Кусеныш поднял руку.
– Да, Кусеныш, говори, – разрешила Эдьиэйка.
– Давайте отдадим его обратно, – предложил Кусеныш, привстав.
– Нельзя вернуть подарок, – мягко напомнила Эдьиэйка.
– Да, извините, – согласился Кусеныш. Он забыл об этом правиле.
Снова воцарилось молчание.
– А нельзя ли его уничтожить? – сказал Левушка в свою очередь, подняв руку.
– Как? – спросила Эдьиэйка.
Ребята загалдели.
– В огонь! – жестко бросил Абашикка, с ненавистью глядя на своего врага. – Оно говорило нашими голосами!
– Нельзя бросить одеяло в огонь, – не объясняя причин, с ходу отвергла Эдьиэйка его идею. В Правилах нигде не было написано, что категорически запрещается сжигать одеяла в камельке. Наверное, это само собой подразумевалось.
– Изрежем на кусочки! – предложил Левушка. – Оно пишет в форумах от нашего имени!
– Изрежем! Изрежем! – завопили мальчики в оба голоса. Маша и Кусеныш молчали. Туораах из своего угла во все глаза смотрел на всех с ужасом. Обычно он делал вид, что никогда ничего не замечает.
– Мы ничего не можем решить, пока одеяло не выскажется, – напомнила Эдьиэйка.
Опять наступило молчание. Одеяло говорить отказывалось. Ни с того, ни с сего тихо всхлипнул Туораах в своем углу. Кажется, ему стало очень жаль бедное одеяло, особенно после криков Левушки и Абашикки: «Изрежем!». В этот момент все заметили легкое шевеление в до сих пор лежавшей неподвижно куче тряпья, недавно являвшегося страшным Кобак Шорганом.
– Добрые дети меня соберут и обратно сошьют, – раздался тихий жалобный голос. Все вздрогнули. Это говорило одеяло. Свой голос у него оказался тихим и приятным, слегка шуршащим. Любой мог бы проникнуться сочувствием к бедному, всеми обижаемому созданию, которое сейчас представляло собой одеяло. Любой, но не Абашикка.
– Никто тебя не сошьет, ты плохое! – воскликнул Абашикка.
Одеяло, кажется, смутилось и расстроилось.
– Расскажи, почему ты решил так плохо себя вести у нас? – спросила Эдьиэйка. – Ты ведь раньше был обыкновенным одеялом?
– Это все из-за котенка. – грустно вздохнуло одеяло.
Все слушали, затаив дыхание.
– Он царапал меня. Мне было больно. – поведало одеяло и вдруг замолкло на довольно продолжительное время. Все молча ждали.
– Вы не могли бы называть меня по имени? – наконец попросило одеяло слабым голосом. – Мне трудно… очень трудно.
Эдьиэйка задумалась.
– Да, мы будем сегодня называть тебя по имени, – согласилась она. – Одеяло по имени Кобак Шорган, мы ждем продолжения истории.
С этими словами в Кобак Шорган произошли значительные перемены. Он немного поерзал по столу, повозился и вдруг раскрылся. Все ойкнули и невольно отпрянули, когда он, раскачавшись, совершил точный бросок в сторону ближайшего свободного стула и вальяжно на нем развалился.
– Рассказывайте. – важно произнес он, устроившись поудобнее.
– Что? – удивились все.
– Я ничего не могу решить, пока вы не выскажетесь. – заявил Кобак Шорган совсем уж наглым голосом.
– Кобак Шорган, мы хотели, чтобы ты нам рассказал, почему ты говорил нашими голосами и напал на Абашикку. А также, почему от нас ушел Лик, – напомнил Левушка.
– Почему-почему! Почему от вас ушел кот, я не знаю. Это неинтересно! – заявил Кобак Шорган. – А почему я нападал на вас? Тоже не знаю.
– Как, не знаешь? – удивился Кусеныш. – Ничего не знаешь? А почему делаешь?
– Не знаю. – повторил Кобак Шорган. – Кот царапал меня. Потом я говорил как вы. Не знаю.
– Мы думали, ты нам расскажешь, – сказал Кусеныш рассерженно. – Но если ты ничего не знаешь… Ну знаешь…
– Я думал, вы мне расскажете, – перебил его Кобак Шорган. – Но если вы ничего не хотите рассказывать… Ну знаете…
Дети заметили, что Кобак Шорган не может ничего сказать от себя. Все его фразы являлись слегка измененными повторами только что сказанного кем-то. Набор его собственных, оригинальных мыслей, реакций и слов был очень небогат. Например, «добрые дети меня соберут и обратно сошьют». Наступило некоторое замешательство. Дети загалдели, обсуждая поведение Кобак Шорган, что категорически запрещалось Правилами. Во время суда подсудимый не должен быть обсуждаем или осуждаем зрителями.
– Это нечестно! – опомнилась наконец Маша. – Нельзя судить одеяло. Это же всего-навсего одеяло!
При этих словах Кобак Шорган как будто сник. Он сразу потерял интерес к собранию, которое он только что назвал позорным судилищем, и весь его вид красноречиво показывал, что его недруги имеют дело с неодушевленным предметом. Просто кто-то бросил на стул одеяло. Сейчас он ничем не отличался от кучи тряпья – ну ладно, одеяла, – присланного в дар издалека. Его главный секрет, как правильно пыталась намекать детям Эдьиэйка, заключался в его имени. Причем не только в том сочетании звуков, которое составляло его имя, а в самом факте наличия у него хоть какого-нибудь имени.
– Видите, оно совсем неопасно, – произнесла Маша, храбро подходя к одеялу и гладя его.—Это теплое, хорошее одеяло, и зачем его мучить?
Дети с опаской наблюдали за ее манипуляциями. Пока все было тихо.
– Видела бы ты, как оно напало на меня, – полушепотом предупредил Абашикка.
Одеяло выглядело безучастным.
Туораах смотрел на все это из своего угла, и вдруг решил вмешаться.
– Кобак Шорган! Кобак Шорган! – закричал он, подбегая к старшим и сдергивая одеяло со стула. Стул был высокий, одеяло накрыло малыша полностью, Туораах запутался в нем, упал и заплакал. В этом нет ничего удивительного. Маленькие дети часто сдергивают себе что-то на голову, запутываются и падают. Главное, чтобы там, наверху, не было вазы.
Но странность заключалась в том, что безобидное с виду одеяло все сильнее и сильнее оборачивалось вокруг ребенка. Туораах кричал. Дети все кричали. Эдьиэйка подбежала и еле-еле вырвала маленького Туорааха из ужасных объятий.
Дети тут же окружили их, пытаясь успокоить перепуганного малыша.
– Ничего себе праздник! – воскликнул Кусеныш, потрясенный не меньше пострадавшего. Напомним, через несколько часов в Балагане должно было наступить 27 сентября.
После этих слов Кобак Шорган решил заговорить.
– Я раньше вел себя хорошо, это правда. Но здесь вы мне дали имя, и я решил, что я особенный. Это правда, что я особенный?
Левушка обернулся к нему.
– Ну, немного можно встретить одеял, участвующих в форумах.
Кобак Шорган улыбнулся. Никто не мог сказать, как он это делает, но все были уверены, что он именно улыбнулся, причем улыбка получилась зловещей.
– Мальчик, ты не знаешь, сколько одеял научилось буквам!
– А также кастрюль, полотенец и других предметов? – язвительно вмешался Абашикка.
– Второй мальчик! Насчет кастрюль я ничего не слышал. Но вещей в интернете действительно много. То есть не совсем людей и не совсем животных.
Все засмеялись. Что-то тут было не то.
– Разве ты сам не ругался с ником «Калькулятор»? – продолжал Кобак Шорган. – Так вот знай, это было не что иное, как калькулятор, а не человек с таким именем. Ну, счетная машинка, которой пользуются двоечники в школах.
– Я не двоечник! – покраснел Абашикка, который иногда под партой, тайно от учителя, решал некоторые примеры на калькуляторе. Никто не возразил.
Но все равно в этом что-то было не то.
– Погоди-погоди, Кобак Шорган… – заторопился Абашикка. Он наконец понял, что его смутило больше всего. – Ты назвал меня вторым мальчиком?!
Наступило молчание.
– Да. Я не знаю ваших имен.
– Хорошо, у тебя плохая память. Но почему я – второй?
Все зашумели. «Он просто так, просто так сказал! – наперебой убеждали его дети. – Ты говорил после Левушки, только поэтому». Но Абашикка никого не хотел слушать.
– Я первый! – настаивал он. – Я здесь был прежде Левушки!
Недавние друзья Левушка и Абашикка принялись враждебно изучать друг друга, как в памятный день их первой встречи. Кобак Шорган выглядел довольным.
– Мы поняли, что главная причина плохого поведения одеяла в том, что у него есть имя. – заключила Эдьиэйка, отвлекая старших ребят от посторонних разбирательств. – На этом предлагаю прекратить суд, потому что нельзя в самом деле судить одеяло и обращаться с ним, как с одушевленным предметом.
Все вроде согласились. Оставался еще один вопрос – что с ним все-таки делать после всего этого.
– Возвращаемся к началу собрания. – вздохнул Левушка, отрывая наконец долгий взгляд от Абаашикки.
Но тут случилось непредвиденное.
Коала, про которую все забыли, и которая мирно продремала все собрание за теплой печкой, вышла на ярко освещенную площадку перед разгоревшимся огнем. Вид у нее, как всегда, был немного заспанный.
