Уцепившись за дощечку, она плыла по волнам; ее то кидало, словно мяч, в залив, то уносило назад в море. Я ринулся на отмель и закричал изо всех сил:
— Я здесь!
Вот она появилась снова. Она выпустила доску из лапок, и ее несло на гребне волны прямо ко мне. Не моргая, смотрел я на приближающийся ко мне водяной вал. Через секунду потерпевшая была в моих объятиях, и мы беспомощно закружились в кипящем водовороте.
С неведомой мне ранее силой я крепко-накрепко уперся ногами в песчаное дно и выбрался на берег. Волны жадно хватали меня за хвост, а я упирался, боролся и наконец положил свою прекрасную ношу на берег, в безопасном, подальше от жестокого моря, месте. Ах, это было совсем не то, что спасать тетку Хемулихи! Ведь теперь это был муми-тролль, как и я сам, но еще красивее, чем я: маленький тролль женского рода, которого я спас!
Она села и запричитала:
— Где моя сумка? Спасите же мою сумку!
— Вы держите ее в своих лапках, — сказал я.
— Ах, так она при мне! — воскликнула она. — Какая радость…
Она тут же открыла ее и, порывшись, извлекла пудреницу.
— По-моему, морская вода испортила пудру, — огорченно сказала она.
— Не важно, вы и без нее прекрасны, — галантно заметил я.
Она взглянула на меня — о, это был неописуемый взгляд! — и сильно покраснела.
Позвольте мне остановиться на этом столь значительном рубеже моей бурной молодости, позвольте мне закончить свои мемуары на том, как Муми-мама — самая прекрасная из муми-троллих — вошла в мою жизнь! Она ласковым и понимающим взглядом посмотрела на все мои ребячества, и я стал вести себя здраво и разумно, и вместе с тем жизнь моя утратила очарование дикой свободы… Эта утрата, по-видимому, и засадила меня за мемуары.
Все, о чем я пишу, случилось ужасно давно, но теперь, когда я оживил в памяти эти события, мне кажется, что подобное могло бы произойти со мной снова, хотя уже на совершенно иной лад.
Я откладываю в сторону перо, которым писал свои мемуары, твердо уверенный в том, что прекрасная пора приключений наперекор всему не окончена — ведь это было бы довольно печально.
Пусть каждый достойный уважения муми-тролль задумается над моими переживаниями, моим мужеством, здравым смыслом, моими добродетелями, а возможно, и над моими глупостями (если он еще не принял решение набираться ума-разума на собственном опыте)…
На этом мемуары заканчиваются. Но за ними следует важный эпилог.
Переверните страницу!
Муми-папа отложил перо и молча окинул взглядом свою семью.
— Молодец! — растроганно сказала Муми-мама.
— Молодец, папа, — подтвердил Муми-тролль. — Теперь ты стал знаменитым.
— Это почему же? — прямо-таки подскочил папа.
— Прочтут твои мемуары и решат, что ты знаменитый, — уверенно заявил Муми-тролль.
Писатель весело помахал ушами.
— Может статься!
— Ну а потом, — крикнул Снифф, — что было потом?
— Ах, потом… — Папа сделал неопределенный жест, подразумевавший дом, семью, сад, Муми-дол, вообще все, что идет следом за молодостью.
— Дорогие дети, — робко сказала Муми-мама, — потом началось это…
Внезапно веранда задрожала от порыва ветра. Хлынул дождь.
— Каково-то плыть по морю в такую ночь, — пробормотал папа словно про себя.
— Ну а мой папа как же? Юксаре? Что с ним сталось? И что было с мамой? — спросил Снусмумрик.
— А со Шнырьком? — крикнул Снифф. — Куда ты дел моего единственного папу? Уж я не говорю про его коллекцию пуговиц и про зверюшку Сос!
На веранде наступила тишина.
И тут, именно в самый важный для всей этой истории момент, в дверь постучали. Раздались три сильных, коротких стука.
Муми-папа вскочил.
— Кто там?
Кто-то басом ответят:
— Отвори! Ночь мокрая и холодная!
Муми-папа широко распахнул дверь.
— Фредриксон! — крикнул он.
И на веранду действительно вошел Фредриксон, стряхнул с себя капли дождя и сказал:
— Привет! Привет! Не сразу мы вас нашли.
— Ты ни капельки не постарел! — восторженно воскликнул Муми-папа. — Ах, как замечательно! Ах, какая радость!
Тут послышался глухой голос:
— В такую роковую ночь забытые кости стучат громче, чем когда-либо! — И из рюкзака Фредриксона, приветливо улыбаясь, выползло привидение собственной персоной.
— Добро пожаловать! — сказала Муми-мама. — Не хотите ли кофе?
— Спасибо, спасибо, — отвечал Фредриксон. — Чашечку мне и чашечку привидению. И еще несколько чашечек для тех, кто еще за дверью.
— А там еще кто-нибудь? — спросила Муми-мама.
— Родители пришли. Только они вроде как стесняются.
Снифф и Снусмумрик выбежали прямо под дождь, а там стояли их папы и мамы! Они мерзли, но ужасно стеснялись, оттого что так долго не давали о себе знать. Там стоял Шнырек и держал за лапку зверюшку Сос, а еще стояли большие чемоданы с коллекцией пуговиц. Тут же были Юксаре с погасшей трубкой во рту, и растроганная до слез Мюмла-мама, и Мюмла, и тридцать четыре малыша Мюмлы-мамы, и, конечно, малышка Мю (которая нисколечко не подросла). И когда они все вместе поднялись на веранду, стало так тесно, что стены ее выгнулись наружу.
Эту ночь невозможно описать!
Такого количества вопросов, восклицаний, объятий, объяснений и чашек кофе еще не видела ни одна веранда, а когда папа и мама Сниффа начали раскладывать пуговицы по сортам и тут же подарили сыну половину коллекции, поднялась такая суматоха, что Мюмла-мама собрала своих детей и стала прятать их по шкафам.
— Тихо! — прикрикнул на них Фредриксон. — Завтра…
— Завтра… — повторил Муми-папа с юношеским блеском в глазах.
— Завтра мы снова отправляемся на поиски Приключения! — объявил Фредриксон. — Мы улетаем на «Морском оркестре»! Все вместе. Мамы, папы и дети!
— Не завтра, а уже сегодня! — уточнил Муми-тролль.
И туманной предрассветной ранью вся компания высыпала в сад. На востоке небо уже чуть посветлело в ожидании восхода солнца, а оно уже было готово вот-вот взойти. Ночь кончалась, и все очень хотело начаться сначала.
Распахнулись новые ворота в Невероятное и Возможное. Начался Новый День, когда все может случиться, если ты не имеешь ничего против этого.
Если вы теперь всерьез приступите к чтению моих мемуаров, я предложил бы, чтобы вы снова все начали с самого начала.
Маленький зверек, который шныряет, то есть: необыкновенно торопливо и легкомысленно снует туда-сюда, опрокидывая и теряя по пути все, что можно. (Прим автора.)
В Скандинавии гороховый суп едят по четвергам.
Водяное растение с очень длинным стеблем и небольшими овальными или узкими листиками.
