У Амазонки свой особый запах! Когда я впервые увидел реку, я впервые и обонял его. Этот запах словно бы необъятной свободы, вечной жизни, ничем не разрушимого спокойствия, будто совести мира и его чистоты. Я испытал при этом такое необыкновенное чувство, какое сходно, быть может, с чувством полета, с чувством вершины и, одновременно, благоговейного, жутковатого по своей малости, жутковатого до озноба преклонения. Древние чувствовали, наверное, лучше нас, если именовали реки БОГАМИ. Например, Нил. И для индейцев Амазонка — тоже божество, грозное, величавое и кормящее. В устье, у Пара, река вообще подобна движущемуся океану[28]. По ней плывут острова с пальмами, выпрыгивают гигантские рыбы, показываются спины и плавники дельфинов и акул. И, стоя на ее берегу, все время ждешь явления какого-нибудь еще более грозного дива. Я думаю, что и Гольфстрим — это Амазонка, продолжающая свой путь в океане и достигающая берегов Европы. Туда же плывут рожденные ею облака, и горе, если река сократит свой теплый сток-объем. Англию, Европу и Азию ждет тогда неминуемый холод и иссушение.
Вернусь на поляну, которую мы с Альфредом назвали «лягушачьей». Хотя я уже сказал, Амазония кишит земноводными, здесь был их рай. Лягушки и жабы великолепно мимикрируют, их окраска так сливается с тонами зелени и коры, что на глаза попадают лишь единицы из сотен. Чаще прочих видишь ядовитых, но очень красивых расписных лягушек. Они украшены желтыми, синими, голубыми и красными полосами и пятнами. Среди них есть миниатюрные и крошечные. Но яд их кожных покровов опаснее яда многих змей. Это обстоятельство всегда останавливало нас от искушения привезти в Англию таких красавиц, держать их в своем доме. Особенно сокрушался Альфред. У него была вечная мечта о собственном зоопарке, ботаническом саде, вообще о тропиках дома, и надобно признать, он всю жизнь небезуспешно стремился к этому. Я уже писал, что его вилла напоминала экспонатами Британский музей, а коллекция из тысяч растений — ботанический сад Кью под Лондоном. Альфред даже часто говорил мне, будь он волшебником, он перенес бы кусок этих джунглей с всем их животным и растительным миром в Англию. Найдя какое-нибудь причудливое пестролистное растение, алоказию, маранту, заметив на суку орхидею или бромелию, необыкновенный папоротник, он ныл и сокрушался, что не может взять их с собой. Впрочем, кто из истинных англичан, этой нации садоводов, коллекционеров и эксцентриков, побывав в тропиках, не заболевали этой мечтой? С той поры, как Англия стала владычицей морей, обзавелась колониями по всему земному шару, даже консервативные английские трактирщики, не говоря уже о сквайрах и лордах, принялись собирать коллекции растений и тропических бабочек. На этих людей и делали мы ставку, два неимущих натуралиста, почти с пустыми карманами отправившихся на Амазонку.
В безлунные ночи, если нас не особенно донимали москиты, мы развешивали на верандах по стенам простыни, ставили перед ними фонари и ловили насекомых на свет. Лет насекомых на свет не всегда был обилен, и я не могу сказать, с чем это было связано. Но иногда мы буквально не успевали освобождать сачки, носились по верандам и на поляне, как очумелые, с криками восторга гонялись за какой-нибудь ночницей, поражавшей нас своим видом и величиной. На свет из леса и с реки летели не только бабочки, но очень часто жуки, сверчки, богомолы и тараканы, иногда таких страшных форм и величины, что было боязно брать их в руки. Существа эти часто жестоко кусали нас и царапались. Привлеченные светом и пищей к фонарям подлетали козодои, летучие мыши, так что можно было видеть их мордочки, похожие на лики чертей с горящими глазами. Бабочки и жуки не всегда были крупны, скорее всего средние и мелочь, но тем больший восторг вызывала у нас появляющаяся как посланница Селены-Луны, серебристо-серая и будто светящаяся в бликах фонаря павлиноглазка с размашистым полетом, и мы не раз опрокидывали фонарь в попытках поймать ее, а бабочка благополучно исчезала в ночной сельве.
Павлиноглазки всегда были неожиданны по своей волшебной росписи. Редко ярки. Чаще крылья их были окрашены в коричневый бархатно-серый или сиреневатый тон. Глазки на крыльях иногда так же напоминали круглые слюдяные окошечки. Но иногда бабочка вместе с поразительной величиной была еще и расписана, как Арлекин, и мало того, с длинными «хвостами» на задних крыльях! Однажды, глухой ночью, к нам на поляну примчалась на свет сатурния такой поразительной величины, что мы забыли про сачки. Бабочка была много больше фута в размахе крыльев, ее можно было принять за птицу, если бы мы не видели ясно, что это бабочка. Мы даже успели заметить коричневый волнообразный узор ее крыльев с четкими глазками. Она летала в отличие от других павлиноглазок каким-то странным машуще-порхающим полетом и, облетев поляну, словно не обращая внимания на фонарь и не задерживаясь перед ним, скрылась. Такой громадной бабочки ни я, ни Альфред не видели никогда. Вряд ли это была совка Агриппина, самая крупная из бабочек мира. Эта была еще крупнее и явная Сатурния. Подобной нет и не было ни в одной мировой коллекции. Мы долго обсуждали ее появление. В живом мире недаром, по-видимому, существуют редчайшие уникумы, которых природа производит штучно, для потрясения живущих. И это может быть дерево, зверь, птица, насекомое, раковина, жемчужина, цветок, кристалл, растение с фантастическими свойствами. А меж людьми гераклы или словно бы мраморные богини. Рассказы же о чудесной павлиноглазке я слыхал от коллекционеров и собирателей, долго живущих на Амазонке.
Однако, вернусь к своим морфо. Крупнейшими из них считаются морфо Фанодемус, морфо Циссус и уже названная морфо Гекуба — эти бабочки, может быть, и не достигают восьми дюймов[29] в размахе крыльев, но по площади их превосходят любого парусника. Их величина приближается к квадрату и поразительна тем, что само тельце бабочки не толстое и не длинное. Крупные морфо встречаются не реже других видов, но все-таки, если б я не жил в Южной Америке столько лет и не преследовал их со всей страстью, я вряд ли заполучил их полный набор в свою коллекцию. Крупные морфо сразу бросаются в глаза не только гигантской величиной, они часто парят, не взмахивая крыльями, кругами планируют над лесными прогалинами и опушками. Иногда они словно замирают в воздухе, лишь слегка покачиваясь на восходящем потоке и словно бы с намерением спуститься. Но все ваши жадные и молящие ожидания тщетны, миг — и бабочка взмывает к вершинам на не доступную глазу высоту и пропадает в кронах гигантских деревьев. Но постепенно, изучив повадки морфо, мы стали ловить их и на водопоях. Как ни странно, у бабочек, и даже бабочек строго определенного вида, есть излюбленные места, где они держатся постоянно и также, где спускаются пить, то есть сосать хоботками водный раствор из песка или грязи. Если вам довелось вспугнуть редкую красавицу здесь в определенное время, я могу посоветовать ждать ее тут же на другой день и примерно в те же утренние или послеполуденные часы. Так я добыл несколько великолепных парусников и морфо на отмели у реки, которую периодически то заливало водой, то вода отступала. И на влажный илистый песок начинали слетаться всевозможные яркие бабочки. Более всего, целыми стаями прилетали пестрые и вонючие, как лесные клопы, геликониды, с ними вместе пьериды (белянки), нимфалиды всех размеров и окрасок, и меж ними, всегда царственно порхая вначале, а затем осторожно присаживаясь, складывал крылья уголком какой-нибудь парусник. Крылья папилио действительно в сложенном виде напоминали косой парус. И это «парус» белый, пестрый или черный всегда возвышается над скопищем пирующих бабочек других видов. Папилионид на Амазонке много, так что вначале просто теряешься в их разнообразии. Все время чудится, что ты вынул из сачка какой-то новый, не описанный еще вид парусника. Новый вид парусника — мечта всякого энтомолога. Лишь позднее понимаешь, что это мечта. Парусников и морфо натуралисты и коллекционеры замечали прежде всего. Вот почему гораздо легче найти новую нимфалиду, белянку, геликониду или сатира. На открытую нами отмель после отлива (я склонен думать, что на такой великой реке как Амазонка действительно есть приливы и отливы, как в океане) пореже прочих, но все-таки достаточно часто прилетали и морфо. Здесь я поймал несколько огромных самок и самцов морфо Гекуба, морфо Геркулес, морфо Циссеус и похожую на бабочку-белянку лишь с легким перламутровым отливом морфо Сильковского, а также совсем некрупную, но изумительно блестящую морфо Тамирис.
Еще один способ ловли морфо подсказал мне случай. Однажды я нашел на лесной тропе полураздавленную голубую бабочку морфо. Я подобрал ее, сожалея, что крылья безнадежно испорчены, и бросил на тропу. Когда же я возвращался, то заметил, что над лежащей бабочкой планируют и кружатся еще несколько морфо. Мне удалось, подобравшись ближе, поймать двух. Это были морфо Менелай. И тогда я понял, бабочек можно приманивать на бабочек, точно так же, как ловят птиц. Впоследствии я пользовался этим приемом, хотя и не всегда удачно, на отмелях, полянах и тропах.
