в гимназическом ранце под самым носом у городового, обмануть шпика. Привлекало всякое мастерство и умение. Еще малышом, еще в Новгороде, наглядевшись на тамошних плотников, он потребовал, чтобы ему подарили топорик, и стал мастерить табуретки, пароходики, лодочки.
В Одессе, в том же дворе, где жили Житковы, помещались мастерские Русского общества пароходства и торговли — токарные, слесарные, столярные. Тут Борис влюбился в инструменты, в станки, в умные и сильные рабочие руки. «В раннем возрасте он мастерил лодочки, — рассказывает его сестра, — а теперь делал настоящие модели яхт… Рабочие с охотой возились с любознательным мальчиком, учили его, давали в руки инструменты, подпускали к станкам». Еще мальчиком выучился Борис метко стрелять — ходил на охоту в Крыму, когда гостил летом на хуторе у брата Софьи Перовской. Увлекался он и фотографией, и скрипкой, и дрессировкой животных. А более всего — морем: тут мастерство, умение связано было с постоянной опасностью, труд — с закалкой мужества.
Да и морское искусство было в традиции семьи: три брата Степана Васильевича плавали на военных кораблях и дослужились до адмиральского чина, четвертый был морским инженером, пятый утонул во время учебного кругосветного плавания. И маленький Борис Житков рос моряком.
Когда семья переехала в Одессу, все то, что манило мальчика в рассказах старых моряков, он увидел воочию: беспокойное море, океанские пароходы, смелых людей, не боящихся бурь. О скольких детских приключениях Бориса на море, смешных, а то и страшных, рассказывают в своих воспоминаниях его сестры и гимназические друзья! Вот Борис рано утром отправился вместе с сестрой Надей ловить скумбрию. «Посредине гавани пришвартовались к бакену — большой железной бочке на якоре. Утро прекрасное, скумбрия ловится. Какая досада: противная рыбина крючок откусила и унесла! Жаль бросить ловлю. Посадил Борис сестру на бочку, передал ей корзинку», а сам на лодке домой за крючками. Возвращается — бочка есть, а сестры нет. Оказывается, к бочке было пришвартовано военное судно; пока Борис ездил, моряки на шлюпке увезли девочку на борт, чтобы она не свалилась в море, когда станут отдавать концы.
Среди портовых ребят Борис быстро сделался любимым командиром. Когда ему было одиннадцать лет, знакомый моряк подарил Житковым парусную шлюпку. Ребята назвали ее «Вперед!», и скоро Борис научился владеть рулем. «Управлял лодкой Борис виртуозно, — рассказывает его сестра, — кажется, вот-вот налетит на волнорез, — ловкий поворот, и лодка летит уже в другую сторону, легко и свободно несется среди дубков, барж, катеров…»
Однажды вместе с товарищами Борис мимо мола, мимо судов Российского и Дунайского пароходства повел свою яхту в запретную Карантинную гавань. Там храбрых мореплавателей задержала таможенная шлюпка.
— Как писать? Яхта-то чья? — спросил досмотрщик.
Узкоплечий мальчик смело выступил вперед:
— Пишите: Борис Житков и его команда!
И, поступив в гимназию, Борис Житков не расстался с лодками, дубками, пароходами. Тринадцати лет он впервые плавал на Кавказ — на борту грузового судна, где капитан был знакомый, — от Одессы до Батуми. На пароходе интересно: видишь новых людей, новые берега, а на шлюпке еще интереснее — тут ты не зритель, не пассажир, а сам и капитан, и матрос.
К. И. Чуковский, один из гимназических товарищей Житкова, рассказывает в своих воспоминаниях о лодочной прогулке, во время которой тринадцатилетний Борис показал, чему его выучило море:
«Как-то перед вечером, когда мы возвращались домой, вдруг сорвался сильный ветер и погнал нас прямиком на волнорез, а разгулявшиеся волны словно задались специальной целью шваркнуть нас со всего размаха о гранит волнореза и разнести наше суденышко в щепки… Я пробовал было отпихнуться от волнореза веслом, но оно тотчас сломалось. Я одеревенел от отчаянья и вдруг заметил или, вернее, почувствовал, что Житкова уже нет у меня за спиной. Была такая секунда, когда я был уверен, что он утонул. Но тут я услыхал его голос. Оказалось, что в тот миг , когда нас подняло вверх, Житков с изумительным присутствием духа прыгнул с лодки на мол, на его покатую, мокрую, скользкую стену, и вскарабкался на самый ее гребень. Оттуда он закричал мне:
— Конец!
«Конец» — по-морскому канат. Житков требовал, чтобы я кинул ему конец той веревки, что лежала свернутая в кольцо на носу, но так как в морском лексиконе я был еще очень нетверд, я понял слово «конец» в его общем значении и завопил от предсмертной тоски.
К счастью, сторож маяка увидел катастрофу и поспешил мне на помощь. Со страшными ругательствами, которых не могло заглушить даже завывание бури, с искаженным от злобы лицом он швырнул мне конец веревки и вместе с Житковым втащил меня, дрожащего, но невыразимо обрадованного, на мокрые камни мола…
…Чтобы выпрыгнуть из лодки во время бури и вспрыгнуть на мол, нужна была ловкость спортсмена, не говоря уже об отчаянной смелости. Здесь, в эту четверть часа, предо мной раскрылся весь Житков: великий «умелец», герой, верный и надежный товарищ».
«Умельцем и надежным товарищем» Житков создал себя еще в детские, отроческие годы, с ранних лет воспитывая в себе мужество упорной тренировкой, высоким напряжением воли.
О том, как шло это самовоспитание и как в его сознании менялся смысл понятия «храбрость», он подробно рассказал в своей последней статье.
Мальчиком Житков мечтал о храбрости главным образом из отроческого тщеславия: надо быть храбрым для того, чтобы тебя уважали и побаивались. Но тогда уже, в детстве, сквозь тщеславные мечты пробивалась и серьезная мысль. «…Я не столько боялся самой опасности, — рассказывается в статье «Храбрость», — сколько самого страха, из-за которого столько подлостей на свете делается». Значит, уже подростком Житков пришел к серьезной мысли: из трусости люди становятся предателями — вот почему надо быть храбрым. «Сколько друзей, товарищей, сколько самой бесценной правды предано из-за трусости: «Не хватило воздуху сказать!» И я знал, что по-французски «трус» и «подлец» — одно слово — «ляш». И верно, думал я: трусость приводит к подлости».
Статья Житкова — всестороннее, подробное исследование понятия мужества. Приводятся примеры, факты, из отдельных фактов делаются обобщающие выводы. Выводы из тех эпизодов, случаев, которые были пережиты или наблюдены им самим. «Я раз видел, как на подвеске красил купол кровельщик, — рассказывает Житков. — Метров сорок высоты, а он на дощечке, вроде детских качелей. Мажет, как будто на панели стоит, еще закурил, папироску скручивает. Вот я позавидовал! Да если б меня туда… я вцепился б, как клещ, в веревки». Завидуя
