— У нас… Ох и шума было!
— Еще бы!
— А почему? Родила же она не просто так.
— Просто так никто, Валюша, не рожает!
— Ну, я имею в виду, что у нее есть муж, одноклассник. Не настоящий, конечно, муж, а друг. Они пока не расписаны, но вот-вот. И у них любовь. — Мама гмыкнула. — Вы не верите, Римма Михайловна, что в десятом классе может быть любовь?
— Почему же, верю. Любовь может быть и даже необходима. Но у любви есть ступеньки, лестничные площадки, этажи, наконец! Любовь — это, если угодно, небоскреб, на который нужно умело подняться! — выговорила мама и повернулась к отцу. — Алексей Владимирович, это правильно по-инженерному?
Чуть пожав плечами папа ответил:
— По иженерному-то правильно…
— Ой, не знаю! — горячо вздохнула Валя, прикрыв ладонью глаза и тут же убрав руку. — По-моему, если любовь — это небоскреб, то — пусть это и неправильно по-инженерному — никаких там ступенек и этажей нет, а молниеносный лифт: раз — и на крыше!
— Да-да, — вроде бы поддакнула мама, — так и эти ребятки решили, раз — и на крыше, два — и ребенок!
— А разве это плохо — маленький гражданчик? — удивилась Валя.
— Гражданчиков выращивают граждане, а не зеленые стручки, у которых едва проклюнулось чувство, первенькое, чистенькое, как в него — бух! — пеленки и горшки!.. В голове сквозняк с транзисторным свистом, танцульки, хиханьки да хаханьки, а на руках — ребенок. Нелепость!.. И этот мальчишка вот-вот, зажавши уши, без оглядки удерет от своей возлюбленной! — сурово закончила мама.
Валя, потупившись, сказала:
— Да, он на время вернулся к своим.
— Уже? Вот видите!
— Это чтобы десятый класс закончить, — торопливо и неуверенно пояснила Валя.
— Ага! — воскликнула мама. — Ему, значит, надо десятый закончить, а на нее плевать?.. Вот так она, дитя в квадрате, и останется на бобах: с ребенком, без мужа и без образования!.. Далеко ходить не надо — вон, под нами, юная клушка сидит! Девочка, цветочек, а уже мать-одиночка! — Словно специально дождавшись этого момента, чтобы образней подкрепить мамину мысль, у Ведьмановых заиграло пианино. — Пожалуйста — тоску разгоняет!.. А вашей совсем худо. Ну, куда она теперь с девятью классами, с этим огарком?
— У вас, Римма Михайловна, очень мрачный взгляд на жизнь, — тихо сказала Валя.
— Не мрачный, Валюша, а точный!
Мне был до стыда неприятен этот спор, я силился вмешаться, но не находил никаких контрмыслей и в поисках спасения глянул на отца. Его, наверно, сейчас беспокоил не столько любовный небоскреб, сколько треснувшие цокольные панели, из-за которых ему грозила тюремная решетка, но тем не менее папа, кажется, внимательно слушал разговор. Поймав мой тревожный взгляд, он кивнул мне, постучал вилкой о блюдце и сказал:
— Нет-нет Римма Михайловна, именно мрачный. Хотя бы потому, что вы не даете нам супа.
— Ой, простите! — спохватилась мама. — Вечные вопросы!.. Отец, неси супницу!
— Я, мам, принесу!
Опасность миновала. Не знаю, что там вывела для себя мама, но я, несмотря на отвращение к этому зондированию, вывел, что Валя — молодец, не сдалась! Я подхватил тяжелую фарфоровую супницу и на радостях чуть не хряпнул ее о косяк.
Стол уже очистили для больших тарелок. Валя встала, чтобы помочь разливать суп, но мама усадила ее, говоря, что, мол, будь уж сегодня настоящей гостьей, а вот в следующий раз… И после короткого многозначительного молчания вдруг со взарпавдашней серьезностью упрекнула меня за то, что я не могу натренировать своего бездельника Мебиуса выполнять какую-нибудь кухонную операцию — вот хотя бы оборудовать поварешкой.
— Куда мне, с огарком, — буркнул я.
— Знаю, над чем ты подтруниваешь! Мол, мать лирику развела, а мы физики! У нас в туалетах музыка играет!.. А я вам и как физикам сделаю вливание, хотите?
— Я сдаюсь! — быстро сказала Валя.
— Ну-ка, мам!
— Пожалуйста. Только есть не забывайте. — Она налила последнюю тарелку — себе — и села. — У одной старушки из нашего дома в желудке нехорошая опухоль, не за едой будь сказано…
— У кого? — спросил я.
— Не имеет значения. Оперировать не дается — зарежут, говорит, чтобы пенсию не давать. Словом, оперироваться — ни в какую!
— У нее рак? — горько спросила Валя, щупая свой живот.
— Да.
— Ужас! — выдохнула Валя. — И не знают, как лечить?
— Знают. Существуют лучи, которые убивают злокачественные клетки, но они же убивают и здоровые. Как спасти человека?.. Физическая проблема. Спасайте!
Сначала я перебрал в уме всех бабок нашего дома — у кого же рак? — но ни к чему не пришел и углубился в физическую проблему. И тут же предложил:
— Сделать укол, чтобы здоровые ткани не боялись лучей!
— Такого препарата нет.
— Вывести желудок наружу! — торопливо, точно больная умирает на глазах, сказала Валя.
— Это опасная операция.
— А если сперва слабую дозу, а потом… — вслух подумал я, но сам же отверг идею.
— А через пищевод? — неуверенно спросила Валя.
— Все равно заденет ткани.
— А-а! — вдруг воскликнул я и аж вскочил, размахивая ложкой. — Надо пустить лучи рассеянным пучком, неопасным, а линзой сфокусировать их в желудке!
Мама, спокойно хлебавшая суп, перестала есть, удивленно вскинула брови и сказала:
— Верно.
— Ура-а! — крикнул я.
— Ура-а! — подхватила Валя.
— Ура! — коротко поддержал папа.
Я был на седьмом небе, как будто действительно спас неведомую бабушку, а заодно и себя, и Валю, и всех пятнадцатилетних вообще. Нет, уважаемая Римма Михайловна, восемь классов — это все же вам не свечной огарок!
В понедельник анкеты не появились — или Нэлка не смогла, или я все же не сумел ее очень сильно попросить. Надо было, видно, конфет купить или шоколадку!.. Появились они во вторник вечером. Вручая мне тяжелую, перехваченную шпагатом стопу бумаг, отец с довольной улыбкой проворчал, что мало мне отвлечь от работы главного инженера, так я еще и пол-управления мобилизовал. Листы, плотные и остро пахнущие нашатырным спиртом, были четко заполнены темным текстом, написанным чертежным шрифтом: вопросы — слева, место для ответов — справа. Молодец, Нэлка! Ух, какая молодчина!
Я так и отнес кипу в школу — не развязывая. От волнения глаза Васькины еще больше углубились и там, в глубине, расширились: видно, он только сейчас вполне оценил нешуточность нашей затеи. На первой же перемене комсорг торжественно раздал анкеты. Я бы мог еще дома отделить себе листы, но мне хотелось получить их принародно. И я получил и гордо сел рассматривать.
Напомнив, что анкета анонимная и что никого не вздуют и не потащат к директору ни за какие ответы, Забор объявил, что надо немедленно избрать комиссию из трех человек, штаб будущего форума, который будет изучать анкетные результаты. Девчонки тотчас выдвинули меня. Прослышав, что я целую дамам ручки, они прямо ошалели от восторга, улыбались, любезничали, всем я понадобился, только и слышно: «Эп!» да «Эп!» Надо было еще в первом классе поцеловать какую-нибудь Марусю — и был бы все десять лет счастливчиком! Или, наоборот, пропал бы, потому что девчачья любовь сводилась к выдвижению в начальство. Так что я не только влетел в комиссию, но и оказался ее председателем.
Проглядев анкеты, Шулин растерялся:
— Эп, а вот эти-то куда, в Черемшанку отсылать?
— Долго. Пусть тетка с дядькой заполнят.
— Да плевать они хотели!
— А ты объясни, что это важно.
— Объяснишь им!.. Слушай, Эп, приди-ка ты лучше сам и объясни. Они тебя случают. Да и мне поможешь, а то тут, смотри сколько понаворочено! «Способный ли ты?» А почем я знаю?
— Неужели не чувствуешь?
— Мало ли что я чувствую!
— Вот и напишешь.
— Нет, Эп, ты приди!.. А это что? «Мужской или женский пол умнее и развитее?» Мать честная!.. Мы же о девчонках и пацанах спрашивали!
— Это мы с Васькой обобщили!
— Сдурели! — воскликнул Авга. — Они обобщили, а мне отдувайся! Что я вам, академик?
— С тебя, балда, не научный трактат спрашивают, а личное мнение! Правильно или неправильно — все равно, лишь бы это были твои собственные мысли!
— Нет, Эп, ты приди.
— Ладно, приду… Да! — крикнул я, вскакивая. — Чтобы завтра же вернуть заполненные анкеты, иначе к субботе мы не успеем их проанализировать! — Во мне уже заговорил председатель комиссии. — И чтобы никаких отговорок!
— Значит, придешь? — не успокаивался Шулин.
— Приду. И, может, не один.
Я решил познакомить с Авгой Валю. Надо же когда-то размыкать наше одиночество, а то Валя и моих друзей почему-то избегает и со своими не сводит, даже провожать себя до дома не дает. Нам, конечно, и одним хорошо, но иногда тянет в общество.
И вот часов в пять, когда мы с ней отзанимались по английскому, я предложил прогулку в Гусиный Лог. Валя слышала об этом районе тот же миф — что там рассадник хулиганства, — но согласилась.
