— Я понимаю, Елизавета Николаевна, что Озерский, — Аделаида Степановна была снисходительна и великодушна, — не Пушкин, но…
— И даже не Виктор Боков с Олжасом Сулейменовым…
— И даже не они, милочка, но Евгений Евгеньевич — поэт нашего края… А мы с вами — краеведы, историки, нам должно быть ценно все — и великое, и малое.
Лиза соглашалась с коллегой, но все-таки предпочитала заниматься не художником Кугельсоном, жившим в их городе пятьдесят лет назад и воспевавшим «будни великих строек», а Богдановым-Бельским. Впрочем, заниматься — это чересчур сильно сказано. Во-первых, такой роскоши позволить себе научный сотрудник провинциального музея не могла, а во-вторых, заместитель директора музея по научной работе Римма Львовна Лебедева не считала это перспективным занятием:
— Я не понимаю вас, Елизавета Николаевна. Согласитесь, Богданов — художник даже не второго, а третьего ряда.
— Простите, Римма Львовна, а кто их выстраивал по шеренгам?
— Прощаю, Елизавета Николаевна, но впредь прошу вас меня не перебивать. Если мне будет нужно ваше мнение, я его спрошу. Вы прекрасно знаете, кто их построил, и когда. Пейзажист средненький, детишки на его картинах милые, но не больше того. Да к тому же, родился он…
— Недалеко от наших краев, Елизавета Николаевна. Ой, извините, перебила.
— Но ведь не в наших. После революции эмигрировал. Да, у нас работал, имел дачу в деревне, но кто у нас не работал и не имел дачу? Даже Чехов приезжал. Но посмотрите, где Мелехово, и где наш музей. Так и с Богдановым. К тому же, у нас ни одной его картины нет, — веско заканчивала свою речь заместитель директора и в очередной раз отказывала Толстиковой в командировке. Лизе очень хотелось побывать в местах, где жил и работал Николай Петрович. В отличие от Лебедевой, ей очень нравились его картины. В них было много света и тепла. Светлоокими из-под пера художника выходили дети и березки, нежными — трава и солнце. Правда, он не вошел даже в последний энциклопедический словарь «Русские художники», но что из этого? Может, сидит где-нибудь в Москве или Петербурге такая же Лебедева, для которой Малевич — художник, а Богданов-Бельский нет…
Миша — Асинкрит — Галина — Богданов-Бельский — Лебедева — опять Богданов — Бельский. Мысль бежала, не останавливаясь, все остальное — уборка постели, одевание и умывание, завтрак — все Лиза делала на автомате. Кофе давно не доставлял удовольствия. Хорошего, в зернах она себе позволить после смерти Миши не могла, а этот в банках — бр-р. Другое дело, кофе дневной, как она говорила, — это когда в обед к ней в музей заходили Люба с Галиной и подруги шли в «Кофейню на Никитской» — маленькое уютное заведение, принадлежавшее настоящему фанату кофе Юре. Он встречал женщин как дорогих гостей:
— Как всегда, эфиопский?
— Да, и обязательно с горных склонов.
— Совершенно верно, Галина Алексеевна. Более того, — варя кофе, Юра садился на своего любимого конька, — жители нашего города — дураки. Конечно, вас я не имею в виду. Вы — элита, а они дураки.
— Почему, Юра?
— Они не ходят ко мне, Галина Алексеевна. Если бы они знали, сколько такой кофе стоит в Москве — здесь бы выстроилась очередь. А вы посмотрите вокруг себя, — и Юра грустно обводил глазами зал.
— Но ведь есть же люди, — возражала Любаша.
— Это не люди, друзья, это — студенты. Они не пьют эфиопский кофе, понимаете? Они пьют… Э, да что там говорить. Ваши три кофе, пожалуйста.
Лиза вдруг вспомнила: вчера в кафе Галина рассказала ей, что этот Асинкрит много разъезжает по области по своим волчьим делам, и в том числе бывает в богдановских краях. И будто послезавтра, нет, уже завтра он засобирался туда вновь. Галина сетовала, что видятся они теперь с Сидориным редко.
— Понимаешь, Алиса, с одной стороны у всех дела. С другой… Встреча у нас была несколько месяцев назад. Душевная такая. И, похоже, Асинкрит раскрылся. Впервые раскрылся. Столько всего рассказал. И то ли застеснялся своей искренности, то ли еще что… Одним словом, будто ушел он. Нет, мы перезваниваемся, Асинкрит заходит иной раз — они с Асей сдружились, друг друга тезками называют. Вчера позвонил… Слушай, он же в понедельник уезжает к твоему Богданову.
— Серьезно?
— Абсолютно.
— Ну и что?
Галина начала горячиться:
— Ты абсолютно непрактичный человек. Составь для Сидорина вопросник, он его краеведам местным передаст.
— А ведь это идея…
Галина была довольна: от Алисы похвалы редко когда дождешься.
— Галя, а как же мы с ним…
— Просто. Завтра воскресенье, ты работаешь. Мой к матери на дачу поедет, я беру Асю, заходим за Асинкритом — и к тебе. К обеду.
— Отлично. Только… я могу немного задержаться, хорошо? К нам в десять утра делегация приезжает, то ли шведы, то ли финны, я для них обзорную экскурсию по городу проведу. Думаю, успею.
— А задержишься, не беда. Мы его по музею поводим.
Лиза посмотрела на часы. Без четверти восемь. Пока успевает. Сейчас набросать вопросы для Сидорина — и на работу. По правде говоря, ей не хотелось ни о чем просить этого человека, но ведь идея была не ее, а Глазуновой. Да и стоит Богданов-Бельский мессы, тем паче, когда тебе в те края не выбраться… И она взялась за авторучку.
Глава восьмая.
О вреде чтения газет.
— А сейчас мы находимся с вами в зале, в котором представлена флора и фауна нашего края. Как известно, почти семьдесят пять процентов площади нашей области занимают леса, в основном это хвойные леса северного типа. Издавна верхневолжские леса славились обилием дичи: лось, кабан, медведь, волк, лиса, енотовидная собака, куница, белка, бобер — этот список можно продолжать долго… Ребята, не подходите близко к волку — это ценный экспонат… Некоторые из перечисленных видов представлены в нашем музее, — экскурсовод, стремительная миниатюрная женщина с огромной указкой наконец-то позволила себе замолчать.
Сидорин и Ася стояли в сторонке, слушая гида, поскольку Лиза еще возила шведов по городу, а Галине, по словам девочки, кто-то позвонил. Как понял Асинкрит, звонок очень взволновал Галину Алексеевну, которая ушла, пообещав придти прямо в кофейню. Услышав последние слова экскурсовода, Сидорин возмутился.
— Что, и это все?!
— Еще много залов, дядя Асинкрит, — ответила девочка и потянула спутника за собой.
— Нет, постой. Много залов! Этот — самый интересный.
— У тебя есть предложение, тезка? — вздохнула девочка.
— А тебе хочется побольше узнать про … — Сидорин обвел рукой зал, где в основном стояли чучела животных, — фауну, как сказала эта гида?
— Конечно, хочу, только не гида, а гид.
— Неважно. Итак, перед тобой волк обыкновенный. Ученые считают установленными пока четыре подвида: волк кавказский, волк тундряной, волк камчатский и, наконец, наш, родной — волк обыкновенный…
Когда минут через пятнадцать Толстикова вошла в музей, то увидела в зале флоры и фауны толпу народа, тесно сгрудившуюся возле чучела волка. Подошла поближе — и ее взору открылась удивительная картина: Сидорин почти в замкнувшемся кольце зрителей, рядом Ася, которую буквально распирало от чувства собственной значимости. Асинкрит, похоже, был в ударе:
— Замечательный русский писатель, охотник-натуралист, ученый Николай Анатольевич Зворыкин — вижу по вашим глазам, друзья мои, что вы и не слышали этой фамилии, написал когда-то: «В ясный, тихий морозный день, когда блестками играет снежный покров и розовеют стволы деревьев, когда на снегу лежат характерные узоры печатных следов, я вспоминаю волков».
Посмотрите на этого несчастного, то есть на экспонат. Как хорош цвет шерсти — она чудно сливается с мглой осеннего дня. А какова мощь, как горда осанка! Природа будто специально позаботилась о волке. Смотрите, ничего лишнего: мощные голова и шея, высокий перед, покатая спина, низко спущенные ребра, поджарый живот. Пальцы лап плотно сжаты. Хвост опущен и малоподвижен, недаром его называют поленом. Волк силен и вынослив. Матерый волк легко тащит на спине барана, обдирает и поворачивает тушу лошади, вмерзшую в землю… За одну ночь может сделать переход в сто километров…
— Ух ты! — понеслось по толпе.
— А это — матерый волк? — спросил кто-то.
Сидорин ответил, не раздумывая:
— Что вы! Переярок, то есть ему уже больше года, но до четырех лет он, как видите не дожил. Молодых волков, до года, называют прибылыми. Охотники профессионалы обычно разделяют наших обыкновенных волков на два типа — по внешнему виду и образу жизни. Давайте, ребята, попробуем сами определить, кем был этот переярок.
