Девочка успела рассказать все это, сползая с нар и стоя теперь вся трепещущая, испуганная и взволнованная перед Игорем и Милицей. Огромные, разлившиеся во весь глаз, зрачки ее говорили о том ужасе, который только что пережило это юное создание. A откуда-то снизу, из-под пола, доносились глухие, протяжные стоны. Очевидно, то стонал раненый старик-дед.
Милица смотрела с таким участием на бедную маленькую крестьянку, что та, встретив добрый сочувственный взгляд больших синих глаз, вся встрепенулась и подалась вперед к ней навстречу.
- Как тебя зовут? - спросила молоденькую галичанку Милица.
Ta сразу поняла вопрос, сделанный на не совсем непривычном ей великорусском наречии и улыбнулась доверчиво сквозь слезы.
- Маринка… - было ответом.
- Ну, вот что, Маринка, - произнес Игорь, кладя руку на плечо девочки, карие глаза которой были все еще полны слез, - вот что, Маринка, постарайся понять меня: ведь ты хочешь, конечно, чтобы отыскался твой отец и Ануся, a для этого надо, чтобы пришли русские и освободили их от наших общих врагов. Ведь вот австрийцы поступили с вами, как злодеи и разбойники, несмотря на то, что ты, твоя семья и вся эта деревня принадлежите к их государству. Они должны были охранять вас, a они…
- О, они изверги! Они кричали, что мы предатели, что нас всех надо перевешать и нашу деревню спалить дотла, потому что мы, галичане, держим сторону русских и хотя и молимся в костеле по-католически, но укрываем «козей» y себя в домах. И расправились с нашими людьми ни за что, ни про что, казнив их невинных…
И, говоря это, Маринка заплакала снова,
- Я ненавижу их… - прошептала она через минуту, утирая слезы и сверкая разгоревшимися глазенками. - Русские добрые, русские не трогают мирных крестьян, не требуют y них харчей и грошей насильно, a эти, эти…
- Послушай, девочка, ты бы хотела помочь русским наказать злодеев, которые увели, неизвестно куда, твоего отца и сестру и ранили деда? - снова прерывая ее, спросил Игорь.
- О! - сверкнув глазами, могла только произнести Маринка.
- Тогда вот что… Скажи, нет ли у вас такого места, откуда можно было бы, оставаясь в безопасности, увидеть и пересчитать всех австрийских солдат, которые стоят сейчас здесь, в деревне?
Маринка задумалась на мгновенье, наморщила лоб, нахмурила брови… И вдруг загорелое лицо ее просияло.
- Вот что… Я проведу вас на колокольню… Она, слава Иисусу, уцелела, хотя купол костела и обгорел. A с колокольни все видать, как на ладони, все дворы, все хаты… Пойдем…
Она решительно протянула одну руку Игорю, другую Милице, прошептав: «3араз проведу, Матка Боска и Иисус Единый да помогут нам».
Маринка не солгала. Уже с верхних ступенек высокой винтовой лестницы можно было видеть все, что происходило в селении. Задворками, густой чащей яблоневых и сливовых деревьев, провела она своих новых знакомых к костелу. Божий храм чудом сохранился на половину от пожара: в то время как рухнул весь купол, загоревшийся, очевидно, от ближайших изб, крошечная колокольня уцелела, одиноко уходя своим стрельчатым верхом в небо, как бы жалуясь ему на жестокую несправедливость людей, допустивших врагов разрушить дом Божий.
Молодые люди взобрались по шатким ступеням наверх.
Игорь долго стоял и смотрел в захваченный им с собой бинокль. Отсюда, сверху, была видна внутренность каждого двора селения. В этих бедных, мирных до сих пор крестьянских избенках, откуда бежали испуганные насмерть жители, теперь всюду копошились австрийские кавалеристы. Игорь и Милица могли подсчитать количество каждой неприятельской группы, расположившейся на улицах и дворах, a также и приблизительное число всадников по их лошадям, привязанным тут же во дворах, покинутых обывателями. В какие-нибудь полчаса, прячась за колонной колокольни, они успели разузнать все.
- Здесь находится, по моему счету, не больше одного эскадрона, - произнесла Милица, тщательно обегая вооруженными биноклем глазами каждый двор, каждую группу расположившихся на улице неприятельских гусар.
- Верно. Я насчитал столько же. Ну, a теперь с Богом назад,
И Игорь, очень довольный результатом разведки, стал спускаться с колокольни. Он словно вырос на целую голову в эти минуты. Безгранично приятное чувство удовлетворенности живительным потоком хлынуло ему в душу. Сознание наполовину исполненного поручения несказанно радовало его. Как славно сумели они вдвоем с этой милой, смелой Милицей произвести трудную, сложную разведку, большую часть возложенной на них серьезной задачи. Если бы привел Господь так же удачно выполнить и другую… Если бы им успеть незамеченными вовремя добраться до леса и благополучно доставить капитану Любавину добытые ими драгоценные сведения!
Он взглянул на свою спутницу. Спускаясь по узеньким винтообразным ступеням колокольни, молодая девушка хранила на лице своем то же спокойствие, ту же уверенность в благополучный исход начатого предприятия.
- Ах, славная Милица! - подумал Игорь. - Действительно, родиться ей надо было бы мальчишкой, a не девушкой: сколько в ней смелости и неженской отваги!
Между тем они сошли на землю и снова направились к знакомой уже избушке.
Маринка первая вошла на крыльцо, отворила дверь и, неожиданно вскрикнув, отступила назад, похолодев от испуга.
Четыре рослые неприятельские гусара находились в избе… Двое из них держали едва стоявшего на ногах от слабости старика в разорванной в лохмотья рубахе, с простреленной грудью, о чем свидетельствовала залитая кровью повязка, и с рукой, болтавшейся на перевязи. Солдаты допытывались чего-то y несчастного хозяина избушки, на что последний отвечал лишь одними только жалобными, протяжными стонами… Двое других палашами ворошили бедные одежды, разбросанные на нарах, в тайной надежде поживиться хоть чем-нибудь на чужой счет.
Первой мыслью Игоря, увидевшего солдат, было схватить за руку Милицу и кинуться со всех ног вместе с ней за порог избы.Но в тот же миг эта мысль показалась ему дикой, безумной. Было невозможно бежать теперь: гусары могли нагнать их в несколько минут на своих быстроногих, чистокровных конях. Напротив, они должны были во что бы то ни стало сохранить возможно большее спокойствие, делая вид, что пришли сюда, зная, кто находится здесь в избе.Могли же они быть крестьянскими подростками из соседней деревни, случайно забежавшими сюда, или же вернувшимися назад в свою деревню детьми убежавших и Бог весть, где укрывшихся крестьян. Разумеется, за них они всегда смогут сойти, он и Милица…
Едва только успел незаметно шепнуть это Милице Игорь, как один из гусар, поглощенный до этой минуты ревизией тряпья на нарах, спрыгнул на пол и быстро проговорил что-то своему товарищу, не спуская глаз с молодых людей. И оба, гремя шпорами и стуча грубыми подкованными сапогами, шагнули навстречу остановившимся на пороге Игорю и Милице.
- Вы откуда? - крикнул на галицийском наречии, обращаясь к первому, огромного роста гусар.
Тот понял его вопрос, но не сумел на него ответить. Заговорить же с ним по-русски было более нежели рискованно сейчас, галицийским же наречием, так сходным с нашим языком, молодой Корелин не владел вовсе. Приходилось молчать. Тогда один из неприятельских кавалеристов наклонился к другому и произнес что-то, отчего глаза последнего окинули молодых людей пытливым, пронизывающим взглядом. Тот же гусар, который только что говорил по-галицийски, подошел ближе.
- Отвечайте же! Или y вас язык отнялся со страха? Кто вы такие? Говорите скорее… Все здешние разбежались, как кошки… A чего боятся? Войска его величества нашего славного императора воюют только с врагами и наказывают только тех, кто заслуживает кары… И если три изменника, которые остались там на площади пришли к справедливому для них концу, - это еще не значит, что должно разбегаться все глупое мужичье при встрече с нами… A впрочем, что я толкую с ребятами-молокососами… Эй, вы, отвечайте же, кто вы и откуда? Не видали ли «козей» по дороге, когда шли сюда? Да отвечайте же, говорят вам, - совсем неожиданно раздражаясь и повышая голос, гаркнул гусар.
Игорь и Милица молча переглянулись. Положение с каждой минутой создавалось много труднее и опаснее, нежели они могли этого раньше ожидать. Если бы они умели говорить хоть немного по-польски или тем смешанным языком, каким объяснялась Маринка, - нечего было бы и сомневаться в спасении. A сейчас оба они были бессильны выпутаться из нагрянувшей беды.
С невольной тревогой взглянул Игорь на девушку. Милица была очень бледна, но решительность и спокойствие разливались по ее смуглому личику.
Между тем, старик, дед Маринки, едва державшийся на ногах от слабости, вдруг тяжело рухнул на колени.
- Пустите меня. Отпустите нас с внучкой, добрые господа, на волю… Мы ничем не виноваты… Видит Иисус и Его Святая Матерь - ничем. Мы не изменники, мы не предатели и почитаем как и вы, нашего общего доброго монарха… - лепетал он, едва ворочая от слабости языком.
