— Живём мы с ним на Угловом. Спасибо, сами мы дойдём.
Но едва только бабушка сделала первый шаг, как вспомнила:
— Невестку надо вызвать срочно. Скажи-ка, милый, где здесь почта? Не знаю, что со мною сталось — всё в голове перемешалось.
Прохожий Доктор объяснил бабушке, как пройти на почту, блеснул стёклышками пенсне, и послышалось тоненькое «тю-лас!». Морошкин не успел и рта раскрыть — никого не было рядом. Ничего другого не оставалось, как идти с бабушкой на почту.
На почте бабушка отправила маме Морошкина телеграмму: «Немедленно приезжай причине болезни стихами».
Глава вторая, в которой находится выход из безвыходного положения
На другой день утром приехала мама. Она открыла дверь своим ключом и закричала с порога:
— Что случилось? Скорее объясните! Вы здоровы?
— Здоровы-то здоровы, да только от всего этого чтения, что вы покупаете и покупаете, от всей этой любознательности такое приключилось, что я второй уж день, поверь, стихами говорю теперь.
— А температура у вас есть? — спросила мама.
— Нет у меня температуры, дай мне какой-нибудь микстуры.
Мама порылась в аптечке и достала пузырёк.
— Это от кашля, — сказала мама. — Пить три раза в день, капли датского короля.
— По чайной ложке трижды в день мне выпить короля не лень, — сказала бабушка и опрокинула пузырёк в рот.
Морошкин замер. Теперь-то он был наверняка уверен: с бабушкой что-нибудь случится; но бабушка встряхнулась, поставила пустой пузырёк на холодильник и бодро произнесла:
— Вы оба мне сказать могли бы, живут на свете сколько рыбы?
Мама посмотрела на Морошкина, а Морошкин посмотрел на маму. Мама, наверное, решила не перечить бабушке и вежливо ответила:
— Некоторые рыбы живут очень долго, например, щука может жить до трёхсот лет.
— А не могли бы рыбы в иле услышать, как собаки выли? — сказала бабушка просто.
Мама во все глаза смотрела на бабушку.
— Какое безвыходное положение! — закричала мама. — Вы должны отдохнуть. Вы сильно переутомились. Выход один — я увезу ребёнка, а вы отдохнёте, — объяснила она бабушке.
Но Морошкин уже не хотел уезжать. Теперь-то, когда у бабушки стало интересно, его увозят отсюда.
— Нет, — сказал он. — Я не поеду.
— На ветках звёзды гнёзда свили, и ночью птицы нам светили. Свет птиц пришёл издалека, звезда же вывела птенца. — Бабушка достала клубочек с вязаньем. — Зажгутся скоро в небе птицы, а я возьмусь пока за спицы.
— А что ты будешь вязать, бабушка? — спросил Морошкин.
— Из шерсти белой с шерстью синей могу связать я шарф дельфиний, цвет красный стоит взять мне в руки, и я свяжу чепец для щуки.
Пока Морошкин разговаривал с бабушкой, мама, раскрыв чемодан, бросала туда все вещи Морошкина: его игрушки, кофточки и книжки. Она время от времени всплёскивала руками и приговаривала:
— Какая неприятность! Какое несчастье!
Но бабушка, как видно, совершенно освоилась со своей болезнью и шпарила стихами почём зря. Она больше не плакала, а была, наоборот, очень довольна.
И Морошкин был доволен тоже.
— Бабушка! — восклицал он. — А рейтузы ты дельфину свяжешь?
Мама схватила Морошкина за руку и зашептала:
— Бабушка больна, не беспокой её.
— Пока я говорю стихами, — обратилась бабушка к маме, — пускай живёт ребёнок с вами.
— Конечно, конечно, — засуетилась мама. — Именно поэтому я и собираю вещи. Наш сын теперь будет жить с нами.
— Давно пора! — буркнула бабушка под нос, почему-то не в рифму. Но тут же поправилась: — Ребёнку, повторю опять, не бабушка нужна, а мать.
— Бабушка, — сказал Морошкин, — я не хочу уезжать. Я хочу посмотреть дельфина в шарфе.
— Ах ты ангел мой! — сказала бабушка и заплакала. — Дай я тебя поцелую.
А мама сказала бабушке:
— У вас сильное переутомление. Этим и объясняется вся ваша болезнь.
— Может, и так, — сказала бабушка. — Я говорить стихами стала лишь потому, что я устала. И чувствую я, верь не верь, мне надо отдохнуть теперь.
— Ты теперь будешь ходить в детский садик, — сказала мама Морошкину, — а бабушка тем временем подлечится немного и приедет к нам, как только выздоровеет.
Здоровая бабушка была Морошкину неинтересна, и он попросил:
— Можно я останусь здесь хотя бы на день?
— Что ты! — сказала мама. — Ты же видишь, как бабушке плохо.
Но разве бабушке было плохо? Она сидела на маленьком стульчике, и быстро, быстро ходили спицы у неё в руках. Шарф для дельфина рос на глазах. На шарфе были белые и синие полоски, как на морской тельняшке. Бабушка бормотала что-то под нос и улыбалась. Как видно, она была довольна шарфом.
— Всё! — сказала мама. — Я всё собрала. Мы уезжаем. Выздоравливайте, пожалуйста, и пейте лекарство.
Мама подхватила Морошкина и выбежала на лестницу.
Мама бежала по улице с Морошкиным под мышкой. В другой руке у неё был чемодан. Она бежала так, как будто болезнь неслась за ними и вот-вот могла их догнать. Наконец мама остановилась, поставила Морошкина на землю и села на чемодан.
— Скажи, пожалуйста, что-нибудь, — попросила она Морошкина.
— Что сказать? — спросил Морошкин.
— Всё равно, — сказала мама. — Я хочу убедиться, что ты не заразился.
— Эта болезнь не заразная.
— Откуда ты знаешь? — спросила мама.
— Так сказал Прохожий Доктор.
— Что это ещё за доктор? — удивилась мама.
— Не знаю, — пожал плечами Морошкин. — Наверное, Доктор, который проходит мимо, когда что-нибудь случается.
Мама взяла Морошкина за подбородок, оглядела его внимательно, потрогала ему лоб и спросила:
— Головка не болит? Поехали скорее домой!
Глава третья, в которой появляются Настя, Яшка и Боря
«Тю-лас! Тю-лас!»
Морошкин открыл глаза и увидел синицу. Она прыгала по подоконнику и звала: «Тю-лас!»
Морошкин сел и подумал: «Что же такое „тю-лас“?» Прохожий ли Доктор научил синицу этому слову или синица научила Прохожего Доктора?
— Одевайся, одевайся, — весело закричала мама из кухни. — Мы опаздываем в детский садик. Он здесь, в соседнем доме.
В детском саду медицинская сестра спросила маму:
— У вас сын ничем не болен? Почему он такой толстый? Двигаться надо больше.
Так он узнал, что он толстый.
— Я — толстый, — сказал Морошкин девочке, которую звали Настя, но она даже не посмотрела на него. Она играла в зоопарк. Морошкин зашёл с другой стороны и повторил: — Я — толстый.
— Хорошо, — сказала Настя. — Тогда ты будешь слоном. У нас как раз нет слона.
— Как это слоном? — удивился Морошкин. — Что я должен делать?
— Стой, и всё.
Он стал около стенки и принялся смотреть, как Настя кормит плюшевого медведя, как дети играют в паровоз и как дерутся двое мальчиков. Но скоро ему надоело.
— Я не хочу слоном, — сказал он.
— А кем хочешь? — спросила Настя.
— Баобабом.
Настя подумала и согласилась.
Один мальчик оттеснил другого в угол.
— Эй ты, — крикнул он Морошкину. — Подержи-ка Борьку за ноги, чтоб не лягался.
— Не слушай, это Яшка бьёт Борю. Он часто его бьёт, — сказала Настя, а мальчикам она объяснила: — Не мешайте новенькому, он — баобаб.
— Баобаб? — удивился Яшка. Он бросил драться, подошёл ближе к Морошкину и стал разглядывать его.
Боря подошёл тоже.
— Ты баобаб? — спросил он неуверенно.
Морошкин кивнул.
Через минуту вокруг Морошкина собралась вся группа. Все стояли вокруг, а Настя сидела на полу и с гордостью поглядывала то на ребят, то на Морошкина.
— И вовсе это не баобаб, — сказала вдруг одна девочка. — Это новенький.
Все потеряли к Морошкину интерес, а Яшка рассердился, подскочил к Морошкину и ткнул его кулаком в бок.
— Ты чего врёшь! Отвечай!
Морошкин отступал и отступал, а Яшка всё надвигался и надвигался, пока не загнал Морошкина в угол.
— Я потому, — сказал Морошкин, когда отступать стало некуда, — что баобаб пять тысяч лет на свете живёт.
— Пять тысяч лет?! — удивился Яшка. — Пять тысяч никто не живёт.
— А баобаб живёт! — упрямо сказал Морошкин.
— И баобаб не живёт, — закричал Яшка. Он остановил бегущую мимо девочку: — Эй, ты, как думаешь, живёт баобаб пять тысяч лет или не живёт?
— Баобаб? — переспросила девочка. — Пять тысяч лет? Нет, не живёт!
Тогда сказал Боря:
— Споришь, что не живёт, а что такое баобаб, и сама не знаешь!
— Зато я знаю! — рассердился Яшка. — Баобаб — это большое и катится.
— Не катится, — поправил Боря, — а летит.
