А хронометр отмерял последние минуты сорок седьмого года.
За две минуты до Нового года местное радио включило Красную площадь. В бумажном круге репродуктора задышал далекий громадный город, стали слышны гудки автомобилей, чьи-то шаги, даже голоса...
Секундная стрелка хронометра бежала по последнему кругу этого года. И, едва она прыгнула на верхнее деление, репродуктор тряхнуло упругим и переливчатым звоном курантов.
"Точно!" — радостно подумал Толик.
Десять часов по московскому времени, двенадцать по местному. То есть двадцать четыре... И вот уже "динь-так, динь-так" — две секунды сорок восьмого года...
— С Новым годом, Толик.
— Ой... С Новым годом, Арсений Викторович!
Свет был выключен, у графина с еловыми лапами горели две свечи. В камине ярко занялось хрустящее полено. Толик держал фаянсовую кружку с клюквенным морсом, Курганов — стакан. Незадолго до этого он, смущаясь и кашляя, налил туда из булькающей четвертинки.
— Я уж так... Ты меня прости, человек я пожилой, с предрассудками. Курить вот бросил, а это... И обычай все-таки, Новый год. Я чуть-чуть.
Толик тоже смутился и глупо сказал:
— Да что вы, не стесняйтесь. Пожалуйста...
Теперь они сдвинули краями кружку и стакан. Курганов задержал руку, не пил. Толик подумал, что он стесняется, и уткнулся в кружку. Но Курганов вдруг сказал:
— Толик... Подожди. Я хочу тебе пожелать, чтобы ты был счастлив. Всю жизнь. И спасибо тебе.
— За что? — растерялся Толик.
— За то, что ты пришел. Вчера и сегодня... Знаешь, мне кажется, что ты приносишь людям удачу. Правда. Мне, по крайней мере, принес... Но не в этом дело. Просто спасибо за то, что ты есть. И пусть тебе будет хорошо...
"И маме, — подумал Толик. — И Варе. И всем хорошим людям... И Султану..."
— И всем, кого ты любишь, — улыбнулся Курганов.
— И вам... тоже пусть будет хорошо. И главное, чтобы книжку напечатали скорее!
— Вот за это спасибо тысячу раз!
Пельмени Толик любил больше всяких других угощений. К тому же заедать их огурчиками и капустой, запивать клюквенным морсом оказалось просто восхитительно.
Через полчаса Толик осоловел. Освещенная красными углями комната виделась через мутноватую пленку полудремы. Хронометр тикал вкрадчиво, словно бормотал что-то.
— Я смотрю, ты носом клюешь, — сказал Арсений Викторович. — Ложись-ка на кровать.
— Нет, я на стульях, — заупрямился Толик. — Мама же говорила...
— На стульях — это потом. А пока просто отдохни...
Ситцевая плоская подушка пахла табаком — видимо, Курганов бросил курить не так давно. Кровать была жесткая — наверно, с досками под матрацем. Но лежать все равно было хорошо. Так хорошо, что было бы обидно заснуть и уже не чувствовать этого удовольствия. И сон, который обычно наваливается на лежачего, милостиво отпустил Толика.
С прикрытыми глазами, но с ясной головой Толик полежал минут пять. Сквозь опущенные ресницы он видел, как Арсений Викторович, оглянувшись, быстро налил в стакан из четвертинки и сделал крупный глоток. Потом Курганов часто подышал, словно сдерживая подступивший кашель, пошевелил в камине угли, погладил Султана и сел в ногах у Толика.
Толик открыл глаза:
— Арсений Викторович, а откуда вы все это знаете?
— Что?
— Ну, как тогда было, при Крузенштерне. Кто что говорил, кто что делал... Неужели все это в старых книгах написано?
— Нет конечно... Если бы все было написано, зачем еще одну книжку сочинять?
— Значит, самому догадываться пришлось?
— Что?.. Да! — Курганов оживленно завозился и сел прямо. — Ты правильно сказал. Догадываться... Видишь ли, без фантазии даже самый строгий исторический роман не бывает. А я ведь не историческую книгу пишу, упаси господи. На такое я никогда и не решился бы... Про плавание Крузенштерна и про его открытия и так много написано. А мне хотелось разобраться в некоторых случаях. В частностях, так сказать... У меня и повесть-то называется "Острова в океане". Как бы рассказы про несколько островов.
— Но там не только про острова, — осторожно заметил Толик. — Там и про Скагеррак, и про экватор...
— Я не совсем в том смысле... Острова — это как бы люди. В океане жизни... Наверно, я чересчур непонятно выражаюсь?
— Все понятно...
Камин почти прогорел, свечки едва освещали стол и еловые ветки в графине. Радио снова отключилось. Было тихо и уютно. Толику казалось, что он в этой комнате давным-давно и Курганова знает много лет. Толик сказал совсем по-домашнему и даже слегка разнеженно:
— Арсений Викторович, давайте поставим хронометр поближе. Он так хорошо тикает... будто живой.
— Прекрасная мысль. — Курганов перенес хронометр на табурет, к изголовью кровати. — Я, признаться, тоже люблю, когда он рядом. Особенно если работаю... Он щелкает, я пишу. Иногда в хорошие минуты хочется погладить его, как котенка. Но он нежностей не любит, все-таки морской инструмент, характер строгий. Уважает порядок и точность... Недавно он на меня обиделся...
— Как? — засмеялся Толик.
— Я забыл его завести. На целые сутки опоздал.
— И он остановился?
— К счастью, нет. Завод-то у него рассчитан почти на двое с половиной суток. Видишь, циферблатик вверху? Стрелка показывает, сколько часов прошло с того момента, как завели. Самое большое число — пятьдесят шесть... Правда, у меня он столько не тянет, пружина ослабла. Но двое суток идет...
— А зачем же тогда каждые сутки заводить?
— Для равномерного натяжения пружины, от него точность хода зависит... Закон такой — морские часы следует заводить вовремя. А уж останавливаться они тем более не должны. Ни в коем случае. Пока жив на корабле хоть один человек... Ты это запомни, Толик.
— Запомню... — Толику странной показалась неожиданная строгость в голосе Курганова. — А как он на вас обиделся? Отставать стал, да?
— Нет. Но тикал обиженно... Впрочем, я это, конечно, сам придумал. Потому что кажется иногда, будто и правда он живой... У стариков бывают причуды.
— Никакая это не причуда, — возразил Толик. — И никакой вы не старик.
— Ну-ну...
— Любимые вещи у каждого человека есть.
— Ты прав, как всегда... Но для меня хронометр — исключение. Вообще-то я к вещам спокойно отношусь. Сам видишь, живу не роскошно... Да оно и к лучшему.
Толику показалось, что Курганов стал говорить иначе. Будто настроение у него испортилось. Может, оттого, что глотнул лишнего? Но он же ничуть не пьяный.
Курганов принял, наверно, молчание Толика за вопрос. И хмуро объяснил:
— Чем больше вещей, тем жить хлопотнее... И тем обиднее с ними расставаться.
— А зачем расставаться-то? — Разговор Толику нравился все меньше.
— Так... Когда-то приходится. С собой не унесешь.
— Куда?
Курганов молчал.
"Я понял, — хотел сердито сказать Толик. — Но зачем вы про это? В такую хорошую ночь..." Однако в этот момент Курганов коротко вздохнул и опять надолго закашлялся. А потом сказал слабым, но уже повеселевшим, прежним голосом:
— Прости ты меня. Что меня потянуло на дурацкие разговоры? Обещал рассказы о морях-океанах, а ударился в гнилую философию... Тебе о таких вещах думать рано.
— А о морях-океанах еще спросить можно? — оживился Толик.
— Разумеется! Это самая подходящая беседа, если спать не хочется.
— Не хочется... После экватора Крузенштерн и Лисянский пошли в Бразилию?
— Да. К острову Святой Екатерины. Там они застряли на несколько недель из-за нового ремонта. У "Невы" в мачтах гниль обнаружилась... Ты ведь помнишь, что Лисянский покупал эти корабли в Англии, специально туда ездил?
— Помню... Неужели в России своих кораблей не было?
— Годных для такого плавания тогда не было. Представляешь, до чего довели русский флот доблестные царские адмиралы?
— Но и английские корабли оказались не очень-то...
— Да, с ними хватило хлопот... Но не это было самой большой неприятностью.
— А что?
— Причины всех бед обычно в самих людях...
— А у Нозикова ничего про это не написано.
— Про это пишут вообще неохотно. Особенно в детских книжках. Ссора Резанова с моряками не украсила экспедицию...
— Значит, во всем Резанов виноват, да?
— Ну, Толик... Дело это давнее, кто может сказать точно? Особенно вот так: "Во всем виноват". Это все равно что приговор произнести...
— Но вы же пишете.
— Я потому и пишу целую повесть, что не могу сказать двумя словами, кто виноват. Да и в повести не могу. Книжка — это ведь не суд. Я пытаюсь представить, как это было... Как мне кажется... Другие писали по-иному. В конце прошлого века было много споров, кто прав: Крузенштерн или Резанов? Статьи печатались в журналах... Многие ученые были за Резанова...
