— Вот, такие стихи, — закончив читать как-то виновато произнес Михаил.
— Скажите, — Покровский даже подался вперед, — а почему вы прочитали именно это стихотворение?
— Не знаю. Правда, не знаю. Может быть… Мне вчера доски привезли. Много досок, я строительством помаленьку занимаюсь. Так пришлось потом полночи эти доски к дому перетаскивать.
— Не понял, Михаил. А днем нельзя?
— Да вы что? Сразу же украдут.
— Кто?
— Да свои же, соседи. Вот, сбился, о чем мы?
— О стихах, друг мой, — улыбнулся Георгий.
— О стихах… Таскаю я, значит, доски. Темно, ветер, березы скрипят…
— Понятно.
За разговором незаметно шло время. Покровский посмотрел на часы и ахнул: был уже четвертый час ночи.
— Народ, а мы не слишком…
— Ни о чем не беспокойся, Арсений, — вот так просто отец Леонид перешел на «ты» с Покровским, — тебе сейчас хорошо?
— Очень.
— Так давай ценить это. А выспаться — всегда успеем. Ты лучше…
— Что? Говорите.
— Утром заметил, что ты написал что-то. Стихи мы уже слушали, может, прозу послушаем?
— А к месту ли? — Покровский был в нерешительности.
— А по-моему лучшего места для первой читки не придумаешь. Мы не сентиментальные барышни, а серьезные мужики, деликатничать не будем, — говорил отец Леонид серьезно, но глаза его смеялись, — понравится рассказ — так прямо и скажем, не понравится — тоже не смолчим.
— А откуда ты, батюшка, знаешь, что это рассказ?
— Так ведь для романа листков маловато будет.
— Да и роман нам за ночь не осилить, — поддержал друга хозяин дома.
— Убедили. Правда, я не правил его, даже не перечитывал… Короче, он откашлялся, — «Фекла». Так рассказ назыается. И чтение началось:
«Самое первое воспоминание ее жизни: белые хлопья снега бьются в маленькое окошко, возникая из мрака, из пугающей темноты. Мама дышит ей в затылок и не хочет снимать с пальца широкое медное кольцо. В кольце отражается свет от лампы и мамино лицо. И ещё низкий скрипучий голос:
— Бедная девочка, руки как плети висят. Уж лучше бы померла, чем потом всю жизнь мучиться.
— А мне кажется, что правая стала лучше, может быть, ещё отойдёт? — робко, словно пытаясь уговорить кого-то, откликается мать.
— Дай Бог, дай Бог, невестушка, — заключает низкий скрипучий голос, и в избе снова воцаряется тишина, только хлопья снега без устали бьются в маленькое окошко.
Потом мама ей расскажет, каким горем для семьи стала внезапная болезнь девочки. До шести месяцев маленькая Феклуша росла абсолютно здоровой. И вдруг как-то ночью всех разбудил крик девочки. Кричала она несколько часов, будто раздираемая нестерпимой болью. А после затихла и оцепенела — полный паралич. Феклу носили к бабкам, фельдшеру, молились о её здравии в церкви. И случилось маленькое чудо: сначала отошла правая рука, затем пришли в движение шея и плечо левой руки. Все остальные части тела до конца Феклиных дней так и остались недвижимыми.
Но вот что интересно: у родных, соседей, односельчан язык не поворачивался жалеть это красивую, крепенькую, жизнерадостную девочку. Только однажды, когда семилетнюю Феклу отец вынес на крыльцо погреться на майском солнышке, проходившая мимо соседка — бабка Пелагея, сложив руки и, поддерживая подбородок большим указательным пальцем, запричитала: “Ой, бедная ты моя! И за что же тебе такое?! И как же ты жить будешь…”
“Как буду, как буду, — осерчала Фекла. — Разве ты не знаешь, что на всё воля Божья?“ — обиды у девочки проходили мгновенно, и вот уже бабка Пелагея, с трудом сдерживая улыбку, слушает рассуждения изо всех сил желающей казаться взрослой Феклы: “Знамо, жизнь трудная, но я мамке завсегда первая помощница. Малые на мне и прясть уже научилась. А ты, бабушка, такие глупости говоришь…”
И она не обманывала. В свои семь лет Фекла стала нянькой. Сначала для младших братьев и сестёр, затем для детей Прокофия и Василия, старших своих братьев, а после племянников пошли внуки. Семьи в те времена были большие и жили все под одной крышей. Так повелось издревле: сын приводил в дом жену, и уже будучи главой семейства, уважаемым на селе человеком, в то же самое время оставался послушным сыном. Невестки, снохи, сыновья, куча маленьких детишек, — но вот что удивительно: ссор, крика, обид не было. Чуть затлеет огонёк ссоры, как уже раздавался спокойный голос деда Ивана, главы этой большой патриархальной семьи: ” Василий, Пётр! Что это ваши жёны разгалделись? Али делать больше нечего? “ — и этих слов было достаточно, чтобы в избе вновь воцарилась тишина, а с нею и мир.
Одна из невесток деда Ивана, Вера, как приданное за собой принесла в новый для себя дом швейную машинку “Зингер”. Машинка была замечательная: лёгкая в управлении, надёжная, и Фекла, крепко подружившаяся с Верой, упросила ту научить её работать на этом механическом чуде. Все удивилась, как быстро Фекла овладевала швейными премудростями. И вскоре село Новоюрьево получило такую мастерицу, которой не было и в райцентре. “ Не оставил Господь, — утирала украдкой слёзы мать. — Будет у Феклушки кусок хлеба, когда мы с отцом умрём”.
А хозяин сам подошёл к Вере:
— Дочка, уважь старика. Меня не будет, и разбредутся мои сыновья по разным избам. Позволь мне войти в долю…
— В какую долю?
— Пусть половина машинки останется за Феклой. Ты же видишь, как она к ней пристрастилась. Уважь старика, возьми деньги.
— Да пусть работает на здоровье, у меня до машинки руки не доходят.
— И всё же, Вера, кто знает, как твой Прокофий с Василием и Петром жить будут. Хочу умереть спокойным за Феклушу.
Старик оказался прав. После его смерти надумали братья делиться. А на дворе был голодный тридцать второй год. Им бы друг за друга держаться, а они решили, что порознь будет легче. Фекла осталась с братом Василием и его женой Анной. Купили себе дома на стороне Пётр и Прокофий, и ушли из-под родительского крова. Окончательно порвать отношения братьям помешала Фекла. Её любили все, да и поди объясни детям, что они больше не будут слушать добрые феклинские сказки. Особенно переживал разлуку сын Веры Василёк. У него с тёткой были особые отношения. Пятнадцать лет разницы, а дружба — водой не разольёшь. Мальчик долго ходил за матерью и, хныча, повторял одно: “Мам, почему тётка больше с нами не живёт? Мам…”
И однажды, когда все были на работе, мальчуган убежал в старый дедушкин дом. Двери в ту пору в деревне на засов не закрывали, и каково же было удивление Феклы, когда входная дверь заскрипела, и на пороге появился Васенька. Копна соломенных волос явно говорила о том, что по пути сюда её владелец не миновал ни зарослей репейника, ни кустов крапивы.
— Тетка, пошли к нам, — без предисловий начал он. — Мне без тебя плохо.
— Мне без тебя тоже, ну как же я пойду? Ты же ещё маленький и меня не донесёшь.
Мы потихоньку, ты же по дому передвигаешься…
А надо сказать, что Фекла действительно научилась перемещаться по дому. Делала она это так: опускаясь на левое, здоровое плечо, Фекла при помощи правой руки подтягивала тело вперёд. Поскольку телосложения она была крепкого, а неподвижный образ жизни привёл к излишнему весу, такие пластунские упражнения отнимали у Феклы немало сил, а потому пользовалась она ими только в крайних случаях. До дома Веры и Прокофия — больше километра. Живут они на выгоне, почитай в чистом поле, значит, помощи ждать не от кого. А у Васька глаза полны слёз, он теребит её за руку… Фекла вздохнула: пошли!
И они пошли, вернее, шёл мальчик. Он подталкивал тётку, стараясь изо всех сил. Она даже взмолилась: “Племяш, если ты будешь столько сил на меня тратить, мы точно никогда не придём. Лучше иди рядом”.
Часа через четыре показался одиноко стоящий в поле дом Веры и Прокофия. На счастье, пришёл домой их старший сын, семнадцатилетний Иван. В окошко он увидел ползущую Феклу и тащившего узелок с её вещами брата. ”Вот видишь, а говорила помочь некому”, — радостно говорил малыш, едва поспевая за Иваном, несущим на спине Фёклу.
Прибежавшей вечером Анне Фекла спокойно сказала: “Мне хорошо было у тебя, Анюта. Но годик хочу здесь пожить. А появится кто, не сомневайся, нянчить приду”.
И слово своё сдержала. Да и Васенька к тому времени подрос, и маленькую Таню, младшую дочку Анны, они нянчили вдвоём. Девочка принесла много радости в дом. Лицом она была в мать, характером, весёлым и добрым, в Феклу. По крайней мере, Анна часто смеялась: ”Вторая Фекла растёт. Всё ей нипочём. Даже когда ушибётся, — погладишь её по головке, она засмеётся и дальше побежит”.
Когда Танечке исполнилось три года, иначе как ангелочком соседки её не называли. Девочка действительно была чудо как хороша: золотистые волосы, васильковые глаза… Кто бы мог предположить, что случится такое? В тот страшный день все, как обычно, ушли на работу. Анна обещала прибежать в обед и накормить Феклу и дочь. Маленькая Таня беспрестанно бегала из дома во двор и обратно. Фекла немного прихворнула — очень болела спина, — и решила немного вздремнуть. Здесь же, в доме стоял привязанный телёнок, которому от роду было всего несколько месяцев. На печке грелось ведро с водой. Когда девочка в очередной раз с шумом вбежала в дом, телёнок, шарахнулся в сторону. Как он зацепил ведро и свалил его, остаётся только гадать. Фёкла проснулась от крика. То, что она увидела, потом многие годы кошмаром являлось во сне.
