— Я человек божий, покрыт кожей, родом из Нерчинска Пензенской губернии.
— Да ведь Нерчинск-то за Иркутском, а Пенза-то около Москвы, бродяга!
— Никак нет, вашбродь! — ответил по-солдатски Журавей. — Имею от зеленого прокурора документ, где прописано жить мне летом по дорогам, а зимой — на усмотрение.
— А алтайца где взял? — Белогвардеец показал на молчавшего Кирика.
— Мальчонка — сирота, ну и пристал ко мне. Я ношу боковик, а он — горбовик. — Старик слегка похлопал рукой по кошелю. — Двоим-то сподручнее.
— Так, так… — Урядник что-то обдумывал. — А не сможешь ли окольными путями нас к Тюдрале провести?
— Ась?
— В Тюдралу, кроме этой дороги, как можно пройти?
— Мы не здешние, таежных троп не знаем, — уклонился Журавей от ответа и, приподняв рваную шапчонку над лысой головой, проговорил с чуть заметной усмешкой: — До свидания!
Урядник покосился на бродягу, но, махнув рукой, поехал дальше. Разъезд последовал за ним. Журавей продолжал поучать Кирика.
— Разведка — дело сложное: нужны смелость, находчивость и хитрость, а лезть напролом — кроме беды, ничего не наживешь.
Кирик смутился: он вспомнил свой разговор с Янькой о том, как он хотел вести себя в разведке, и с уважением посмотрел на старого солдата.
Вечером, заметив расположенную у талицких ворот заставу, они обошли ее стороной и, пробравшись огородами, оказались в центре села.
Там было людно.
Кроме кавалерийских частей, на площади расположился отряд пехотинцев и артиллерия. Возле церковной ограды, подняв длинные стволы к безоблачному небу, выстроились в ряд английские пулеметы. Здесь же виднелись горные пушки. Чуть подальше стояла виселица с почерневшими трупами.
В коротких расстегнутых френчах и широчайших галифе сновали солдаты.
— Заграничное все, — определил Журавей, — английское.
Пройдя площадь, путники остановились недалеко от поповского дома, из открытых окон которого слышались пьяные голоса, смех и музыка.
— Господа офицеры гуляют! — усмехнулся зло Журавей, нащупывая рукой гранату.
— Эй, дед, — услышал он голос подходившего к нему часового, — стоять здесь нельзя.
— Ась?
— Уходи, говорю, чертова перечница!
Глаза Журавея вспыхнули и тотчас погасли. Бросив беглый взгляд на поповские постройки и небольшой садик, разведчики отошли.
— Штаб Ершова в поповском доме, — сказал Журавей. — Надо дождаться ночи, а там видно будет. Сейчас пойдем к пехоте. Пока я с солдатами буду лясы точить, ты пересчитай зарядные ящики и пушки.
Кирик кивнул головой:
— Ладно!
На площади Журавей начал рассказывать окружившим его колчаковским солдатам разные небылицы.
— Что за собрание? — раздался окрик офицера.
— Да вот старик анекдоты чудно рассказывает, — поднимаясь с земли, козырнул старший и показал на Журавея.
Офицер был навеселе.
— Отлично! Господин полковник — большой любитель веселых рассказов. Поднимайся, старик!
Поддерживая кошель, Журавей поднялся на ноги.
— Сейчас пойдем в дом. — Офицер кивнул головой на штабную квартиру.
Вынув из кошеля корку хлеба, старик поднес ее ко рту. Это был условный знак.
Кирик неохотно отошел от Журавея и исчез в толпе.
Спускалась ночь. Яркий свет из окон поповского дома ложился на деревья, на широкий мощеный двор, где возле крыльца прохаживался часовой. Завидев офицера, он вытянулся в струнку.
Поднявшись по крутым ступенькам, Журавей перешагнул порог комнаты и закрыл глаза от ослепительного света.
— Господин полковник! — услышал он голос офицера. — Вы большой любитель веселых анекдотов…
Журавей открыл глаза и увидел Ершова. Вожак карательных отрядов сидел в небрежной позе в углу на диване, рядом с пухлой хозяйкой дома.
Перед взором старого хранителя Коргонской каменоломни на миг промелькнули опустошенные алтайские села, картина смерти Устиньи. Быстро сунув руку в кошель, Журавей выхватил гранату.
Взрыв потряс поповский дом и эхом прозвучал в горах. С площади к штабу бежали испуганные колчаковцы.
— Партизаны!
Захлопали беспорядочные выстрелы, затакал пулемет, началась паника. Белогвардейцы с руганью носились по площади, по улицам, по задворкам, разыскивая таинственных партизан.
Бросив первую гранату, старый гренадер почувствовал, что ранен. Падая, выхватил вторую гранату и, собрав остатки сил, метнул ее на середину комнаты. Последнее, что уловил он, был громовой грохот. Затем наступила глубокая тишина…
Услышав взрывы, Кирик понял, что Журавей погиб.
Пробравшись в переулок, Кирик оглянулся. Со стороны площади все еще доносились шум и выстрелы. Спустившись к реке, он спрятался в кустах, затаив глубоко в душе горе и гнев. Вечером, когда стемнело, Кирик выбрался на Талицкую дорогу и поспешно зашагал к Тюдрале.
Взбешенные гибелью штаба Ершова, колчаковцы повели яростное наступление на Тюдралу.
Но партизаны, получив нужные сведения от Кирика, достойно встретили белогвардейцев. По дорогам были выставлены крепкие заслоны, замаскированные пулеметные гнезда поливали беспрерывным огнем атакующих беляков.
На Тюдралинской площади толпа сельчан окружила Прокопия.
— Как с бабами и ребятишками быть?
— Коров и овец куда девать?
Далеким эхом над селом прозвучал орудийный выстрел, за ним — второй; за рекой раздался грохот взрыва.
Прокопий, воспользовавшись наступившей тишиной, произнес:
— Старики, женщины и дети должны немедленно уходить в горы. Старшим назначаю Вострикова. Остальные — на защиту села!
— Оружие давай! — перебил Кобякова звонкий юношеский голос.
— Да, да, оружие давай! — поддержал народ.
— Постоим за власть Советов!
— Смерть карателям!
— Не быть колчаковцам в Тюдрале!
Прокопий начал, вместе с Громоздиным раздавать винтовки и гранаты.
Разбившись на отряды, тюдралинцы двинулись по Талицкой дороге.
За селом их обогнал отряд конницы Алексея Громоздина. Сам командир ехал впереди и, поравнявшись с Прокопием, спросил шутливо:
— Вывел свою команду?
Кобяков улыбнулся.
— Тебе в помощь.
— Добре! — Громоздин пришпорил коня.
За его отрядом на маленьких, юрких лошадях промелькнули алтайские всадники под командой Алмадака. Прокопий проводил их ласковым взглядом:
— Молодцы ребята! Орлы!
В пяти километрах от села партизаны остановились. На совещании командиров общее руководство боевыми действиями было доверено Прокопию Кобякову.
Прокопий коротко изложил план защиты села и в сопровождении командиров направился к отрядам, ожидавшим приказа.
— Товарищи! Молодую Советскую Республику хотят задушить враги. Они хотят, чтобы баи, помещики и капиталисты снова сосали народную кровь. Но нет в мире силы, которая могла бы преодолеть нашу любовь к свободе, наше стремление к лучшей жизни! Смерть палачам! Вперед, партизаны, за власть Советов!
Громоподобное «ура» огласило долину.
* * *
— Слушай, Кирик, давай-ка заберемся на Черную скалу, займем там позицию, — зашептал своему приятелю Янька.
Глаза у Кирика заблестели:
— Правильно!
Со стороны Талицкой дороги Черная скала представляла собой гладкую стену, лишенную растительности. Подъем на нее был возможен лишь с южной стороны. Ребята бегом направились в Тюдралу, так как партизанские отряды уже двинулись вперед.
Артиллерийская стрельба усиливалась. Передовые заслоны партизан под натиском колчаковцев медленно отходили. Прокопий расположил свой отряд у намеченной ранее позиции. В небольшой долине разворачивалась конница Громоздина и Алмадака.
Враг приближался. Прокопий скомандовал:
— Залечь по обочинам и камням!
Когда партизанские заслоны, отстреливаясь, отошли в тыл и показались колчаковцы, он подал команду:
— Огонь!
Из-за камней и кустов грянул дружный залп.
— Огонь!
Перешагивая через трупы своих солдат, пьяные колчаковцы густой колонной двигались вперед.
— Огонь по контрреволюции!
Огненная полоса с двух сторон хлестнула по врагам.
— За советскую власть! В атаку!
Прокопий выскочил на дорогу, за ним высыпали тюдралинцы и схватились с врагом врукопашную.
Между тем Янька и Кирик, промчавшись по одному из переулков, углубились в лес. Их внимание привлек человек, сидевший на пне. Он размахивал руками и ругался отчаянным образом.
— Да ведь это дед Востриков! — разглядев тощую фигуру старика, радостно воскликнул Янька.
Увидев ребят, Востриков сказал деловито:
— А ну-ка, ребята, пособите ящичек поднять. Вся спина вспотела.
