— Вовсе не остроумно! — сердито воскликнула Оля.
В классе поднялся шум. Все говорили разом: о следопытах, о Рокотове, о революционерах, о полиции…
— Тише, дети, тише! — постучала ладонью по столу англичанка. — Не забывайте: ученье — вот ваша главная забота. А все эти забавы — Тимуры и всякие следопыты — хороши лишь, поскольку они не мешают учебе.
Этого уж Генька не мог стерпеть.
— Вовсе не забава! — вспыхнул он. — А важное историческое, политическое дело!
— Сейчас самое важное для тебя — выучить стихотворение, — назидательно произнесла англичанка.
— А следопыты — тоже важно, — настаивал Генька.
Снова в классе стало шумно; Яшка, нагнувшись под парту, даже кукарекал тайком. Нелли Артуровна схватилась за сердце и что-то сказала про пенсию, но в этом гаме ее не расслышали.
К счастью, прозвенел звонок, и англичанка, все еще держась за сердце, ушла в учительскую.
«Скверно, — подумал Генька. — Опять двойка».
Но оказалось, двойка — это еще полбеды. Наследующий день, сразу же после звонка на большую перемену, в 6-й «б» класс прибежала маленькая девочка с огромным бантом и важно объявила, что звеньевого Геннадия Башмакова срочно зовут в пионерскую комнату.
Генька помчался туда.
— Так, — хмуро сказал Вася Коржиков. — Значит, двойки хватаем?
Генька молчал.
— Мы, значит, — кто? — мы следопыты. Мы заняты куда более важными делами, историческими, политическими делами, — насмешливо-торжественно подчеркнул Коржиков. — Нам, значит, английский ни к чему?
Генька молчал.
— Я советовался с Николаем Филимоновичем, — сказал Коржиков. — Решили наказать…
— Кого? — не понял Генька.
— Ваше особое звено. Раз не хватает времени, не можете совмещать уроки и следопытские дела… Значит, — что? — значит, одно дело надо прекратить. Поэтому отныне две недели вам запрещается заниматься — чем? — «операцией М. Р.». Ясно? Передай своим ребятам. И чтобы честно…
Генька ожидал любого наказания, только не такого.
«Не хотите, чтоб мы занимались Рокотовым? Не надо! Не будем! Ишь, напугали!»
Выскочив из пионерской комнаты, он кинулся разыскивать Витю и Олю.
— И не будем! И не надо! Пожалуйста! — шептал он на бегу.
Витя, узнав о странном наказании, лишь пожевал пухлыми губами, но Оля, всплеснув руками, взволнованно затараторила:
— Ой, как же?! Целых две недели? И ничего-ничего не делать с Рокотовым? И даже не думать о нем? Или думать все-таки можно? И, как назло, — именно когда надо искать Вовку! Вот некстати!
— Несчастье всегда некстати, — глубокомысленно произнес Витя.
— Захлопни чемодан! Философ! — сердито оборвал его Генька.
— Опять? — Оля сделала строгое лицо и показала Геньке пальцы, сложенные для щелчка. Но щелкать не стала.
Расстроенные, поплелись ребята в класс.
— Знаешь, почему… ты двойку заработал?.. — сказал Геньке Витя. — Не умеешь… организовать… свой умственный труд…
— А ты умеешь? — огрызнулся Генька. — То-то всюду опаздываешь, все теряешь.
— Это другое… Это рассеянность… Все ученые… рассеянные.
— Но они с этим борются, профессор!
— И я борюсь. Вернее… начал бороться… Составил… график занятий… Удобная штука… Посмотри…
Витя стал торопливо шарить по карманам и в портфеле.
— Ну? — хитро прищурился Генька.
— Сейчас… Сейчас, — Витя переворошил все карманы и тетради, а графика не нашел.
Генька зло засмеялся.
— А я все-таки налажу… свой умственный труд… Вот увидишь… — сердито пообещал Витя.
Наказание оказалось даже более тяжелым, чем ребята предполагали. Первые два дня прошли еще как-то терпимо. Генька занялся своим ракетным автомобилем: из-за Рокотова так и не кончил его. Оля читала и смотрела телевизор, а Витя, наконец-то, починил Катюшке санки. Уже сколько обещал, да все некогда было.
Но на третий день после уроков Генька не выдержал и позвонил Оле:
— Как думаешь, сколько лет сейчас этому Вовке?
— Ой! — испугалась Оля. — А честное слово?
— Так мы же не занимаемся Рокотовым?! Мы просто беседуем. Можем мы просто беседовать? Или и это уж запрещается?
— Ой, Генька, не надо просто беседовать, — взмолилась Оля. — Ну, пожалуйста!..
Генька бросил трубку.
Как назло, в голову все лезли запретные мысли. А может, никто Рокотова вовсе не предавал? Может, ему это показалось? «Вполне», как говорит Витя. Посиди на каторге, и не такое еще померещится. А Вовка, наверно, давно умер. Факт, умер. Так он и живет, нас дожидается…
Генька честно старался прогнать эти мысли.
«Фу, черт! Ведь жил я раньше без Рокотова, — уговаривал себя Генька, — и ничего, неплохо жил. Вот и дальше так буду».
Он старался вспомнить, что делал целыми днями до того, как отец привез этот таинственный дневник. Ну, на коньках гонял. Ну, с автомобилями возился. А еще что? И выходило, что Генька раньше почти ничем не занимался. Как-то странно. И даже обидно. Будто он до Рокотова совсем несмышленышем был. «Пустоцветом», как говорит англичанка.
Встречаясь с Витей и Олей, Генька видел, что и они томятся от вынужденного безделья.
И вот однажды, заработав две пятерки, Генька после уроков решительно направился к Васе Коржикову. Тот сидел в пионерской комнате и что-то писал.
— Я вот получил… — смущенно сказал Генька, — пятерку. Вернее, две… По ботанике и географии…
Вася молчал. Генька ожидал, что тот похвалит его и может быть, сократит двухнедельный штрафной срок.
— Ну, положим, — сказал Генька. — Я виноват. Но Витя и Оля при чем? Накажи меня, а их-то за что? Пусть они продолжают… А?
— Нет, — отрезал Вася.
Генька ушел.
«А вот возьму и тайком разыщу Вовку, — сердито подумал он. — Кто узнает?»
Но прошло еще несколько дней, а Генька не решался приступить к делу. И одному было как-то неинтересно.
На большой перемене к нему подошел Яшка. Таинственно отвел к окну пустого класса и, оглядываясь по сторонам, прошептал:
— Давай помогу… А?
— Чего? — не понял Генька.
— Я все знаю. Про штраф, — продолжал шептать Яшка. — Тебе нельзя, но мне-то можно! Давай помогу. Что надо делать? Где искать? Кого искать? Ты не гляди, что я низенький. Я пудовую гирю семь раз подряд…
Теперь Генька понял.
«А что? — обрадовался он. — Это выход!»
— Подумаю, — сказал он Яшке. — А пока… — Он приложил палец к губам.
— Могила! — поклялся тот.
После уроков Генька рассказал об этом плане Оле.
— Обмануть? — ахнула она.
Генька разозлился:
— Обмануть! Любите вы, девчонки, страшные слова. Что я, воровать собрался? Или убивать? Ведь это же на пользу государству! Да, да, государству! А ты — обман!
— Но все же, — прошептала Оля. Она долго молчала, насупившись, и вдруг прибавила:
— Рокотов бы так не сделал!
— Что?! — Генька чуть не подскочил.
— Я говорю: был бы Рокотов жив, он бы так не поступил, — твердо повторила Оля. — Да! Ни за что…
Генька покраснел. И, как всегда у него в минуты растерянности, одна бровь-кавычка вздернулась выше другой и совсем залезла на лоб.
«А ведь верно! Рокотов бы не хитрил!»
И сразу расхотелось заниматься тайными розысками Вовки.
— Ладно, — примирительно сказал Генька. — Подождем. Всего неделя осталась.
Однако эта неделя тянулась удивительно долго. Казалось, ей просто не будет конца.
Однажды после уроков, злые и растерянные, Оля, Витя и Генька задержались в классе.
— А все из-за тебя, — буркнул Витя, повернувшись к Геньке. — Не схвати двойку… И штрафа бы не было…
Генька побледнел. Давно он этого боялся. А крыть нечем: его вина.
— Теперь еще… автомобильчиками своими занялся… — хмуро продолжал Витя. — Ему и горя мало…
Вот это уже не по-честному! Генька взорвался:
— Нытик! Тряпка! Мокрица! — заорал он и вдруг неожиданно для самого себя с размаху стукнул Витю по скуле. Тот качнулся, на лице у него загорелось огромное багровое пятно.
— Ах так! — И низенький, слабосильный «тихоня» Витя отчаянно ринулся на высокого, гораздо более сильного Геньку. Задыхаясь и отплевываясь, тяжело сопя, мальчишки дубасили друг друга, выворачивали руки, валили на пол.
— Ой! Ой! — прыгая вокруг них, растерянно вскрикивала Оля. — Ой, мальчики! Да что вы?! С ума сошли?
Но ее не слушали.
Мальчишки дрались долго, пока не обессилели.
— Все, — вытирая пот, сказал Генька, не глядя на Витю. — Больше знать тебя не хочу…
— И я… тебя… — прохрипел Витя.
— Ой, мальчики! Ой, что вы! Помиритесь! — перебегая от одного к другому, упрашивала Оля.
Но ребята не обращали на нее внимания. Генька, застегнув разорванный воротник, направился к двери. Витя, отвернувшись к окну, намочив платок, прикладывал его к распухшей губе.
