.
…Род Тани, где должность настоятеля храма переходила от отца к сыну, во времена князей Тёсокабэ был одним из самых знатных аристократических родов. Но с гибелью Тёсокабэ захирел и род Тани, детские годы сэнсэя прошли в горькой нужде, в доме подчас не было даже масла, чтобы заправить светильник, и нередко случались дни, когда нечего было есть. Слабый от рождения, сэнсэй из-за недоедания страдал тяжелой глазной болезнью. Зрение у него и поныне плохое, что причиняет ему немало неприятностей…
Да и потом, уже взрослым, он не мог похвалиться здоровьем. «Желудочные боли, кровохарканье, головокружение, когда темнеет в глазах…» — все так, как писал он в письмах, адресованных нам в темницу… Оказалось, что путешествие в Хата, когда по пути он вздумал навестить нас, было предпринято для того, чтобы продавать вразнос лекарства собственного изготовления. «Ныне, чтобы прокормить себя и семью, мне ничего другого не остается, как встать на путь преступления…» — писал он в ту пору кому-то из своих друзей в Киото. И все же, рассказывая о пережитом, он говорил весело, словно дело шло о совсем постороннем для него человеке, и речь его, полная добродушного юмора, в конце концов, развеселила матушку.
— Даже на похороны отца мне пришлось одолжить у приятеля кимоно и хаори… Богатство и бедность не вечны и приходят на смену друг другу, так что не стоит из-за этого убиваться…
Я смотрела на него и думала, что он преждевременно постарел, наверно, не только из-за болезней и выпавших на его долю лишений, но еще и потому, что мужественно сопротивлялся судьбе.
Вернулась кормилица, приготовила кое-какую закуску, к нам присоединились старый Игути с сыном, все расположились у очага, и в ход пошли чарки с сакэ.
Сэнсэй достал из складок одежды миниатюрную тушечницу и, покусывая кончик кисти, написал и протянул мне следующий шутливый экспромт:
ГОСПОЖЕ НОНАКА, ПО СЛУЧАЮ ВСТРЕЧИ
На Ваш облик смотрю
И в волнении слезы роняю,
Нет, не зря рождено
Дитя в благородной семье.
Красоту Ваших черт
Я Комати 1 самой уподоблю,
Вы в движеньях своих
Весеннему ветру сродни.
Солнце заключено
В очертаньях зеркального диска —
Вас низвергла судьба
За железные двери тюрьмы2.
Но старались душой,
И усердью явилась награда,
Прах и тьму одолев,
Засияла свободно луна.
1 Комати — прославленная поэтесса древности, знаменитая еще и своей красотой.
