Что тут поднялось! Ребята ныряли, плавали всеми мыслимыми и немыслимыми стилями, боролись. Офицеры стояли у воды, наблюдали за купающимися, чуть ли не считали их головы. Сержанты плавали у воображаемой границы, за которую нельзя было забираться никому — будь ты хоть мастером спорта по плаванию, все равно нельзя.
До вечера просидели бы в воде, но было приказано: на берег! Ребята разлеглись на галечнике, не боясь солнца, — дома успели подзагореть. Офицеры жались к машинам — в тенек.
Максим лежал лицом вниз, вдыхал шершавый запах горячих камней и слушал неспешный разговор солдат. Видно, оттого, что были у моря, ребята вспоминали о берегах, на которых росли. В каждом слове — тоска по дому.
— У нас в деревне моря нету, реки нету, — рассказывал Фитцжеральд Сусян. — У нас в деревне — родник. Холодный и чистый-чистый родник. Чище не бывает. От этого родника — ручеек. Совсем маленький. Пять сантиметров в ширину — вода, а берег — камни, скалы, как у большой реки.
Голос Сусяна размяк, слова растягивались, как в песне. Как перед припевом, Сусян смолк и, погодя, мечтательно протянул:
— Пойдет жена к роднику, принесет воды. Выпьешь… Ммм!
— Что «мм»? — спросил Бембин.
— Ммм, — громче промычал Сусян. — Зачем говорить? Разве непонятно?
— А у нас море «ммм»! — протянул Бембин.
— Какое там море? Степь! — сказал Костя.
— Плохо ты знаешь Калмыкию, — обиделся Бембин, — у нас есть морские калмыки. От хотона, откуда мой отец, до Каспия — два часа на машине. Море у нас бурное, капризное. С характером! Здесь что — открытка, а не море! Для курортников.
— Ты свое море хвали, а наше не охаивай, — подал голос Жора Белей. — Оно разное бывает.
— Еще один моряк выискался! — удивился Костя Журихин. — Ты, Жора, морской хохол?
— Морской! У меня дед и отец на Черном море на флоте служили, старший брат служил. Да и от нашего хутора до Цимлянского моря рукой подать. А Цимлянское с Черным связано, вместе с Доном через Азовское в Черное впадает…
— Убедительно! — заключил Костя. — Тогда я тоже мариман — наша Ольховая впадает в Калитву, Калитва — в Северский Донец, а тот — в Дон, а там, как Жора Белей, — в Черном оказываешься!
Максим слушал их и видел большие дома — башни на спуске к Дону, воду, что плещется у каменной стены, низкий берег по ту сторону — с машинами, катерами, вытянутыми на сушу, дальше — элеватор, светлый, могучий. Наверно, мама стоит сейчас на балконе, смотрит на юг. Интересно — догадывается она, что сын ее в эту минуту лежит у моря и думает о доме, о ней? Ругает она его — точно ругает: ни разу не написал. Дядя Лева звонил домой, сказал, что все в порядке. Да мало этого — надо сегодня же написать домой…
— У всех лучшее море или лучшая речка. Лучшая родина, — щедро сказал Сусян, — у всех…
Снова разрешили купаться, и снова Максим с солдатами барахтался в удивительной воде. Она ласкала и щекотала, она бодрила человека, и хотелось дельфином выскакивать из моря, шлепаться о его поверхность. Когда Жора Белей предложил попрыгать через него, Максим сразу согласился. Жора сложил руки перед животом, Максим поставил на них левую ступню, оперся о мускулистые плечи солдата, качнулся раз-другой и, подброшенный сильными руками, взлетел в воздух и ножичком воткнулся в воду: он скользил в светлой и дымчатой толще, чувствуя, как вода обтекает его, затем выгнулся и понесся вверх, где кипел свет, вырвался на волю, дыша шумно и весело.
— Еще! — кричал Максим, плывя к Жоре.
А Жора подбрасывал всех, кто просил об этом, и добродушно смеялся.
Приземистому Прохору и на мелком — глубь. Там, где Косте Журихину или Жоре Белею было едва по плечи, там Прохор плавал. Большая круглая голова его поворачивалась в такт движениям — будто черный мяч крутился, на воде. Хоть в водное поло играй!
Прохор радостно щурился, отфыркивался и приговаривал что-то на своем, на калмыцком.
Подобрав ноги, чтобы оказаться на плаву, Юра подгреб поближе:
— Стихи?
— Не…
— А похоже на стихи…
— Не… Море вдали сизое, как степь. Степь вдали сизая, как море, — перевел Прохор. — В море всегда ветер. В степи всегда ветер. В море качаются волны. В степи качаются травы. Я плыву по морю. Я иду по степи…
— Я плыву по морю. Я иду по степи… — повторил Юра слова Прохора.
— Я иду по степи! — подхватил Прохор, сильно ударил по воде, и полетели брызги, словно роса с травы.
Брызги на миг ослепили Юру. Тряхнув головой, он снова увидел море, небо, круглую и веселую голову Прохора. Плеснул в нее. Прохор ответил тем же. Они смеялись и секли друг друга водяными струями, пронизанными солнцем…
— Рядовой Журихин! — резкий голос сержанта заставил оглядеться. Юра поискал Костю.
— Рядовой Журихин, вернитесь сейчас же!
Костя забрал уже далеко вправо — в ту сторону, где сидели две девушки. Он лег на спину и поплыл обратно, встречаемый насмешками:
— Десантник!
— Раскольник — откололся от всех!
— Два наряда ему за индивидуализм!
Солдаты покрикивали, а сами не на Костю поглядывали — на девчат. А девчата поднялись и смотрели на Костю.
«Нужны ребятам эти хвостатые? Чего на них смотреть, чего к ним плыть? Одни неприятности!.. Шли бы отсюда, не мозолили бы глаза солдатам», — сердито размышлял Максим и вдруг узнал девчат: это были Ирина и ее подруга Лена.
— Да это Ирка с Ленкой! — небрежно бросил Максим.
— Ты их знаешь? — Костя схватил Максима за руку.
— Знаешь и молчишь? Представляешь, что тебя ожидает?
— Из-за них?
— Из-за них! — подтвердил Костя. — Как, братцы, поступим с этим скрытным парнем?
— Час без моря, — предложил Прохор Бембин.
— Не годится — слабое наказание, — отмахнулся Костя и вдруг придумал — даже по лбу себя хлопнул: — Парламентером его назначим, к девушкам пошлем…
— Не пойду я! — вырвался Максим и спрятался за спину Жоры.
— Ну чего тебе стоит? — жалобно попросил Костя. — Сходи, расскажи им, какие тут замечательные парни собрались, посоветуй им перебазироваться поближе…
— А что, Максим, сходи, — присоединился к Косте Юра.
«Надо же! — подумал Максим. — С ума посходили».
Усмехаясь, с чувством полного превосходства, Максим вышел на берег и направился к девчонкам.
За спиной воцарилась тишина. Максим даже оглянулся — вся рота смотрела ему вслед.
Костя подбежал к лейтенанту Чепелину, попросил разрешения сопровождать Максима.
— Можно, — разрешил лейтенант, — но вести себя только по-джентльменски.
Костя — к Максиму, и дальше зашагали вместе.
— Ты тоже призвался? — спросила Ира Максима. — Значит, ты старше, чем мы думали?
— Он — сын нашего подразделения, — с чрезмерной непринужденностью сказал Костя. — Здравствуйте, девушки! Я и есть Костя Журихин!
— Тот самый? — «восхитилась» Ира.
Костя невозмутимо кивнул:
— Тот самый!
Он сел, не оборачиваясь, махнул рукой Максиму:
— Пойди к ребятам, пусть не тревожатся обо мне. Скажи им: орче чумир!
— А это что? — изумился Максим.
— Неужели не знаешь? И вы не знаете?
— Не слыхали! — ответила Лена.
— Все в порядке, значит. Орче чумир? Это я спрашиваю: у вас все в порядке?
— А что вы имеете в виду? — сказала Ира.
— Имею в виду сочетание личных и общественных интересов…
«Важничает перед ними», — недовольно подумал Максим, отправляясь к ребятам.
А навстречу уже шли Жора Белей, Прохор Бембин и Юра Козырьков.
Да — и Юра Козырьков. Максим разминулся с ними, недовольно повторяя про себя «орче чумир, орче чумир», добрел до Сусяна, лег на галечник. Нет-нет, а поглядывал на ребят, что сгрудились возле девчонок. Самое обидное, что Юра застрял там, позабыв о друге. Из-за кого?
Юре нравились они обе. Нравились их тонкие фигуры, их струящиеся волосы, их глаза, в которые трудно смотреть. Он сидел, обхватив колени руками, и завидовал Косте, который говорил с девушками свободно, будто давно знал их, будто каждый день виделся с ним. Юра ни слова сказать не мог, даже не знал, что сказать. Он находил остроумные ответы на слова лишь тогда, когда слова давно отзвучали, когда разговор — уже о другом.
А Костя смешил девчонок, подначивал ребят, правда, и себя не щадил — вышучивал.
Костя познакомил девчонок с ребятами, заключив:
— Бывалый народ. Лучшие воины подразделения, энского, конечно. Я — тоже, хотя о себе, сами понимаете, говорить неудобно.
— Отчего ж, — сказала Ира. — Если лучшие…
— Самые лучшие, — поправил Костя.
— Редкая удача, — усмехнулась Лена.
— Совершенно верно, — Костю понесло. — Отличные солдаты. Во всем отличные — в боевой и политической подготовке, в несении караульной службы, в военном троеборье и всем остальном. К сожалению, не обо всем можно говорить…
