В Лоссае подобное было бы просто невозможно, потому что их никогда не выпускали одних из дома и тем более в кино. Но в Серрате все друг друга знали, и уже с начальной школы дети наслаждались полной свободой перемещения. Ведь неподалеку всегда находился какой-то знакомый, который с удовольствием наябедничал бы родителям в случае их плохого поведения. Это стало еще одной причиной, по которой финансовая сторона операции «Кино» должна была оставаться совершено секретной.
Глава третья,
в которой синьора Мунафо́ наносит следующий удар
Очень скоро Диана так разбогатела, что в Лоссае ей это и не снилось. Разбогатела не только в смысле денег. У нее появилось много друзей или по крайней мере товарищей, которые претендовали на это звание, чтобы иметь возможность пройти в кино за пятьдесят лир вместо того, чтобы платить за билет триста.
Идея Розальбы имела неимоверный успех. Через неделю Диане пришлось ограничить свое предложение, заявив, что она в состоянии ходить в кино не каждый день, а лишь по понедельникам, средам и пятницам. К тому же сначала все клиенты выбирали один и тот же фильм, обычно тот, что шел в «Одеоне», и ей приходилось смотреть его по три раза, а иногда и по шесть, если фильм шел две недели. Тогда она сократила и выбор фильмов, вычеркивая из списка тот, который уже видела, кроме, конечно, тех случаев, когда фильм настолько нравился ей самой, что она не против была посмотреть его еще раз. Но желающих пройти в кино по «спецпредложению» все равно было огромное количество.
К счастью, Элиза, Приска и Розальба помогали ей с домашними заданиями. Особенно по математике, французскому и рисованию.
– Не стоит тратить время на то, чтобы учить на девятку[9] литературу, латинский, историю и географию, – трезво рассудила Элиза. – Все равно «эта» (синьора Мунафо́), хоть ты и выучишь все назубок, никогда не поставит тебе больше шестерки.
Учительница литературы ставила оценки по своим собственным критериям, постичь которые девочки были не в состоянии. Словно она уже заранее решила (основываясь неизвестно на чем), как и сколько ты занимаешься и каких успехов можешь достичь. Например, в классе были ученики, которых она с самого начала назвала «застенчивые, но серьезные и прилежные». Им достаточно было пролепетать два-три слова, не допуская совсем уж диких ошибок, чтобы получить твердое семь с половиной или даже великолепную круглую восьмерку.
Другие, окрещенные «умными, но ленивыми», чтобы получить в журнал семерку, должны были как минимум продекламировать четыре страницы по памяти да еще и ответить в придачу на дюжину каверзных вопросов по пройденной еще в прошлых месяцах программе.
Что касается Приски, которая, по мнению Дианы, заслуживала своими сочинениями всей десятки, учительница решила, что это ученица «довольно талантливая, но слишком вздорная и легко отвлекающаяся на посторонние темы». Посторонние темы заключались в том, что Приска читала книги, не входящие в школьную программу и не подходящие для школьницы ее возраста, и имела неосторожность с энтузиазмом описывать их в своих сочинениях. (Например, Элизу Маффей, которая читала те же книги – две подруги обменивались книгами и, вообще, настолько дружили, что делали все одинаково, – но не упоминала о них в сочинениях, учительница не считала «легко отвлекающейся».)
Когда синьора Пунтони приходила на школьные собрания, Мунафо́ сопровождала свои слова тяжелыми вздохами:
– Ваша дочь! Ученица, которая могла бы иметь все десять баллов! Но ей не хватает прилежания, она совсем не старается.
– Неправда! – возмущалась Приска за обеденным столом. – Я стараюсь, еще как. Я стараюсь ровно на шесть. Этого достаточно, чтобы не остаться на второй год.
И, правда, ей этого вполне хватало. Она была слишком занята, чтобы посвящать все свое время зубрежке и учебникам.
Что касается Элизы, ей пришлось столкнуться с непреодолимым барьером. Как бы учительница ни хвалила ее, как бы Приска ни старалась, этот барьер оставался непреодолим, потому что Мунафо́ считала Элизу «второй ученицей» в классе, а не первой.
Барьер этот носил имя Томмазо Гая, это он признавался первым учеником в классе и сидел за первой партой в среднем ряду, прямо перед учительской кафедрой. У него были очень короткие волосы, торчащие уши и очки, и его появлению в средней школе имени Элеоноры д’Арбореа предшествовала его слава вундеркинда. Некоторые его сочинения из начальной школы даже опубликовали в городской газете.
Когда они писали сочинение в классе, неважно, на какую тему, Гай строил вокруг своей тетради баррикады из словарей, чтобы никто из соседей не смог списать ни одного слова. За свои сочинения он всегда получал девять с половиной или десять баллов, потому что, как довольно объявляла в классе синьора Мунафо́, их словно написал взрослый человек. Сочинения Элизы Маффей тоже были отличными – длинными, интересными и без ошибок, но в них часто проскальзывали исконно «детские» суждения, а учительница не выносила в литературе никакого «ребячества». (Например, она терпеть не могла Джованни Пасколи[10] и никогда не изучала со своими учениками его стихотворений, как это делали в других классах.) Но она не сомневалась, что Элиза, приложив небольшое усилие, сможет избавиться от этого дефекта.
– Маффей, – произносила она, протягивая ей проверенное сочинение, – на этот раз у тебя почти получилось. Я поставила тебе восемь с минусом. Ты лишь слегка не дотянула до восьми, как у Гая. В следующий раз постарайся.
Но это была безнадежная гонка. Если в следующий раз Элиза получала восемь, то Гай – девять с минусом. Если она писала такое бесподобное сочинение, что Мунафо́ приходилось поставить ей девять, то можно было держать пари, что Гай написал произведение искусства на все десять с плюсом.
Самое абсурдное в этом соревновании, которое было так важно для учительницы, что она никогда не забывала обратить на него внимание, хотя Элизе не было совершенно никакого дела до того, догонит ли она Гая. Из солидарности с Приской она согласилась бы и на обыкновенную шестерку, но никак не могла понять, сколько ошибок нужно допустить, чтобы заслужить эту оценку.
А вот для Томмазо тот факт, что Элиза ни в коем случае не должна его догнать, казался делом жизни или смерти. Из-за этого все в классе только и ждали, когда же он проиграет, и всегда держали кулаки за Элизу.
У Элизы были светлые волосы (хоть и не такие светлые, как у Дзелии), и, когда весь класс после школы играл в Троянскую войну, она всегда была Ахиллом (а Приска, естественно, Патроклом). Томмазо Гай исполнял роль Гектора, командира троянцев, любимого героя синьоры Мунафо́. Но бегал он не ахти как и поэтому постоянно торчал на тротуаре, который считался троянской территорией. Или, если он оставался последним и должен был выходить в открытое поле, сразу же попадал в плен, и никто из его соратников не желал рисковать собственной свободой ради его освобождения.
Глава четвертая,
в которой класс распадается на греков и троянцев
Серрата, вилла «Верблюд»
15 ОКТЯБРЯ
Дорогая Тереза,
какая жалость, что, как ты пишешь, в твоей школе не изучают «Илиаду». Я уверена, что тебе эта книга ужасно понравилась бы, хоть и написана она странно – в стихах и на древнем языке. Мунафо́ каждый раз заставляет нас записывать краткое содержание и перевод той части, что мы прочитали. Перевод называется «переложением в прозу», и скучнее работы нет на земле. К счастью, Приска Пунтони охотно дает списывать.
Но историю эту ты наверняка знаешь: мы с тобой встречали почти всех ее персонажей в сборнике мифов твоего отца и еще в другой книге для детей, со странными рисунками, где вместо волос на голове были змеи, помнишь? Она называлась «История мифов мира». И еще когда тебе задают срисовывать греческие статуи или рисунки на вазах, то это опять же персонажи из «Илиады».
Но мы изучаем настоящую «Илиаду», и в ней разыгрываются такие страсти! Иногда аж мурашки по спине бегут, как, например, когда бог солнца Феб-Аполлон (брат-близнец богини Дианы) пускает отравленные стрелы из своего серебряного лука, чтобы наслать эпидемию на греческий лагерь. Элиза Маффей, у которой дядя доктор, говорит, будто это самая что ни на есть холера или даже бубонная чума.
Как бы то ни было, воины вдруг начинают умирать как мухи, и их товарищи по оружию сжигают трупы на огромных кострах. И все по вине Агамемнона, который плохо обошелся с неким Хрисом, жрецом Аполлона.
В начале «Илиады» греки вот уже девять лет как осаждают город Трою, но безуспешно, им это уже до чертиков надоело, и многие из них ждут не дождутся, когда же можно будет вернуться домой. Кстати, ты помнишь, почему они вообще туда заявились? Чтобы помочь Менелаю, королю Спарты и их другу, вернуть его жену Елену, самую красивую женщину в мире, которую обманом похитил троянский принц Парис (но она, кстати, сама согласилась с ним бежать). Этот Парис, которого, не знаю почему, в «Илиаде» называют Александром, предал гостеприимство Менелая, радушно принявшего его в своем доме, и похитил не только жену, но и все богатства.
