Во дворе среди своих сверстников Репа — вожак, потому что бесстрашный и справедливый. А с Витей они дружат, хотя Репа и относится к товарищу немного свысока — считает его маменькиным сынком. И это, если хотите знать, очень несправедливо.
— Совсем ботинки дошли, — озабоченно сказал Репа. — Забежим ко мне, я сандалии обую.
Жил Репа вдвоем с матерью, в полуподвальной комнате. Мать Репы, тетя Роза, работала официанткой в каком-то ресторане. Ее почти никогда не было дома, и Репа был сам себе хозяин.
По правде говоря, Витя немного побаивался тети Розы. Была она шумной, быстрой, пронзительно и насмешливо смотрели серые горячие глаза, сверкали тяжелые золотые серьги в ушах; когда она бывала дома, все в комнате звенело, мелькало, двигалось; тетя Роза высоким голосом пела песни, готовила обед или ужин, и в таких случаях Витю усаживали за стол, даже насильно, если он не хотел. И была вкусная, обильная, разнообразная еда. Однажды Репа и Витя в один присест съели целую коробку шоколадных конфет. Тетя Роза смотрела, как мальчики едят, смотрела пристально.
Она говорила Репе вроде бы даже со злостью:
— И в кого ты такой прожорливый?
Но готовила обеды и ужины тетя Роза редко — все у нее не было времени, все она пропадала на работе или у подруг. И Репа был предоставлен самому себе, даже часто не накормлен, а в комнате царил веселый беспорядок.
Вот и сейчас…
После солнечного света комната казалась совсем темной, а когда глаза привыкли, Витя увидел, что стол завален немытой посудой, кровать с пестрыми подушками не накрыта, и в складках одеяла спал, свернувшись клубком, серый кот. На стуле была пепельница, полная окурков, и мундштуки аккуратно сжаты на каждом. Витя хотел спросить, кто же у них курит? Ведь не станет Репа курить дома и оставлять окурки. Но не спросил — постеснялся.
Репа спит на сундуке в углу, и над сундуком висит карта Тихого океана, специальная карта для моряков, на которой обозначены маршруты кораблей, морские течения, рифы, порты и всякие условные знаки, в которых Репа здорово разбирается. Мыс Доброй Надежды на самом конце Африки обведен красным карандашом, и рукой Репы написано: «Здесь я буду».
Каждый раз, когда Витя смотрит на эту карту, ему непонятно отчего хочется куда-то ехать, плыть на фрегате под парусами, и чтобы в лицо летели соленые брызги, а впереди качался таинственный, ускользающий горизонт.
— С колбасой, да? — спросил Репа, развертывая газету.
— С колбасой, — сказал Витя и вдруг смутился. — Ты ешь.
— Съем, не волнуйся.
Репа налил в стакан воды из-под крана и стал есть бутерброд с колбасой, запивая его водой. У него были редкие белые зубы, и жевал он очень сосредоточенно.
— А что мы будет делать на толчке? — спросил Витя.
— Бизнес, — отрезал Репа.
— Я понимаю…
— Ничего ты не понимаешь, — усмехнулся Репа. — Скажи, тебе деньги нужны?
Витя вспомнил о пятерке на кухне, о маминой записке, и сказал хмуро:
— Ну, нужны.
— Вот и порядок, — сказал Репа.
— Меня интересует, как мы будем делать бизнес?
— Узнаешь, — опять отрезал Репа. И добавил озабоченно: — Только бы Гвоздь оказался на месте.
— Какой Гвоздь? — не понял Витя. И снова Репа сказал, как отрубил:
— Узнаешь.
Он переобулся в старые сандалии, причесал густые темно-рыжие волосы перед тусклым зеркальцем у водопроводной раковины, сказал:
— Пошли. Мелочь на всякий случай есть?
Витя загремел в кармане мелочью.
Во дворе по-прежнему было жарко и сейчас совсем пусто. Только несколько ребятишек ковырялись в песочнице, да сонный пенсионер на скамейке клевал носом газету.
Репа был немного ниже Вити, но коренастый, крепче, на нем как-то особенно ладно сидели застиранная ковбойка и зеленые бриджи с нашивными карманами. Походка у Репы была независимой, и весь его вид говорил: «Я сам по себе. Понятно?» Мальчики прошли через двор, под высокой аркой темных и прохладных ворот, где стояли железные ящики для мусора. На улице было людно, шумно, по мостовой вереницей катились машины, автобусы, троллейбусы; пахло бензином и горячим камнем. На середине перекрестка стоял молоденький милиционер в белых перчатках и размахивал полосатым жезлом. На автобусной остановке Репа сказал:
— Нам восьмой.
Подъехала «восьмерка». Витя ринулся к дверям. Репа попридержал его за локоть:
— Не суетись. Подождем без кондуктора. В автобус без кондуктора Репа вошел первый и независимо сказал:
— Проездной!
Ехали очень долго, молчали. За окном уже была окраина — маленькие дома со ставнями за высокими заборами.
Витя нервничал. Он боялся, что вот сейчас войдет контролер. Ему казалось, что все знают: эти двое — безбилетники. Он даже вспотел и думал: «Нехорошо ездить без билетов».
А Репа чувствовал себя прекрасно. Он невозмутимо смотрел в окно, даже что-то насвистывал.
Наконец, репродуктор сказал хрипло:
— Конечная остановка!
Все пассажиры заспешили к выходу.
Витя Сметанин никогда раньше не был на толчке, на так называемой барахолке, и сейчас ему было ужасно интересно.
Через густую шумную толпу они прошли в ворота, и у Вити мгновенно разбежались глаза. Сначала он не увидел, что здесь продают — его поразили люди, их лица, их одежда. Платки — низко на лоб; бороды; грязные кирзовые сапоги; широкие юбки; пиджаки с высокими ватными плечами. Лица были энергичные, хитрые, плутоватые. И — совсем непривычные. Таких людей Витя не встречал на улицах своего города, в парках, в трамваях. А если они попадались, то, наверное, в одиночку и на них не задерживалось внимание. Здесь были только такие люди. И все о чем-то спорили, ругались, предлагали свой товар, хватали покупателей за локти.
«Ну и ну!» — подумал Витя.
Он не знал, что такие базары еще существуют. Он их видел только в кино, в фильмах о революции и гражданской войне, и сейчас его удивлению не было предела.
— Что, обалдел? — засмеялся Репа. — Давай искать Гвоздя.
И он потянул Витю в гущу барахолки.
Чего здесь только не продавали!
Всякие рубашки, брюки, галстуки, ботинки, шапки, платки.
Целый угол базарной площади занимала всевозможная мебель: шкафы, крашеные табуретки, тумбочки, подставки, этажерки, зеркала.
Продавали фикусы в кадках, герань, какие-то еще комнатные цветы в глиняных горшках. Ни такой мебели, ни таких цветов Витя никогда не видел в квартирах своих знакомых.
«Да кто же все это покупает?» — думал он.
— Смотри, цыганки! — сказал Репа. И правда! Три цыганки, молодые, в длинных пестрых юбках обступили растерянного парня и что-то доказывали ему.
— Пойдем, послушаем! — предложил Витя. Они протолкались к цыганкам.
— Позолоти ручку, молодой-красивый! — говорила одна из них, с быстрыми черными глазами и золотым браслетом на смуглой руке. — Всю судьбу определю, путь свой знать будешь, легче проживешь.
Неожиданно в толпе появился милиционер, и цыганки исчезли — будто их вовсе не было.
— Как в кино, — сказал Витя.
— В кино придумывают, — сказал Репа, — а тут, сам видишь. — И вздохнул: — Нет Гвоздя. Или не пришел? Может, замели?
Витя ничего не понял, но спросить не решился.
— Десять копеек — и вся судьба известна! Десять копеек — и предсказание без ошибки! — выкрикивал кто-то рядом.
Витя оглянулся — сквозь толпу медленно шел старик в ватнике — это летом-то! Через плечо у него был перекинут ремень от деревянного ящика. В ящике были полочки с белыми фантиками, а на перекладине сидела сонная морская свинка.
— Десять копеек за предсказание!
Женщина с пацаном, у которого было надутое, обиженное лицо, — наверное, ему надоело таскаться по базару — дала старику монетку, старик сунул монетку под нос морской свинке, та понюхала монетку, оживилась, задергала носом и, подумав, вытащила зубами фантик. Старик отдал фантик женщине.
— Десять копеек — и вся судьба известна!
— Давай погадаем! — предложил Витя. Репа пожал плечами.
Витя выбрал из горсти мелочи десять копеек. Понюхав монетку, морская свинка вытащила фантик.
— Прими, молодой человек, — сказал старик, и Вите показалось, что его глаза под кустистыми бровями насмешливо блеснули.
Мальчики отошли к зеленой будке, в которой продавали газированную воду, развернули фантик и стали читать. На замызганном листке фиолетовыми чернилами было написано: «Ждет тебя счастье в преклонных годах; дом — полная чаша и верный друг до гробовой доски. Опасайся быстрых друзей, зеленого змия и промолчи там, где враг твой рассыпает слова бисером. Не носи наряда синего цвета — в нем твоя погибель».
— Что за быстрые друзья такие? — удивился Витя.
— Брехня, — безразлично сказал Репа. — Плакали десять копеечек. Пошли!
…Продавали самовары самых разных размеров, деревянные ложки, раскрашенные ярко-ярко («И кому они нужны?» — подумал Витя), серые ворохи шерсти, дубленые кожи, кучи немыслимого тряпья, всякие свистульки, чертики, которые, если в них дуть, кричат «Уди! Уди!»
