От Петроса, брата Ануш, который еще пятнадцатилетним парнишкой уехал на заработки и работал на цементном заводе в Новороссийске, три-четыре раза в год приходили письма. В каждом из них он рассказывал о плодородных, никем еще не занятых землях на Черноморском побережье, о богатых садах и виноградниках, дающих громадные урожаи.
Эти письма читали и перечитывали до тех пор, пока на бумаге уже начисто не стирались карандашные строки. Хороши земли! Но как преодолеть тысячеверстный путь? Где взять денег на дорогу?.. И путешествие к сказочной земле откладывались год от года.
Может, и не собрались бы никогда покинуть Ереван, но по кварталам бедняков пошел тиф. Страшная болезнь перекидывалась с дома на дом. У соседей за стеной заболел и умер старший мальчик.
И тогда, спасая детей, они решили уехать к Петросу в Новороссийск. С тремя детьми, старшему из которых, Григору, было семь лет, они покинули Ереван…
Их небольшие сбережения кончились, едва они добрались до Сухума. Анастас целыми днями бегал по городу в поисках работы. Но в городе было много своих безработных. Ему отказывали везде.
От селенья к селенью кочевали они по Черноморскому побережью. Жили на гроши, которые иногда удавалось заработать Анастасу то в порту на срочной погрузке, то у богатого виноторговца на сборе винограда.
А когда до Новороссийска оставалось всего около сорока верст, случилось страшное. Тиф догнал их в дороге. В маленьком приморском городишке заболели дети. Малыши метались в жару, бредили, сгорали на глазах. Они жили в деревянном сарае около пристани, где Анастасу посчастливилось наняться грузчиком. С утра до вечера таскал он громадные тюки с турецких фелюг.
Но когда подрядчик узнал, что дети заболели тифом, он прогнал Анастаса с работы и приказал немедленно убираться на все четыре стороны. Прибыли санитары и руками в резиновых перчатках выбросили их пожитки на улицу, залили вонючей карболкой весь сарай. Пришлось уходить…
Никто не хотел везти больных. Наконец, Ануш удалось уговорить старого рыбака, возившего на хозяйской телеге рыбу в город, довезти их до Новороссийска.
Они выехали. И перед первым же селеньем в пути умерла трехлетняя дочь… Анастас с почерневшим от горя лицом сколотил из дощечек от упаковочных ящиков маленький гроб. И вечером отнес его на кладбище. Еле увел Ануш от могилы.
Из большого, сильно потрепанного брезента, оставленного возницей, устроил Анастас жилище — палатку на пустующем, никем не занятом месте посреди селенья, у самого подножья горы.
На второй день умер младший сын Мкртыч. И Ануш закаменела. Запеклось сердце. Не было больше слез. И когда через несколько дней свалился в тифозной горячке Анастас, она даже не заплакала. Молча ухаживала за больными. Не было денег, пищи, не было лекарств. Не было надежды. Но она ходила, еле переставляя ноги, к роднику и поила умиравших ключевой водой.
Они бы умерли все. Но на третий день, после того как заболел Анастас, утром заглянул к ним в палатку под горой старый русский фельдшер Иван Антонович. Посмотрел и ушел. А через час вернулся с коричневым кожаным саквояжем, наполненным едой и лекарствами, со свертком из шерстяных серых одеял. Заставил Ануш лечь, и она послушалась — легла, вернее, упала без сил.
Две недели фельдшер и Ануш ухаживали за больными. Иван Антонович приносил лекарства, еду. А когда начались осенние ливни, перевез их в свой дом на краю села.
Быстро поправлялся семилетний Григор. Потом полегчало и Анастасу. Ануш же болезнь обошла. Весной они снова перешли жить в палатку под горой и с разрешения сельского начальства стали строить себе жилье.
Не видать бы им своего домика, если бы не Иван Антонович. Взял он Анастаса к себе на службу кучером, на линейке возить к пациентам. Но работой не отягощал. Отправляясь в соседнее селенье, иногда говорил:
— Оставайся, Анастас. Я сам поеду. Ты лучше что там надо по хозяйству делай.
А частенько и коня давал для перевозки бревен и других работ. Так быстро, в полтора года, обзавелись они своим домом, своим клочком земли.
Земля… Разве знают ей цену люди, всю жизнь прожившие в городе!.. Сколько труда вложили они в этот каменистый участок, поросший травой и кустами. Кирками долбили крупные камни. Оттаскивали и складывали забором глыбы, скатившиеся с горы. Возами возили, носили плетенками ее, жирную, плодоносную землю, из ущелья на свою каменистую, белеющую даже во тьме делянку. Заложили маленький сад. Первый в жизни свой сад. Сколько радости было, когда впервые зацвели абрикосы и яблоньки.
А вскоре расстались они с Иваном Антоновичем. Перевели старого фельдшера на работу в глубь России. Расставаясь с ним, плакали. Этот простой душевный русский человек сделал для них все, что только было в его силах.
Очень трудно жили до самой революции.
В 1914 году Анастаса взяли на германскую войну. А через год, летом, вернулся он без трех пальцев на левой руке и с вечно рвущим душу кашлем, от которого сотрясалась его когда-то такая могучая, а теперь ссутулившаяся спина. Надышался рядовой Анастас Хачикян желтого удушающего газа иприта, пущенного немцами. И отправили его после госпиталя в тыл на родину, доживать свой век.
Тянулись руки отставного солдата к работе, к земле. Но нагнется он, понатужится — и долго-долго кашляет, сплевывая кровь. Пять лет промучился Анастас и умер, оставив Ануш одну с сыном. Умирая, просил:
— Не бросай дома. Не уходи с земли, где лежат наши дети. Вырасти Григора честным человеком…
И Ануш вырастила сына. Стал он объездчиком в лесничестве. Женился. А в 1932 году, когда из-за кулацкого саботажа на Дону и Кубани стало совсем голодно, уехал Григор с женой и девятилетним сыном Карапетом па Урал, в Челябинск, куда давно звали его товарищи.
Сменил Григор должность лесника на самую почетную специальность первой пятилетки — стал сталеваром. Сын и невестка упрашивали Ануш уехать с ними. Но Ануш была непреклонна:
— Никуда отсюда не уеду. Отцу слово дала…
Так и жила одна. Хозяйство небольшое. Рыжая упрямица — коза Зойка. Полдюжины курочек с огненно-рыжим петухом впридачу. Черный, как ночь, зеленоглазый кот со странным именем — Бублик. Садик из двух десятков деревьев и маленький огород.
Ануш очень любила детей. Грустила, когда разъезжались в города к началу учебного года пионеры. И с нетерпением ожидала, когда вновь оживут все три пионерских лагеря в селенье, зазвучат горны и задорные песни. Она никогда не пропускала ни одного пионерского костра. И часто сама отмечала понравившихся артистов. Подзовет к себе и вручит какое-нибудь чудо природы: прекрасное, словно лакированное, яблоко или огромную, в два детских кулака, грушу.
Ленька Клещов попал в пионерский лагерь благодаря своему брату Альке. Любой, кто видел их в первый раз, не верил, что Алька и Ленька — братья. Так непохожи друг на друга.
Алька высокий, тоненький, с мечтательными васильковыми глазами. У него каштановые с красноватым отливом волосы. Нежный девичий овал лица, спокойный мелодичный голос, неторопливые округлые движения — все напоминало мать. Не теперешнюю, конечно, А ту, молодую улыбчивую девушку, которой она двадцать лет назад пришла на табачную фабрику Асмолова. Пришла да так и осталась на всю жизнь среди звонкоголосых подруг в красных косынках, неумолкающего гула машин и табачной пыли. На улице ее никто и не называл иначе, как Дусей-папиросницей.
Ленька — вылитый отец. Кряжистый, косолапый. С маленькими беспокойными зелеными глазами, которые он всегда прижмуривает, отводит в сторону. Руки его вечно в движении: что-то крутят, тискают, машинально обрывают листья или лепестки, если случится поблизости кустик или цветок.
Отец, которого все дружки звали Косолапым, был рыбак. Обычно днем он спал, вернувшись с рыбалки под утро. От него пахло тиной, рыбьей чешуей и водочным перегаром. Отхрапев шесть-семь часов на низенькой, покрытой пестрым ситцевым покрывалом кровати, он просыпался и принимался ругаться самыми грязными словами. Ругал всех: и мать, и соседей, не желающих дать денег, чтобы он мог похмелиться, и «распроклятый» рыбнадзор, не дающий «рабочему человеку» спокойно ловить рыбу.
Он был браконьером. С ватагой таких же дружков пьяниц по ночам ловил рыбу в запретных местах. Так бесславно и погиб, спасаясь от катера рыбнадзора в гирлах Дона. Запутался в сети с рыбой, которую выбрасывал за борт лодки, и утонул.
Отец не любил младшего сына. Зато старшего, Леньку, с малых лет брал с собой на рыбалку. Из-за этого часто вспыхивали ссоры.
— Пусть приучается к ремеслу! — кричал отец. — Чего ему за твой подол держаться! Рыбаком будет!
— Ты же его от ученья отбиваешь, — урезонивала мужа мать. — Что дитя увидит-то на вашей рыбалке? Как вы водку глушите да ругаетесь. А то еще ненароком утонет или под пулю охранников угодит. Я ведь все знаю. Люди говорят.
