Вообще-то в том, что Крутикова все-таки допустили, заслуга не столько моя, сколько Жанны Анатольевны — нашей с Костей учительница литературы. Да-да, она и меня учила, и теперь, через двадцать лет, учит Крутикова. Правда, он еще не понимает, какое ему выпало счастье — быть учеником Жанны Анатольевны. А разве я в его годы понимал?
Так вот, Костину экспозицию даже принимать не хотели. Ну что это, на самом деле, за экспозиция — всего один лист, а на нем — две марки, причем у одной — угол оторван! Члены выставочной комиссии оскорбились, говорят: куда только школа смотрит, надо отправить обратно и грозное письмо написать, чтоб другим неповадно было! По всем филателистическим законам они, конечно, правы, я бы и вступаться не стал, если бы не Жанна Анатольевна.
О ней я могу рассказывать часами. Но вам скажу главное, вы меня поймете: пять-десять минут каждого урока она оставляла для вопросов. Мы могли спрашивать о чем угодно! Самое тяжкое для нее было, если вопросов не оказывалось. Тогда она говорила грустно, пряча глаза:
— Еще сорок пять бесполезных минут. Нет, нет, вас я не виню, это я сама…
Зато, когда из-за разбушевавшихся страстей мы не слышали звонка, наша Жанна Анатольевна готова была плясать от радости.
— Этот час мы с вами прожили не даром! — гордо восклицала она. — Нет, не даром, что бы мне ни говорили!
И уж совсем была счастлива, если вопросы начинал задавать кто-нибудь из закоренелых «молчальников». Многие ее уроки я до сих пор помню.
И вот — телефонный звонок.
Жанна Анатольевна» сразу берет быка за рога:
— Им, видите ли, не нравится Костина экспозиция! Ты должен им доказать, что они перепутали цель и средства!
Я понимаю, кого она имеет в виду, и робко пытаюсь объяснить, что существуют правила, которые нельзя нарушать, что законы выставки неумолимы…
Но она перебивает меня:
— Ваших марочных фифтей-мифтей я не знаю и, честно говоря, не очень хочу знать. Возможно, для взрослых эти правила и хороши. А для ребят — никуда не годятся! Очень плохие, совсем негодные правила! Ты меня понял? Нет, я чувствую, что ты меня не понял! Постараюсь объяснить популярнее. Помнишь первый вопрос, который ты мне задал? Тот самый, с которого началось становление твоей личности? Молчишь, забыл. Ну хорошо, а не помнишь ли свое первое сочинение? Именно сочинение, когда ты начал со-чи-нять, а не излагать чужие мысли. Тоже забыл? А жаль. Ведь твоя писательская биография началась именно с того сочинения, хотя оно никогда не было не только опубликовано, но и написано. И, как это ни странно, тоже связано с маркой.
— «Тургенев»! — обрадовался я.
— Ну, то-то же! Так вот, Костя Крутиков тоже начал сочинять! Костя Крутиков начал задавать вопросы! Так неужто заткнуть ему рот? Не дать выступить из-за каких-то дурацких законов? Ты этого хочешь?
Я этого не хотел. Поэтому ответил:
— Меня вы убедили. Но удастся ли нам убедить филателистическое общество?
— Наконец-то! — радостно воскликнула она. — Рада, что не ошиблась в тебе.
— Жанна Анатольевна, давайте четче оформим нашу позицию. Что вы имели в виду, когда говорили о цели и средствах?
— Мысль простая: филателия не цель, а средство! Средство, при помощи которого можно научить Крутиковых задавать вопросы! Понял? А вырастут они филателистами или нет, меня совсем не интересует! Слышишь? Совсем не интересует! Бог с ней, с филателией, она свою задачу выполнит и после этого может уходить! Повторяю: филателия не цель, а средство!
Я обещал Жанне Анатольевне сделать все, что в моих силах.
Сил еле-еле хватило. Даже председательских. В чем только меня не обвиняли, каких только палок не ставили! В конце концов приняли соломоново решение: допустить ученика восьмого класса Константина Крутикова вне конкурса. То есть никаких мест, никаких дипломов и медалей! Хочет выставляться — пусть выставляется, хочет выступить — пожалуйста, только чтобы потом никаких претензий!
С некоторой опаской я сообщил о достигнутом компромиссе Жанне Анатольевне. Но она отнеслась к моему сообщению спокойно:
— Не в дипломах счастье. Спасибо тебе.
Обычно медали и дипломы присуждаются до открытия выставки. Первые посетители уже видят на стендах таблички с указанием, какой награды удостоился автор.
На этот раз решено было нарушить вековую традицию и оценивать не только ребячьи коллекции, но и знание представленного на выставку материала. А для того чтобы это знание показать, каждому давалось десять минут: хочешь — речь держи, хочешь — на голове стой, только докажи, что в теме ты разбираешься и марки не ради картинок собираешь. Называлось это — семинар.
Предложение о такой форме оценки прошло с трудом, многие не скрывали своего раздражения и предрекали «революционерам» неминуемый провал.
Семинар проводился в актовом зале Дворца пионеров. Только начались весенние каникулы, и народу собралось довольно много — примерно треть зала. Нашего «марочного» полку прибыло еще и потому, что в соседнем помещении не состоялось какое-то литературное мероприятие.
Мы, жюри, разместились на сцене, с левой стороны. Перед самым началом ко мне подошла девочка лет семи. За собой она вела, а точнее сказать — тащила седеющего мужчину с грустными глазами.
— Дяденька жюрь! — девочка дернула меня за рукав. — Скажите дедушке, что взрослым на марки тоже можно. Он меня взял на кружок, потому что мне дома не с кем, а ему выступать обязательно, он давно уже слово дал, а кружок не состоялся, теперь дедушка хочет домой, а я люблю марки, скажите ему, что взрослым тоже можно!
Я глянул на мужчину. Его глаза молили меня покривить душой, помочь ему поскорее выбраться отсюда. Я уже собирался выполнить его просьбу, но девочка не позволила мне согрешить.
— Дедушка, дедушка! — радостно закричала она. — Смотри: тут и мамы, и бабушки, я их знаю! Я же тебе говорила! Пойдем занимать места!
Дедушка тяжело вздохнул и направился вслед за внучкой в середину зала.
Участников семинара вызывали на сцену по алфавиту; сюда же двое рабочих в синих комбинезонах выносили тяжелые стенды с марочными листами.
Первый выступающий с треском провалился. Его экспозиция — «Крылья Родины» — была, пожалуй, самой представительной: тридцать листов, на которых красовались такие редкости, как «Спасение челюскинцев», «10 лет Гражданской авиации СССР» и много других марок, вызвавших восхищение посетителей выставки. Не будь семинара, «Крылья» улетели бы домой с высшей наградой. А тут выяснилось, что, кроме названия да цены по различным каталогам, их владелец ничего не знает. В зале это сразу поняли. Ну и навалились. Секретарь едва успевал записывать вопросы:
— На каком самолете Чкалов в Америку летал?
— Назови создателей авиационных моторов!
— Какая скорость у «ТУ-144»?
— Какие самолеты высаживали папанинцев на Северный полюс?
— На какую высоту поднялся стратостат «Осоавиахим-1»?
— Кто совершил первый полет на реактивном самолете?
Под натиском явно превосходящих знаний зала «Крылья» совершили вынужденную посадку. Вслед за ними белый флаг выкинули еще четверо участников: от выступлений отказались две «Фауны», «Морской транспорт» и «От Пушкина до Маяковского». Противники семинара не скрывали своей радости. «Мы вас предупреждали, — говорили их взгляды, — вы настояли на своем, ну что ж, жаловаться вам не на кого, пеняйте на себя, а мы поглядим, как вы будете выкручиваться».
Но тут на сцену смело вышла «Лесная аптека» и заврачевала наши кровоточащие раны. Честно говоря, когда я знакомился с экспонатами, «Аптека» не произвела на меня особого впечатления. Да и не только на меня. Уж очень это выглядело однообразно: марка с изображением лекарственного растения и на ней название — по-латыни и по-русски. И так — все двадцать четыре листа!
Однако стоило «Аптеке» заговорить, как марки ожили. За пятнадцать минут (никто и не заметил, что нарушен регламент) мы узнали о наших лекарственных кладовых, о болезнях, которые излечиваются без всякой химии, о том, сколько и каких растений собирается в нашей области и сколько погибает под снегом, так и не став целительным средством для тысяч больных!
Когда «Лесная аптека» сошла со сцены, ее окружили взрослые — учителя, родители, работники Дворца, — увели, в фойе, где открылось что-то вроде консультационного пункта.
Теперь улыбались сторонники семинара. Противники громко переговаривались между собой, выказывая полное равнодушие к происходящему.
Вот в такой обстановке был вызван следующий участник — Константин Крутиков.
Вслед за ним рабочие вынесли один единственный стенд и развели руками: все, мол, больше не ждите, не будет. В зале прошелестел смешок. Это и на самом деле выглядело смешно, словно в разгар соревнований штангистов на помост вынесли игрушечную штангу, весом не более одного килограмма. Из первых рядов раздались выкрики:
