Тактичная Рози заняла отдельный лежак, чтобы не мешать нашей с Конни любви. Но Конни совершенно не собирался со мной ворковать, а хотел наблюдать, как я решаю примеры! Хотя я его об этом вовсе не просила! Совсем даже наоборот. Но Конни это не смутило. Он достал из моего пенала красный фломастер и стал черкать в моей тетрадке, да еще насмешливо приговаривал, что такие примеры решил бы и младенец и что я должна радоваться, что у нас математику преподает Мекник. Видела бы я, какие задачи задает Хабер, их учитель. Гораздо более сложные!
Конни вел себя как самый что ни на есть супер-пупер-учитель. А потом вздумал объяснить мне математику во всех подробностях и завел длиннющую лекцию. Того сорта, который я просто вообще не понимаю. У меня мозги совершенно не приспособлены к вычислениям. Единственная подходящая для меня метода — просто выучить наизусть все действия в решении задачи. Так же, как учат стихотворение. Даже мой репетитор не против и натаскивает меня именно на это.
Я, само собой, так и сказала Конни, но он продолжал свою лекцию. А когда заметил, что я не хочу и не могу угнаться за его просвещенными мыслями, сказал:
— Какая же ты ленивая! Ужасно ленивая и невнимательная! — А потом еще: — Да что ты из себя дуру-то строишь! Просто невозможно быть такой глупой!
Прямо в самое сердце меня ранил! Никогда бы не подумала, что он может сказать мне такое! Я запихала свое разбросанное по лежаку барахло в сумку и собралась уходить, но Конни меня удержал. Причем не извинением за свое гнусное поведение. Он просто схватил меня за левую ногу. Я никому не позволяю так со мной обращаться и поэтому треснула Конни сумкой по башке. Два раза, если я правильно помню. Тогда он отпустил мою ногу и ударил кулаком по сумке. С такой силой, что выбил ее у меня из рук и она усвистела далеко-далеко. И, конечно, из нее вывалился весь мой хлам. Загорающие на других лежаках, ухмыляясь, глазели, как я собираю свои пожитки. Было ужасно стыдно, потому что из сумки вывалились даже гигиенические тампоны!
Конни смотрел на меня, пока я все это подбирала, а потом очень громко сказал:
— Ну и ненормальная же дамочка!
— Главное, что у тебя все нормально! — прошипела я и удалилась по возможности величественно. Один парень с соседнего лежака побежал за мной и отдал мне два тампона, которые я не заметила, когда собирала вещи, вывалившиеся из сумки.
Собственно говоря, это полное идиотство — краснеть от смущения, когда незнакомый парень сует тебе в руку два тампона. Тампоны ведь самая обычная вещь для совершенно естественного процесса. Но между парнями и девушками самые нормальные вещи нормальными не кажутся. Почему — я не знаю, но с тех самых пор, как у меня начались месячные, эти «женские дела» я обсуждала только с мамой, шепотом. А когда Шустрик однажды нашел в корзине для грязного белья мои испачканные трусики и спросил маму, не поранила ли я попу, мама ничего толком ему не объяснила. А папа, который при этом присутствовал, сделал вид, будто временно оглох и ослеп.
Вообще, когда речь заходит о том, что находится ниже пояса, теория и практика довольно сильно расходятся. Мама с папой утверждают, что у них нет никаких комплексов по этой части, что они не ханжи и в отношении секса вполне современные люди. Но тогда у меня возникает вопрос: почему за пятнадцать лет я ни разу не видела своего отца полностью раздетым? Он скорее провалится сквозь землю, чем пройдет в моем присутствии через гостиную без штанов и трусов.
А недавно я вечером пришла к папе в гости. Он принимал ванну, и я зашла к нему. Папа сидел в воде без пены и, увидев меня, тут же прикрылся рукой.
Я для забавы уселась на край ванны и подумала: не может же он вечно сидеть в воде, как китайский болванчик!
Я завела с папой любезный разговор. А он так и продолжал сидеть, не меняя позы. Не сжалься я над ним и не уйди из ванной, он, наверно, просидел бы так до полуночи!
Но лучше расскажу, что произошло дальше в бассейне. Я убежала к Рози и пожаловалась ей, как мерзко обошелся со мной Конни. Но Рози не считала, что все настолько ужасно. Она сказала, что в последнее время я стала слишком «чувствительной» и если Конни сказал, что я строю из себя дуру, то это значит, что он не считает меня таковой.
Из-за этого я чуть было не поругалась еще и с Рози, но тут к нашему лежаку подошли Вуци и Шустрик. Шустрик держал Вуци за руку. Потому что он любит Вуци. А тот не очень-то умеет защищаться от любви. Шустрик ведь не из тех детей, которые сдерживаются и ничего не говорят о своих желаниях. Он как надоедливая муха. Если Шустрику приспичило пойти купаться, а ни я, ни Ани не берем его с собой, он просто звонит Вуци и ноет, пока тот не уступит.
Но, возможно, сегодня Вуци с такой готовностью поехал с Шустриком в бассейн, потому что хотел снова установить со мной контакт. Как бы то ни было, без Шустрика Вуци, наверное, не смог бы так запросто подойти ко мне. Это Шустрик потянул его к нам. И тут же расселся на нашем лежаке и разложил купальное полотенце.
А Рози сказала:
— Садись к нам, Вуци!
Вуци сел, но на меня даже не взглянул. Шустрик пошел купаться, а Рози отправилась за мороженым. Наверное, не без того, чтобы дать мне и Вуци шанс «поговорить». Есть в ней все-таки что-то от сводни.
Поначалу было донельзя мучительно сидеть вот так рядом с Вуци, потому что он был непроницаемый и безмолвный, как рыба. Потом он сказал:
— Если не хочешь, чтоб я тут сидел, просто скажи!
Больше чем «Ах, Вуци» я ничего не смогла из себя выдавить. Была просто раздавлена. Я обхватила коленки руками и уткнулась в них головой.
— Все так ужасно, — пробормотала я еле слышно. Но Вуци все равно понял.
— А в основном из-за чего? — спросил он.
— В основном из-за всего! — ответила я. А потом спросила, почему он больше на меня не злится, и он ответил, что у него, мол, нет долговременной памяти, да и к чему злиться на того, кого очень любишь. И обнял меня за плечи.
Я прижалась к нему и почувствовала, что мне, в конце концов, все-таки дороже тихое камышовое озеро, чем бурный горный ручей. У которого нет никакого сострадания к ближнему. Что мне до внешней привлекательности и трепетания сердца, если все остальное мне совершенно чуждо?
Я ведь расстроилась не только из-за того, что Конни считает, что я притворяюсь дурой! Ему было наплевать на все мои проблемы! Про маму и Цвикледера он сказал только: «Странная вы семья, все у вас не как у людей!» И мои огорчения насчет каникул ему по барабану. Сам-то Конни через две недели поедет с родителями в Грецию. Он с восторгом расписывал мне место, где они будут жить. И серфинг, и катание на паруснике и на водных лыжах. Даже обещал каждую неделю присылать открытку.
А когда я сказала, что у нас в этом году, наверное, совсем не будет отпуска, потому что у мамы нет денег, он только улыбнулся: «Such is life, sugarbaby!»[5] Но теперь смятение чувств наконец-то позади! И я могу только пожелать: пусть все, что произошло, послужит мне уроком!
Я пошла с Вуци прогуляться, и мы купили в кафе большую порцию мороженого. А выходя, увидели Лилли, девочку из нашего класса. Она нетерпеливо посматривала на людей, которые толкались у стойки с мороженым, и стонала:
— Когда же наконец дойдет очередь до моего мальчугана?
(Нам было ясно, что под «мальчуганом» Лилли имеет в виду свое последнее увлечение. Лилли расходует по «мальчугану» в месяц, но для нее это нормально. У нее непробиваемое душевное спокойствие. Когда отношения с очередным «мальчуганом» заканчиваются, она совершенно не переживает.)
Я поинтересовалась у Лилли, кто из стоящих у стойки — ее новое увлечение. Она показала на высокого, довольно хилого мальчишку и сообщила нам, что познакомилась с ним в приемной зубного врача и что его внутренние достоинства далеко превосходят внешние. Потом она еще сказала, что ей пора домой укладывать чемоданы, потому что завтра спозаранку она улетает с родителями на Коста-Брава, где отдыхает масса немцев. Тут подошел «мальчуган», победно неся добытые в битве у стойки два вафельных рожка с мороженым. Лилли спросила меня, куда я еду на каникулах. Я ответила, что, наверно, вообще никуда, есть только маленький шанс поехать куда-нибудь на две недели с папой и его подругой. (Я, конечно, не сказала, что шанс минимальный, потому что Вильма поссорилась с папой и папа теперь вроде как снова живет по-холостяцки. Но одноклассников такие вещи не касаются.) Лилли засмеялась, лизнула мороженое и, указывая на «мальчугана», сказала:
— Как у Цвицви, его отец хочет взять с собой в отпуск свою новую подругу!
«Мальчуган» так рассердился на Лилли за ее слова, что мороженое вывалилось у него из рожка.
— Если мне захочется рассказать про мою семью, — возмущенно сказал он, — я сам это сделаю!
И отправился обратно к стойке раздобыть еще мороженого. Лилли, которая никогда не была скрытной, не приняла выговор этого Цвицви близко к сердцу и не замедлила рассказать нам, что Цвицви — редкий экземпляр, потому что с младенческого возраста живет вдвоем с отцом. Отец, сказала она, хорошо справляется с материнской ролью, но супружеские узы не для него. Ему вполне достаточно общаться с женским полом три раза в неделю по три часа! Только во время отпуска он хочет постоянно иметь рядом какую-нибудь женщину. Потому что в отпуске не нужно ходить на работу, и ему быстро становится скучно. Но, сказала Лилли, с теми дамами, которых он берет с собой в отпуск, он тоже не в силах общаться круглые сутки. Дома у Цвицви Лилли смотрела альбомы с отпускными фотографиями.
