– Ну да! Я ее в автобусе встретила. Она сказала, что с восторгом переберется к нам и присмотрит за Лешкой.
– С восторгом? – тем же тоном переспросил папа.
Я тоже был несколько удивлен, что за мной будет присматривать именно тетя Соня и что она будет делать это с восторгом. Она была замужем за приятелем моего покойного дедушки. Папа знал его с детства, мама – тоже очень давно, но после смерти дедушки родители бывали у Тихомировых редко, а я последний раз виделся с тетей Соней, когда мне было лет шесть или семь.
Мама объяснила, почему тетя Соня пришла в такой восторг. К ее мужу приехала куча родственников из Хабаровска, и она вынуждена была готовить на них, да мыть посуду, да водить их по магазинам. Теперь она скажет, что у нее заболел кто-то из близких, что она должна уехать, и пусть эти родственники сами моют посуду.
– Она уверена, что поладит с Лешей, – добавила мама. – Она говорит, что у нее прирожденный педагогический талант.
– А у самой детей не было, – заметил папа.
– Хорошо! – рассердилась мама. – Что тебе, собственно, не нравится? Ну, пусть она преувеличивает и у нее нет педагогического таланта. А у кого из наших близких он есть?
Папа не ответил, а мне было все равно, кто за мной будет присматривать и есть ли у него педагогический талант. Я слишком был огорчен, что меня не берут в поход.
Всю вторую половину дня накануне отъезда папа с мамой ползали на четвереньках среди разложенных по полу вещей, все время что-то теряли, то и дело ссорились. Я тогда не читал еще «Трое в одной лодке» и не знал, что все туристы так собираются в путь.
Часов в восемь раздался звонок.
– Тетя Соня, – сказала мама, и мы все пошли в переднюю.
Я слышал, что тете Соне около шестидесяти, но выглядела она моложе. У нее были светло-желтые, кудряшками, волосы и короткое пестрое платье. Молча сжав красные губы бантиком, она подставила маме для поцелуя одну щеку, папе – другую. Затем она наклонилась ко мне и ткнула себя пальцем куда-то рядом с узким напудренным носом.
– Целуй сюда! – сказала она и снова сжала красные губы бантиком.
Я вяло чмокнул ее. Тетя Соня прошлась по передней, заглянула в одну комнату, в другую.
– Блаженство! – сказала она без всякого выражения.
– Что? – не понял папа.
– После того кошмара, который у нас в доме, здесь рай.
Мы вошли в комнату. Тетя Соня села на стул, вынула из сумочки плитку шоколада.
– Алеха!.. Это тебе.
Я взял шоколад, поблагодарил. Тетя подняла указательный палец.
– Но только, Леха, уговор: пока я здесь, ты будешь получать сладкое только после обеда и после ужина. – Склонив голову набок, она посмотрела на меня круглыми светло-серыми глазами. – Ну как, лады?
– Угу, – промычал я. Что-то не понравилось мне это «лады» и вообще манера тети Сони разговаривать со мной.
А она протянула руку и сказала:
– Молодец! Давай лапу на уговор!
Это мне тоже не понравилось, но я пожал руку. Покосившись на папу с мамой, я заметил, что они переглянулись.
Больше в тот вечер тетя Соня со мной не разговаривала. Меня послали гулять с Шумной, а потом уложили спать.
На следующее утро тете Соне было не до меня. Она спрашивала маму, где лежит мое белье, как варить кашу «геркулес» (ей никогда не приходилось этого делать), по какому адресу сообщить, если со мной случится что-нибудь особенное. На это мама сказала, что она сама будет звонить из каждого поселка, где есть переговорный пункт.
Папа сходил за такси и приехал в нем к нашему подъезду. Антошка Дудкин, Аглая и рыжие Зинка и Васька Брыкины подошли к машине и стали смотреть, как в нее засовывают рюкзаки, авоськи, удочки и таксу Шумку (родители решили взять ее с собой).
– Лешк! Куда едешь? – спросил Дудкин.
– Никуда, – ответил я.
– Опять один остаешься? – спросила Аглая.
– Нет, голубчики, – сказала мама. – Теперь мы ученые, больше вы нам в квартиру козла не притащите.
– А мы и не собираемся, – буркнула Аглая, и все четверо отошли от машины.
Родители поцеловали меня, тетю Соню… Такси двинулось и скоро исчезло за воротами.
Вот тут тетя Соня за меня и принялась.
– Лешка! Пошли к Антону, – сказала Аглая. – Ему белых крыс подарили.
Я двинулся к ребятам, но тут услышал за спиной очень негромкий голос тети Сони:
– Алеша, можно тебя на минуточку?
Я вернулся, подошел к ней.
– Понимаешь, какое дело, Алеха, – почти шепотом проговорила она. – Нам нужно очень серьезно потолковать. Идем, а?
Я сказал ребятам, что скоро вернусь, и пошел за тетей Соней наверх. В кухне она села спиной к окну, положила ногу на ногу, чиркнула спичкой, затянулась сигаретой и заговорила:
– Слушай, Леха… Ты парень взрослый, голова у тебя работает – во! – Она показала большой палец. – Значит, мы можем говорить, как человек с человеком. Ага?
– Ага, – пробормотал я.
– Так вот, я хотела тебя спросить: как ты расцениваешь свой поступок?
– Какой поступок?..
– А вот сейчас, во дворе…
Я молчал, обалдело глядя на эту странную тетку. А тетка отвела руку с сигаретой далеко в сторону, и тоже молчала, и тоже смотрела на меня круглыми светлыми глазами со слипшимися от краски ресницами.
– Я… я не помню никакого поступка, – пробормотал я.
– Очень жаль! – молвила тетя Соня и снова застыла, сжав губы бантиком.
Я взмок от напряжения, но так и не понял, что ей от меня надо.
– Хорошо. Я тебе подскажу, – смилостивилась наконец тетя Соня. – Вот тебя ребята позвали смотреть белых крыс. Я понимаю, крысы, конечно, дело важное, но я-то все-таки не пустое место. А?
Тут я молча кивнул.
– А как же ты поступил? Тебя позвали, и ты, не оглянувшись на меня, не спросив, как я к этому отнесусь, взял да и пошел к ребятам. Словно и нет меня. По-товарищески это, как ты полагаешь?
Я совершенно не понимал, что в моем поступке могло быть нетоварищеского, но на всякий случай качнул головой.
Тетя Соня затянулась сигаретой, выпустила дым.
– Так что же, по-твоему, теперь надо сделать?
– Попросить прощения, – в страшной тоске промямлил я.
– Умница! – воскликнула тетя Соня. – Давай лапу! Я была уверена, что мы с тобой душа в душу заживем.
– Лешка! Ну, скоро ты? – донеслось со двора.
Я уже знал, как надо себя вести.
– Тетя Соня, можно я пойду?
– К этим самым… крысам? – Тетя Соня помолчала. – Крысы, я понимаю, – это очень интересно, только знаешь, что я тебе скажу!.. Давай такой уговор: сначала дело, а потом развлечения. Ага?
Я спросил, какое дело она имеет в виду.
– А дело оч-чень, оч-чень важное. Мы сейчас займемся составлением распорядка дня.
Я не стал возражать. Я пошел в комнату, лег на подоконник и сказал ребятам, что к Антону не пойду.
– Эта… длинноносая не пускает? – приглушенно спросила Аглая.
Я молча кивнул.
Тетя Соня так увлеклась составлением распорядка дня, что забыла приготовить обед, и мы пообедали «геркулесом», сваренным, правда, на молоке. Теперь, согласно «распорядку», я мог гулять только два часа перед обедом и столько же перед ужином, а остальную часть дня мне предстояло заниматься «осмысленным времяпрепровождением». Под этим тетя Соня подразумевала утреннюю гимнастику (я ее и так делал), уборку своей комнаты, мытье чайной посуды (столовую посуду тетя Соня взяла на себя), повторение пройденного в школе, чтение художественной литературы (два часа), послеобеденный отдых (один час). Где-то между этим отдыхом и вечерней прогулкой тетя Соня написала: «Свободное время». Но потом она спросила меня, чем я люблю в свободное время заниматься. Я сдуру ответил, что люблю мастерить, что сейчас клею из картона фрегат. Тут тетя Соня зачеркнула «свободное время», а сверху написала: «Труд».
Я попытался объяснить, что уже сделал всю домашнюю работу, которую получил на лето, пытался втолковать тете Соне, что я люблю читать, но привык это делать, когда мне захочется, пытался я возразить и против пункта о прогулках… Тетя Соня долго смотрела на меня, склонив голову набок, потом проговорила:
– Лешка!.. Ты слышал когда-нибудь о знаменитом русском ученом Павлове?
– Слышал, – сказал я.
– Что же ты слышал?
– Он делал опыты с собаками… и еще там… эти… рефлексы всякие.
– Правильно! – сказала тетя Соня. – Так вот, этот академик в журнале «Здоровье» недавно написал, что для человека имеет колоссальное значение размеренный ритм жизни. – Тетя Соня закурила очередную сигарету. – Леха! Ты же совершенно взрослый парень! Ты же не можешь не понимать, что папа с мамой тебя немного разболтали. Верно ведь? Да?
Я промолчал.
– Так вот, давай устроим папе с мамой сюрприз. Они вернутся и не узнают своего сына: подтянутый, дисциплинированный – словом, во человек!
Я спорить не стал. Я не додумался, а просто почувствовал, что это бесполезно.
Из-за составления распорядка дня мне перед обедом погулять не пришлось. Не удалось и почитать: это положено было делать перед дневной прогулкой. Зато сразу же после обеда я начал жить в строго размеренном ритме: мне пришлось достать подушку, плед и лечь на диван. Читать в это время не разрешалось.
