чем доказать? Вот могу дойти до этих ворот и обратно. Хотите?
Он сказал это так искренне и горячо, как может сказать только человек, взятый под стражу.
Много времени спустя Володя задумался над тем, что удержало руку Красавчика, когда он, целясь в него из манлихера, решал вопрос: убить или не убить. Только ли холодный расчет опытного уголовника? Не вспомнил ли Красавчик в эту минуту «Черное море», футбол? Не вспомнил ли он, увидев в светлом квадрате входа инсайта «Азовского моря», что сам был когда-то голкипером черноморцев и лежит сейчас на полу в темной воровской «малине»? И тогда, быть может, в нем проснулся добрый лев, не пожелавший убить ничего не подозревающего, беззащитного врага; быть может, он почувствовал обиду за себя, за свою скверную судьбу, понял, что смутное время кончилось и что надо делать окончательный выбор. Но если эти мысли и взволновали его, он постарался скрыть их. Лишь много лет спустя Володя узнал, о чем размышлял Красавчик в минуту, решившую судьбу обоих.
Бандиты стояли в ряд в причудливых позах, изогнув спины и упершись ладонями в стену. Потеряв свободу, они потеряли индивидуальность. Они казались одинаково серыми, покорными и почти неотличимыми друг от друга. У них онемели поднятые руки, чесались спины, и они ныли коровьими голосами.
— Гражданин начальник… разрешите опустить руки…
Нытье бандитов прервал грохот автомобиля, полным ходом въехавшего во двор. Это был курносенький грузовичок «Фиат» на твердых шинах, битком набитый людьми. Машина круто завернула, и начоперот с ходу копчиком упал на бандитов. За ним посыпались агенты, и менее чем в две секунды бандиты были обысканы с головы до ног.
— Городская работа, а? — подмигнул начальник оперативного отдела Володе, намекая на превосходство Городского угрозыска над уездным.
Расшитая золотом кубанка начоперота, алая черкеска, окрыленная пришпиленным к спине башлыком, желтые сапоги с подколенными ремешками и маленьким раструбом вверху голенища, обритая со всех сторон бородка котлеткой, напудренное лицо, наконец бомба-фонарка особенно редкостного, неизвестного Володе образца — все это производило такое сильное впечатление, что всякому, кто видел этого человека, хотелось немедленно ему сдаться.
Еще через секунду бандиты, подгоняемые агентами, как овцы толкая друг друга, лезли в грузовик. Они, рассаживались в нем, ворча друг на ' друга, зло пиная женщин и стараясь захватить лучшие места. Только что потеряв свободу, они хотели тем не менее с удобством ехать в грузовике. Утратив преимущества, которые дает человеку свобода, они сейчас же стали заботиться о мелких выгодах, которые могло дать им заключение. Когда бандиты уселись, начальник оперативного отдела, освещая путь фонариком, устремился в коридорчик. За ним двинулись агенты, целясь в темноту из револьверов.
Первым вынесли Виктора Прокофьевича.
— Сажай, сажай его под стенку, не клади, чтобы юшка через голову не вытекла, — распоряжался начоперот.
Виктора Прокофьевича посадили под стенку, он тихо застонал. Седенькая эспаньолка его потемнела от крови, стекавшей по лицу.
— Кроме черепа, все в порядке, — сказал начоперот, ощупав опытной рукой раненого и с трудом отгибая его пальцы, все еще сжимавшие два нагана солдатского образца. — Вот пример доблести! — добавил он. — Без памяти, голова пробита, а наганов отдавать не хочет.
— Что с ним, как вы думаете? — спросил Володя в тревоге.
— Что я, доктор? — пожал плечами начоперот. — Думаю, добрая жменя стекла в черепе. Один кусок торчит из лба, как рог.
Рядом с Виктором Прокофьевичем положили еще двух: один был без памяти, другой мертв.
Начоперот осветил его лицо электрическим фонариком.
— Червень, — сказал он. — Наповал. — И, посмотрев на Володю с уважением, добавил: — Вам повезло. Поздравляю. — Приложив руку к груди, он отвесил Володе поклон. — Хорошо стреляет тот, кто стреляет последним.
Затем он поднял кусок старого толя, валявшийся у водосточной трубы, и, стряхнув с него песок, накрыл лицо бандита. В это время во двор въехала машина «скорой помощи». За ней, гремя шестернями, вкатился штабной «берлиэ» на высоких колесах; его широкий, выпуклый радиатор, украшенный бронзой и эмалью, сверкал, словно осыпанная звездами, лентами и орденскими знаками грудь императора. В «берлиэ» сидел товарищ Цинципер.
Три пары автомобильных фар осветили необычную сцену: тела, вытянувшиеся на земле, кучу арестованных под дулами наведенных на них наганов, белый халат доктора, склонившегося над Виктором Прокофьевичем, и в центре — Володю, потного, измазанного, с упавшими на глаза волосами. Он все еще держал в вытянутых руках пистолет и бомбу как скипетр и державу.
— Володя! — крикнул товарищ Цинципер, соскакивая с машины, — Уездный розыск гордится тобой!
Он хотел пожать Володе руку, но, увидев пистолет и бомбу, бросился к начопероту, по дороге едва не наступив на тело Червня. Близоруко поглядев на его поднятые колени и черную лужу, вытекшую из-под куска толя, товарищ Цинципер, непривычный к подобным картинам, заметно позеленел.
Володя разыскал взглядом Грищенко, который терся где-то в задних рядах.
— Грищенко, дай на минуточку твой манлихер, — сказал он.
Грищенко вышел вперед. Все великолепие его куда-то исчезло, он казался невзрачным, как сибирский кот, только что вытащенный из воды.
Взяв у Грищенко винтовку, Володя обратился к товарищу Цинциперу:
— Товарищ начальник, разрешите доложить: младший милиционер Грищенко арестован мной за измену долгу.
— Пожалуйста, пожалуйста, я не возражаю, — замахал руками товарищ Цинципер, с некоторой робостью взирая на своего неукротимого агента.
— Занимайте места согласно купленному билету, — изысканно вежливо обратился начоперот к Грищенко, сложив ладони лодочками и указывая ими в сторону грузовика, в котором уже сидели, понурившись, бандиты.
Грищенко пошел, сутулясь, к грузовику, и его спина, еще недавно такая бравая, сразу стала похожей на спину заключенного.
— Это все? Или еще не все? — начоперот выразительно покосился на председателя домкома.
— Пока все, — ответил Володя.
— Тогда поехали, — крикнул начоперот и, взмахнув полами черкески, взлетел на грузовик.
Володя подошел к Шестакову. Рядом с ним на коленях стоял врач. Белый бинт летал вокруг головы раненого. Из-под марли были видны только его глаза.
— Как раненый? — спросил Володя у врача.
— Рана не опасна, но месяц продержим, — ответил тот, ловко перебрасывая бинт из руки в руку.
— Подлечите его, пожалуйста, и от хронического катара, — сказал Володя. — И, когда он придет в себя, передайте ему от меня записочку.
Он вынул из кармана клочок бумаги — это был их план на сегодняшний день — и написал на обороте:
«Виктор Прокофьевич! Красавчик пойман. Червень убит. Грищенко я посадил. Завтра утром приду к вам в больницу. Володя».
Первой выехала на улицу «скорая помощь». За ней тронулась «летучка». Бандиты сидели на дне грузовика, агенты — на бортах. Двое лежали на крыльях, целясь из винтовок в Ставки, притаившиеся в
