Борис Раевский - Только вперед

— Привет чемпиону! — непривычно тихо сказал всегда шумный Виктор и крепко, до боли, сжал обеими своими могучими руками ладонь Леонида. — Поздравляю…

Кочетов напряженно вглядывался в лицо друга. Важдаев хотел казаться веселым, но это ему плохо удавалось. Видно было, что он сильно огорчен своим поражением.

«И все-таки пришел поздравить меня!» — взволнованно думал Леонид.

— Спасибо, — искренне сказал он. — За все тебе спасибо, Виктор. Без твоей помощи не смог бы я сегодня… — он осекся. Не следовало напоминать Виктору о его поражении.

— Впрочем, ты не очень-то задирай нос! — сказал Важдаев. — Завтра — двухсотка. Клянусь очками моего тренера, — быть тебе битым!

Кочетов от всей души порадовался за Виктора. Крепкий парень — даже в такой момент может шутить.

— Готовь новые очки для тренера! — ответил Леонид, и впервые за весь вечер они оба дружно рассмеялись.

В гостиницу Леонид и Виктор возвращались вместе: они жили рядом, в соседних номерах. Уже в метро Важдаев вспомнил, что обещал сегодня быть у старшего брата. Тот устраивал небольшой семейный праздник в честь младшего брата-победителя.

— Хоть я и не победитель, все же поеду, — заявил Виктор и двинулся к двери, собираясь выйти из вагона и пересесть в другой поезд. Леонид остановил его.

— Поедем домой! — решительно сказал он. — Надо хорошенько выспаться. Завтра — двухсотка!

Виктор подумал и, хлопнув Леонида по плечу, согласился.

— Ладно! — смеясь, заявил он. — Надо выспаться. А то как же я тебя завтра буду бить?!

И они поехали в гостиницу.

Но и в двухсотметровке Важдаеву не удалось взять реванш. Он опять был вторым. Правда, на этот раз всю дистанцию Кочетов и Важдаев шли рядом. На последней, финишной двадцатипятиметровке они оба сделали стремительный рывок — «спурт». Но рывок сделали оба пловца, и поэтому ни одному не удалось вырваться вперед. И коснулись стенки они почти одновременно. Почти… но не совсем.

Важдаев отстал от Кочетова. Правда, всего на 0,2 секунды, но все-таки отстал.

И опять Леонид волновался, — не обиделся ли Виктор? И лишь когда они встретились в раздевалке и Важдаев — еще не остывший после схватки, сверкая своими черными, бешеными глазами, — все же поздравил его с победой. Кочетов радостно почувствовал: это настоящий друг.

— Ты, товарищ чемпион, не вздумай задаваться! — погрозил Важдаев. — Впереди много состязаний. Мы еще поборемся!

В гостинице Кочетову вручили сразу четыре телеграммы. Ленинградские друзья — Галузин, Гаев и Ласточкина — уже знали, что вчера он стал чемпионом страны в стометровке, и от души поздравляли его.

Но особенно тронула Леонида четвертая телеграмма. Она была не по-телеграфному длинной и нескладной. Чувствовалось, что отправитель — а вернее, целая группа отправителей торопились, писали ее прямо на почте, перебивая и дополняя друг друга.

В телеграмме были поздравления, пожелания дальнейших успехов, радость и гордость за Кочетова и снова поздравления и пожелания.

Заканчивалась эта сумбурная телеграмма неожиданно длинной, деловито-официальной подписью:

«По поручению физкультурников заводской плавательной секции староста Николай Грач».

Леонид сидел в институтском читальном зале за маленьким столиком, на котором стояла лампа с зеленым абажуром и чернильный прибор. Перед ним лежала газета и две стопки книг — учебники по педагогике…

Казалось, в этом зале нет стен. Вокруг от пола до потолка высились длинные полки с книгами. Здесь всегда стояла прочная, напряженная, даже немного торжественная тишина. И каждый входящий сюда сразу невольно умолкал или начинал говорить шепотом. Только изредка слышался мягкий шум шагов, скрадываемый ковровыми дорожками.

Леонид пришел в читальный зал уже давно. Сначала он готовился к предстоящему завтра семинару по педагогике, а потом, отложив учебники, прочитал свежий номер газеты.

Пора было отдохнуть. Он вышел из читального зала и стал прогуливаться по длинному коридору. Мысли его сразу обратились к тому самому главному, что целиком поглощало его уже много дней.

Кочетов мечтал вступить в партию, но долго не решался подать заявление. Он часто думал: «В партию надо идти, когда ты на деле доказал, что можешь бороться за счастье людей, стал сознательным, закаленным бойцом. А я?»

Леонид теперь гораздо строже, ответственнее относился к любому своему поступку. В каждом сложном случае думал: «А как поступил бы на моем месте Гаев?»

Николай Александрович служил для Кочетова живым примером настоящего большевика — твердого, умного, решительного.

…Вернувшись в читальню, Леонид раскрыл учебник, стал сосредоточенно читать и конспектировать. Он работал долго, а когда оторвался от книги и взглянул на часы, — оказалось, уже без десяти минут восемь. Кочетов заторопился.

На восемь часов было назначено заседание бюро комсомольского комитета вместе с пловцами и игроками в водное поло.

«Горячий будет разговор!» — думал он, шагая по институтским коридорам.

На повестке дня стоял только один вопрос: позорный проигрыш команды ватерполистов.

«7 : 0! — вновь переживая этот позавчерашний матч, возмущенно думал Леонид. — И кому проиграли? Медикам — слабенькой команде, в которой нет ни одного пловца-перворазрядника, не говоря уже о мастерах!»

А в команде института физкультуры — два мастера, четыре второразрядника и он, Леонид Кочетов, чемпион СССР.

Леонид был капитаном команды и играл центра нападения.

Кочетов понял причину поражения. Девять раз пасовал он мастеру Холмину. И девять раз Холмин терял мяч. И не потому, что не умел обводить противников. Наоборот, он отлично владел мячом. Но Холмин всегда стремился обязательно сам бить по воротам, бить во что бы то ни стало, из любого, даже невыгодного положения.

Особенно обидный случай произошел на двенадцатой минуте матча. Леонид прорвался на поле противника. У ворот «Медика» находился всего один защитник. Кочетов точно передал мяч налево Холмину, тот по пояс выпрыгнул из воды и хорошо принял мяч. Вратарь «Медика» нервно заметался в воротах. Положение было ясным: Кочетов в центре, Холмин слева и Кусков справа насели на ворота «Медика», охраняемые лишь растерявшимся защитником да вратарем. Это был верный гол.

— Отдай мяч Кускову! — крикнул Леонид, когда защитник «Медика» метнулся к Холмину, загородив от него ворота.

Кусков был свободен. Его не прикрывал никто из медиков, которые увлеклись нападением и перебрались к воротам лесгафтовцев. Холмин слышал слова Кочетова. Он видел, что Кусков не прикрыт. И все-таки не отдал мяч, а сам ударил по воротам.

«Аплодисментов захотел!» — гневно подумал Леонид.

Защитник легко отбил мяч и передал его своему вратарю. Тот точно бросил его центру нападения, и не успел Леонид глазом моргнуть, как мяч уже трепыхался в сетке.

Ничего не могло быть досаднее — лесгафтовцы должны были забить верный гол, а вместо этого вынули мяч из своих ворот.

Разозлившись на Холмина, Кусков тоже стал играть на свой страх и риск, издалека безуспешно, колотя по воротам. Вся игра расстроилась…

В комитете комсомола уже собралось человек сорок: члены комитета, пловцы, игроки институтской команды. В углу, у самых дверей, сидела хмурая Аня Ласточкина.

— Помоги, Леонид, — обратилась она к Кочетову, как только он вошел. — Ума не приложу…

— Что случилось? — встревожился Кочетов.

— Сегодня плыла стометровку — и, понимаешь, ерунда какая… Неожиданно для самой себя показала второй разряд!

— Ну, беда не велика! — засмеялся Кочетов. — Хорошо плавать — не грех. Великий английский поэт Байрон отлично плавал, одним из первых переплыл из Европы в Азию через Геллеспонт. И Юлий Цезарь прекрасно плавал. А древние греки даже называли калекой человека, «неумеющего читать и плавать». Об этом еще Платон[4] в своих «Законах» писал. Вот ты сегодня и доказала, что ты не калека!

— Все смеешься! — нахмурилась Ласточкина. — Мне Галузин советует теперь серьезно тренировать сто метров кролем.

— Ну и тренируй!

— Тренируй! А Козьмин не отпускает: ведь я по бегу тоже второй разряд имею! Он говорит: надо немного поднажать и первый получу!

— Да, просто безвыходное положение! — улыбаясь, согласился Кочетов.

В этот момент секретарь комитета постучал стеклянной пробкой по графину и пригласил Кочетова за председательский стол: Леонид был членом комсомольского бюро.

— Итак, семь : ноль, — мрачно сказал секретарь комитета. — Прошу высказываться!

Он внимательно оглядывал собравшихся.

Секретарь комсомольского комитета имел очень подходящую к его работе фамилию, — Молодежников. Он часто шутил, что именно из-за этой фамилии студенты и выбирают его третий год подряд секретарем комитета.