Петя оледенел. Ввязала сюда Любовь Ивановну! Теперь в классе засмеют, проходу не будет! А он, дурак, слово сдержать хотел!
— Петя, куда ты? — закричала Анжела. Она догадалась, что Петя обиделся. Ей показалось, что он навсегда уйдет под мокрым снегом. И от хорошей дружбы вода останется, вот и все!
— Это еще какая женитьба? — грозно спросил Ванька-ключник и отогнул коричневое ухо шапки, чтобы лучше слышать. Им овладело мрачное, не испытанное до сих пор чувство. Не знал, как оно называется.
Анжела на него внимания не обратила:
— Петя, не уходи!
Ванька ощутил в себе богатырские силы. Он обогнал Петю, резко повернулся и, как баран, ударил ему головой в живот.
Петя повалился, корчась от боли.
— Что ты наделал?
Анжела бросилась к Пете и стала его поднимать. Петя становился на ноги и снова падал. Новое пальто было в грязи, черная мокрая дорога лежала на брюках. Ванька стоял тут же испуганный. В голове у него, как будто будильник, звенели отцовские слова: «Будь моя воля, я б его убил! Два месяца как свадьба, а Веру бросил!»
Так отец говорил всякий раз, когда Вера плакала. До Витьки Розова Ванька добраться не мог — тот в Ригу укатил, но до Петьки Стародубцева!..
— Это не для тебя, а для матери с батей! — сказал Ванька и вытер мокрое лицо. — Я твоих всех женихов бить буду, за вас — дураков!
— Балбес, балбес, двоечник! Ничего ты не понимаешь! Петя ни при чем, я сама виновата!
— Вот и Верка так говорит, что сама виновата, и ревет все время! Скажу отцу, что ты… об чем думаешь — он тебе быстро волосы повыдерет! Рубль давай, а то хуже будет!
Ванька подставил грязную ладошку, и туда упала холодная тяжелая монета, сэкономленная на завтраках.
— Вставай, ишь разлегся! — на ходу крикнул Ванька. — А еще жених называется!
Петя кое-как встал. Боль в животе немного приутихла, но дышать было трудно. Обхватив живот руками, Петя тащился по улице. Анжела несла два портфеля. Вот уже и дом его показался. Мама стояла у парадной. Она искала сына среди прохожих.
— Мама!
Мама к нему повернулась и ахнула.
— Что с тобой? Ты весь грязный!
— Упал. Поскользнулся. Хорошо еще — Анжела помогла портфель донести.
Мама выхватила у Анжелы портфель.
— Какая крупная девочка! Неужели из четвертого класса?!
— Я в пятом должна учиться — сидела в первом два года! Поправляйся, Петя!
— Не забудь про темпы, Анжела!
Мама схватила Петю и повела домой. Она твердила Пете, что уж если с девочками дружить — только с хорошими.
— Они все хорошие! — сказал Петя. — И при чем тут дружить — пройтись, что ли, нельзя!
Анжела стояла внизу расстроенная. Вдруг Ванька Пете живот высадил! Что тогда? И Петю жалко, и Ваньку!
Когда дверь за Петей захлопнулась, ждать стало нечего. Она вспомнила рубль, который сгоряча отдала Ваньке, и совсем расстроилась.
— И вправду, надо ускорить наши темпы, — сказала она себе и понеслась, как полная луна над городом, искать грабителя.
Борька снова болел: сестренки принесли из детского сада свинку.
— Свинью, значит, домой притащили? — спросил он их строго.
— Свинку, свинку. Вадик Губошлепов заболел.
— Да вы поймите — у меня дела в школе. Я не могу! — сказал Борька. — Я ведь самый там главный!
— Раз главный, то чего к тебе друзья не придут? Вот Саша совсем что-то нас забыл! — сказала бабушка.
— Я с ним раздружился. С ним неинтересно, не то что с Петрушкой!
— По корысти, значит, дружба была, а не по сердцу?
Бабушка ответа не дождалась. Борька задумался, почему раньше ему интересно было дружить с Сашей, а теперь — с Петей?
Наверное, потому, что раньше Саша главный был, а с Петрушкой наоборот — главным он сделался. А главным быть — это самое важное! А Саша и Петрушка — совсем разные. Саша — как кусок стекла — все сквозь него видно, и режешься. А Петька? Да вроде капустного листка! А сам он кто? Да вроде пожарника. Отец еще рассказывал… «Жил на свете пожарник. И все время ему пожар чудился. Все страны исходил — а пожаров нигде не видно. Тогда пошел он к врачу и говорит:
„Доктор, спать не могу, есть не могу — все мне пожар чудится!“
Врач осмотрел его, выслушал, обстучал, а потом и говорит:
„Откройте рот!“
Открыл рот пожарник, а там у него языки пламени.
„Так у вас, дорогой, пожар внутри!“
Так и у тебя, Борис, внутри какое-то беспокойство!»
«Конечно, беспокойство, — думал Борька. — Учеба — раз! Соревнование по отметкам — два! А вдруг Петрова по лому обогнала и по бумаге? У нее в звене сам Федоров!»
Зазвонил звонок.
— Вы свинкой-то болели? — спросила бабушка, прежде чем впустить гостей.
— Я болела!
— И я болел! — сказал Петя, снял шапку и уставился на Борькину бабушку. А та ему:
— Что, лицо у меня грязное? Некогда мне в зеркало глядеться!
Петя смутился.
— Лицо у вас чистое и хорошее.
Борькина бабушка засмеялась:
— Вот спасибо на добром слове. Будто век ждала. Ты, конечно, Петя, а ты кем будешь?
— Анжела Тряпичкина.
Бабушка заахала:
— Наш-то однажды всю ночь про тебя говорил и про всякую утиль и лом.
— Бабушка, с кем это ты? — капризно закричал Борька из комнаты.
Он лежал на кровати. Шея у него была вздутая. Голова, между прочим, гудела. Врач приказал спокойно лежать, чтобы осложнений не было. Организм был ослаблен ветрянкой.
— Как ослаблен? — удивился Борька. — А шея какая здоровущая! Разве у ослабленных такая шея бывает?
Оказалось, бывает.
— Товарищи к тебе пришли!
Борька осторожно повернул голову: к нему направлялись Петя и Тряпичкина. Борьке стало стыдно, что они увидят его таким поросенком, и он недовольно спросил:
— Ну чего явились? Поболеть нельзя человеку! — и нырнул с головой под одеяло.
Откровенно говоря, Петя пришел к Борьке посоветоваться насчет записки, которую получил на уроке от Веньки Жбанова: «Если не трус, приходи сегодня к Слепому Льву за металлоломом». Но Борькин прием его расстроил, и он тихо сказал:
— Навестить пришли, узнать.
Наступило долгое молчание.
— Чего молчите? Говорите про школу! — донесся глухой голос.
— В школе, — Петя откашлялся, — все по-старому. Привет тебе от Сорокина, Сизова и Нины…
— Боречка! — раздалось вдруг с маленьких кроваток. И над кроватками выросли две головы. Это были две настоящие розовые свинки.
— Здравствуйте! — поздоровался Петя и привстал.
— Ой, Петя! — обрадовались две свинки. Тут и Борька вылез из-под одеяла. Он как будто оттаял, когда услышал голоса сестер.
— Не везет мне, Петрушка, не везет мне, Тряпичкина! Наболелся я за все годы!
— Видим, видим — ты прямо как ненормальный! Мы у тебя полчаса, а ты только сейчас заговорил как человек, — с обидой сказала Анжела.
— Да я и есть ненормальный! Хрю-хрю! Эй, свинки, станцуем «три поросенка»!
И три свинки Красномаки принялись прыгать и визжать. Гости смеялись до упаду. Пришла бабушка и разогнала и хозяев и гостей…
На улице Петя сказал решительно:
— Я пошел к Слепому Льву!
— К Слепому? Один? Да там знаешь как страшно! Но если ты пойдешь, то и я!
— Вдвоем там делать нечего!
— Как нечего? — всполошилась Анжела. — А одному там есть чего?
— У меня там встреча!
— А как же металлолом? Надо ускорить наши темпы.
— Там и ускорю!
Петя повернулся и пошел к пустырю.
«Куда ты? — кричало все внутри. — Пропадешь!» Но он шел и не останавливался.
— Я с тобой! — не выдержала Тряпичкина. Она догнала его и пошла рядом. Анжела взяла Петю за руку. Он крепко сжал ей руку. Теперь они шли, как настоящие товарищи, на одно общее дело.
На город опускался вечер, расцвеченный светофорами и огоньками такси. В отблесках земного освещения небо резко темнело. У Слепого Льва оно становилось совсем темным. Серая мгла лежала на бывшем пустыре.
— Струсил, не придет! — сказал Венька, начиная замерзать.
Ребята стояли на куче заржавелых прутьев, труб и всякого хлама. Гаражи — игрушечные домишки без окон — были разбросаны повсюду. Им не терпелось объединиться в одно огромное железное стадо.
— И на что тебе Стародубцев сдался? — спросил Саша, поглядывая на Веньку и не узнавая его. Венькино лицо отяжелело и стало похожим на замок, какие во множестве висели на гаражах.
— Руки чешутся узнать, откуда ему известно про пароль?
— Я тебе говорю, он ничего не знает!
Венька тяжело замолчал. Его сильно смутило — чего это Федорову вздумалось заступаться за Стародубцева?
Саша торопился. Было поздно. А еще надо в магазин бежать — мама просила подготовить встречу для дочки Ивана Даниловича.
— Мне некогда! Давайте скорее лом искать, — сказал он.
