Я прямо опешил: чего это Грека так взъелся?
— Будет психовать, — сказал я примирительно и поставил слоненка на место. — Синяк пройдет. А что газовая атака сорвалась — наплевать. Люди Новый год зато нормально встретили. Что плохого?
— Молчи! Не знаешь ты ничего.
— Он что, на любимую мозоль тебе наступил, враг этот?
— Борька, шею сверну! Назад будешь ходить.
— Верти. Так даже интересней. В цирке стану выступать. Все страны объеду… Разбогатею. А тебя в благодарность каждый день мороженым буду угощать.
Я совсем развеселился. Мне хотелось вывести Греку из мрачного состояния. Что у него за враг? Почему так упорно не хочет говорить?
— А враг этот случайно не пытался сам повернуть тебе шею?.. Или он только скулы мастер сворачивать?
Пожал Грека плечами — что, мол, с дурачком разговаривать, отвернулся к стенке, а голову подушкой накрыл. Я подушку приподнял и говорю:
— Тогда хоть скажи, на какую он букву?
Грека лягнул меня ногой.
Постоял я, взглянул на часы.
— Ну что, домой я пойду… Слышишь, Грека?
Он снял с головы подушку, снова сел.
— Опять, значит, один останусь…
— Давай в шашки поиграем. Есть у тебя шашки?
— Были где-то. Несколько штук там не хватает.
— Если белых, то слоники заменят.
Грека посмотрел на мирную шестерку слоников, крепко ладонью потер шею, потом перевел взгляд на меня.
— Кто враг, спрашиваешь?.. Никогда не угадаешь. Нет, Хоть первую букву скажу, хоть последнюю… Не угадаешь. И голову не ломай. Да ладно, скажу… Чего скрывать-то? Скажу… Ты вот шутишь все. А мне шутить не хочется. Этот враг, знаешь кто? Мой отец. Вот кто. Ушел он от нас. Бросил, значит. Я в первый класс ходил, когда он бросил. Как раз в Новый год тоже. Я вот и хотел юбилей сейчас отметить. Дымком угостить… Помнишь, ты недавно спросил: почему не семь слоников? Того, седьмого, я потерял. Вынес во двор и где-то в снегу посеял. Как раз перед тем Новым годом… А мать знаешь что сказала? Это ты, говорит, виноват — счастье наше потерял. И зачем так сказала? Просто, наверно, плакала много и уж не знала, что говорить и валить на кого и лупила меня. Со зла, наверно. Ей обидно, конечно. А мне не обидно? Особенно когда узнал, где он живет. Я увидел его на улице. Он не заметил меня. А может, уже и не вспомнил бы — три года тогда прошло. Я долго шел за ним, до самого дома проследил.
Грека вскочил с дивана и встал передо мной со сжатыми кулаками.
— Жмот! Мы с матерью ему теперь до лампочки! Новую семью завел. Девочку с бантиками за руку водит, шоколадками кормит. Я два года прошу мать купить велосипед. Все обещает… Хотя, конечно, работает маляром. Да еще бабушке в деревню посылает.
Грека опустил плечи, подобрал с полу упавший журнал «Огонек».
— Жрать что-то хочется. Будешь суп со мной есть?
— Спасибо. Я домой пойду обедать. Лидка в детский сад не пошла, простудилась, ее накормить надо.
— Ну, ты заходи, ладно? Я, видишь, — Грека показал на фиолетовый глаз, — пока к базе прикован.
Я пообещал заходить. Честно пообещал. После того, что рассказал о себе Грека, мне как-то даже сделалось жалко его. Действительно не сладко ему приходится. Вот потому и злой на всех, как волк.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ —
О ПРЕРВАННОЙ ШАХМАТНОЙ ПАРТИИ, О ТОМ, КАК Я ПРОДОЛЖАЮ ТРЕНИРОВАТЬ ВОЛЮ, И ОБ ОДНОМ ОЧЕНЬ СМЕШНОМ НЕДОРАЗУМЕНИИ
Не думаю, чтобы Грека с кем-нибудь еще делился своей невеселой историей о покинувшем их отце. А мне вот взял и выложил все. Выходит, что я расположил его к себе, вошел в полное доверие. Как разведчик, я мог бы гордиться «полученной информацией». Только никакой гордости почему-то не испытывал. Я даже не знал, имею ли право рассказать своим друзьям об этом. Хотя Грека ни о чем и не предупреждал меня, но вряд ли ему будет приятно, если стану болтать об этом направо и налево. Конечно, Алеша и Марина — это не «право и лево», но как знать, возможно, им тоже не обязательно говорить про это…
В тот день так ничего и не сказал им. Просто информировал, что раненый «противник» до сих пор вынужден отсиживаться дома и никаких новых злодейских дел пока не замышляет.
А на другое утро мы и думать забыли про Греку. Я сидел у Алеши (играли в шахматы), когда зазвонил телефон. Алеша взял трубку, послушал и произнес всего лишь два слова:
— Идем. Сейчас.
— Куда это? — Мне жалко было прерывать партию: еще три-четыре хода, и сопернику неминуемо грозил «мат».
— Марина зовет.
— Может, доиграем?
— Что-то стряслось у нее. Сказала, чтобы немедленно спускались.
Если немедленно, то какой разговор! Фигуры на доске я, на всякий случай, смешивать не стал. Не мог же я ведать, на пороге каких событий мы все стоим.
К Марине стучать не пришлось. Дверь была приоткрыта — хозяйка поджидала нас.
— Случилось что? — с тревогой спросил Алеша.
Марина проводила нас к себе, велела сесть на диван-кровать, а сама, в синих брюках, в цветастой кофточке с открытыми по локоть руками, стояла посреди комнаты, словно манекенщица, когда новые моды по телевизору показывают. Я с любопытством ждал, что будет дальше.
— Мы члены какого клуба? — спросила она и вприщурку посмотрела на меня, на Алешу.
— Веселых и добрых, — сказал Алеша.
— Веселых и щедрых, — поправил я. — Лучше как-то звучит.
— А я предлагаю добавить: «И настойчивых». Ты, Леня, говорил, что щиты для катка достать невозможно. А я утверждаю: че-пу-ха! Только что звонила Наташа — дочка моего дяди. Помните, магнитофон хотела у него просить?.. Так вот, Наташа сказала, что вчера — слышишь, вчера! — им привезли щиты, вчера же их установили во дворе, а сейчас, в эту минуту, заливают каток.
Алеша произнес, глядя в пол:
— Ты так говоришь, будто щиты у меня в подвале сложены и мне жалко их отдать. Я же точно знаю: ребята ходили в жэк, и там сказали: щитов нет и не будет.
— Ленечка, — Марина положила руку ему на плечо, видно, поняла, что Алеша обиделся, — вот я и предлагаю в название клуба добавить слово «настойчивых». Ребятам не дали, а мы должны добиться.
Я вспомнил о прерванной шахматной партии.
— Марина, этот Наташин каток — не в другом городе?
— Нет, Боречка, не в другом. В нашем городе.
— Тогда, наверное, в другом районе. Ты долго тогда ездила…
— Но какое это имеет значение?
— Другой район, другой жэк, другой управдом…
— Что ж, я не против, — сказал Алеша. — Можем сходить. До жэка — не сто километров.
«Эх, — подумал я, — было бы у него выигрышное положение, не то бы сейчас сказал… Хотя вряд ли, разве устоять ему против Марины?»
Честно говоря, у меня не было охоты тащиться куда-то в жэк. Тем более, ребятам однажды уже отказали.
А Марина — ну что она за человек, словно каким-то электричеством заряжена! — обрадовалась, затормошила нас, догнала скорей одеваться. Дома у Алеши я только покосился на шахматную доску с расставленными фигурами. О том, чтобы продолжать игру, и заикнуться было бы смешно. Алеша, не мешкая, набросил пальто, натянул шапку. Как же: Марина велела, ждет!
Она и в самом деле стояла в подъезде, нетерпеливо похлопывала варежками по ладони…
Близорукая, близорукая, а все видит сквозь толстые свои, продолговатые стекла. И тут сразу заметила, что лицо у меня, как она выразилась, «какое-то такое кисловатое».
— Напрасно время теряем, — пояснил я. — Пошли бы лучше снова на горы. Санки бы захватили…
— Лень, — Марина обернулась к Алеше, — какой-то странный он человек. Ты не находишь?
— В чем странный?
— То восхищаемся им: смелый, находчивый, волевой, то— размазня. Никакой воли.
— Просто не верю я. Тащимся в этот дурацкий жэк…
— А ты должен поверить. Сначала направь свою волю на то, чтобы поверить.
— А если не направляется?
— Плохо. Все же, значит, маловато ее у тебя. Надо больше тренироваться. Как ты считаешь, Лень?
— Тренировка — великое дело, — не нашел ничего более оригинального сказать Алеша.
— Новость с бородой. — Я чуточку обозлился.
— Старые истины потому и старые, что всегда верны.
Это, пожалуй, тонко она подметила. Я даже позавидовал Марине. Головастая! Только вряд ли сама додумалась. Вычитала где-нибудь. Вон сколько книг на полках!
— Значит, согласен: с волей у тебя, Боречка… недовес? — Марина засмеялась. — Как у того богатого американца.
От ее шутки и мне стало весело.
— Знаю средство: сначала пойду к одному ученому, который поворачивает шеи, чтобы назад ходить. С этим потрясающим аттракционом буду выступать в цирке. А когда разбогатею, пойду к другому ученому — покупать железную волю…
Мы и не заметили, как дошли до жэка. Еще бы, почти всю дорогу шутили да смеялись.
Шутили, смеялись, но для усиленной тренировки моей воли Марина все же потребовала, чтобы предстоящие ответственные переговоры с начальством начинал я.
