— Что ты там увидел, дедушка? — спрашивал я.
— Небо над прериями, — отвечал он.
Поди пойми!
Дедушка был не похож на самого себя. Он даже пукать больше не мог. Темно-синие жалюзи в его комнате были постоянно опущены, потому что он не переносил света.
— Спокойной ночи, ребятки, — говорил он нам — неважно, было ли на самом деле утро или вечер. И просил: — Почитай мне немного, Перси.
Дедушка всегда просил читать только Перси. И Перси никогда ему не отказывал. Доставал старую книжку про Буффало Билла и начинал читать. И вот что удивительно: чем старше становился Буффало в книге, чем больше с ним случалось приключений, тем бодрее становился дедушка. Он тихонько посмеивался, словно вспоминал что-то давно забытое.
— Вот-вот, — приговаривал он. — Читай же дальше.
И Перси читал дальше.
— «Пожалуй, мы с Диким Биллом перебрали с выпивкой в тот вечер. Генерал Карр сказал мне: „Тут в округе полным-полно антилоп. Можешь немного поохотиться, пока мы здесь стоим“. Я не замедлил воспользоваться этим предложением и подстрелил за день двадцать или двадцать пять антилоп, обеспечив весь лагерь свежим мясом».
— Да-да, именно так все и было, ребятки, — пробормотал дедушка. — Двадцать семь антилоп, не больше и не меньше. Или даже двадцать восемь. Разрази меня гром! Такие это были времена.
И тут он впервые пукнул.
Звук был, конечно, совсем не тот, что прежде, но всё же.
— Да ты скоро поправишься! — подбодрил я его.
— А может, я этого и не хочу, Ульф, — прошептал дедушка и подмигнул мне. — Только смотри, не проболтайся!
— Ладно.
— И вот еще что, — добавил он, — спроси бабушку, сохранилась ли у нее та фотография с надписью. Понимаешь, о какой я говорю?
— Ага, — кивнул я.
— И попроси бабушку принести ее в следующий раз.
Я не стал откладывать его просьбу в долгий ящик. Бабушка стояла на кухне, мыла дедушкину тарелку и тихо напевала себе под нос.
— Дедушка спрашивает, сохранилась ли у тебя фотография Буффало Билла, — выпалил я.
Бабушка повернулась. Вечернее солнце разрумянило ей щеки.
— Где-нибудь, наверное, лежит. Зачем она ему?
— Не знаю.
Теперь, когда дедушка слег, у нас с Перси прибавилось забот. У дедушки на тумбочке лежал свисток, и он свистел в него, если хотел нас позвать. А когда мы прибегали, раздавал нам поручения:
— Нарубите дров!
Мы исполняли.
Что еще? Пололи сорняки, копали картошку, чинили водосточный желоб, носили дождевую воду из бочек, чтобы бабушка могла вымыть волосы.
— Ну как, Уффе, — спросил однажды Перси, когда мы чистили камин в гостиной, — перестал сохнуть по Пии?
— Пока нет. Просто у меня сейчас нет времени думать об этом.
— Хочешь, сгоняем в поселок, проверим, сможешь ли ты устоять, если с ней встретишься?
— Этого я никогда не смогу. Точно.
— Ну, может, не сразу, — кивнул Перси, подумав. — Это как со шпинатом. Надо к нему привыкнуть, а то сперва в горло не лезет.
— Ну да.
Тут раздался дедушкин свист. Мы захлопнули дверцу камина и помчались к нему. Когда мы влетели в комнату, дедушка лежал на двух подушках и смотрел на часы. На тумбочке стояла фотография Буффало Билла.
— Что-то вы еле ноги таскаете, лентяи! — гаркнул он.
Его дела явно шли на поправку.
— Чего ты хочешь, дедушка? — спросил я.
— Дедушка-дедушка, — передразнил он. — Хочу посмотреть, как я выгляжу, ясное дело! Ну-ка тащите сюда зеркало, да поживее!
Мы помчались за ручным зеркалом в оправе из вишневого дерева — дедушка сам его сделал для бабушки. Зеркало лежало в ящике с ее украшениями. Чего там только не было: щетки, расчески, пудра, кольца и серьги, а еще — флаконы с дорогими духами. Но нам некогда было это разглядывать.
Мы слетали туда и обратно в мгновение ока.
А когда вернулись, дедушка сидел и рассматривал фотокарточку: охотник на бизонов верхом на лошади.
— Быстро мы сгоняли? — спросил Перси.
— Ну, ничего, — проворчал дедушка. — Давайте сюда зеркало, да поднимите жалюзи.
Солнечный луч ворвался в форточку, и дедушка зажмурился: его глаза отвыкли от света. Так бывает после дневного киносеанса, когда выходишь из темного кинозала на яркий свет.
— Ну-ка, теперь посмотрим, — сказал дедушка, поднял зеркало и стал рассматривать себя — долго и тщательно.
— Нравится? — спросил Перси.
— Нравится — не нравится, — пробурчал дедушка неуверенно. — Уж и не знаю. Что-то я себя не узнаю. Я что, и вправду такой?
— А какой же еще? — удивился я.
— Мне казалось, что лицо у меня подлиннее и похудее, — ответил дедушка. — А тут я похож на какую-то чертову фрикадельку! И куда, скажите, подевались мои волосы? И борода?
— Какие волосы? — переспросил я.
— Те, что развевались на ветру, — мрачно сказал дедушка.
— Их сдуло, — предположил Перси. — Но борода-то еще отрастет. Вон какая щетина уже появилась.
Перси провел ладонью по шершавому дедушкиному подбородку. Щетина кололась и царапалась.
— Верно, — согласился дедушка. — Надо только подождать.
Он вернул нам зеркало, потом снова откинулся на подушки, закрыл глаза и задышал ровно и спокойно, как будто заснул. Мы собрались уже опустить жалюзи и уйти, но дедушка вдруг открыл глаза.
— Ах, это вы ребятки, — проговорил он, словно мы только что появились из ниоткуда. — Вот какие дела: я лежал тут и думал, не принесете ли вы мне букетик настурции. А еще — стакан морской воды и ветку крапивы побольше.
— Зачем тебе?
— Хочу их вспомнить, — объяснил дедушка. — Понимаете, тот чертов камень, который я швырнул с обрыва, унес с собой много чего в придачу: запахи и вкусы, воспоминания и все такое.
— Воспоминания о чем? — не понял Перси.
— Ну, это вам еще не понять — умишка маловато, — сказал дедушка. — Ну же, возьмите рабочие перчатки и живо за дело!
И он махнул рукой, отсылая нас прочь.
— Но возвращайтесь поскорее.
— Куда это вы? — спросил папа. Он сидел в шезлонге у крыльца.
Последнее время он всегда отрывался от кроссворда, когда мы пробегали мимо.
— Дедушка попросил принести ему стакан морской воды, — объяснил я.
— Теперь ему еще и морская вода понадобилась! Знаете, что я нашел вчера у него на балконе?
— Нет.
— Ящик для обувных щеток. Догадайтесь, что в нем было? Улитки и черви! Совсем из ума выжил!
— Это мы их туда запустили, — признался Перси. — Хотели спасти божьих тварей.
— Похвально, что вы пытаетесь выгородить дедушку, — сказал папа, — но все же его лучше было отправить в больницу.
И он снова погрузился в кроссворд, а мы помчались к берегу и там, балансируя на мокрых камнях, наполнили стакан морской водой. На обратном пути мы прошли мимо погреба — там были самые густые заросли крапивы. Мы сорвали здоровенную плеть, а потом отправились за настурцией.
На тропинке нам повстречался Классе, он хотел нас проведать.
— Ну что, Уффе, как настроение? Получше?
— Да нет вообще-то.
— Тогда я, пожалуй, зайду через пару деньков.
И ушел. А мы сходили на огород, сорвали несколько цветков[9] и принесли всё дедушке.
— Вот спасибо! — обрадовался он.
— А что ты теперь будешь делать? — спросил я.
— Цветы я понюхаю, — сказал он.
Дедушка уткнул в красно-желтый букет свой большой нос и вдохнул с такой силой, что лепестки засосало в ноздри. Раз, и еще раз.
— Значит, вот как они пахнут, — пробормотал он. — Совсем не плохо!
Потом взял стакан с морской водой. И тоже сначала понюхал, а потом отпил большой глоток, пожурчал в горле и проглотил. Поморщился и стал отплевываться. Даже послал нас на кухню почистить его зубной протез, чтобы избавиться от противного, вкуса.
— Тьфу! Тьфу! — плевался он. — Ну и гадость!
А под конец дедушка надел рабочую рукавицу, взял крапиву и шлепнул себя по руке.
— А-а-ой! — завопил он. — Жжется! Как я и ожидал.
— Знаю, — сказал я. — Хочешь, принесу уксус и вату?
— Ладно, давай, если хочешь, — согласился дедушка.
На этот раз настал мой черед лечить дедушку.
— Ну как? — спросил он, пока я мазал его крапивные ожоги. — Сердце-то всё болит?
— Да, — признался я.
— Знаешь, если один человек не может полюбить другого — это не его вина. Поэтому надо стараться не влюбляться в тех, кто не сможет ответить тебе взаимностью.
— Да я знаю. Но как тут угадаешь?
— Верно, — кивнул дедушка.
Потом он поудобнее устроился на своей койке, накрыл живот одеялом, на подушку положил настурции и стал ждать, когда отрастет борода. Мы с Перси уже было собрались улизнуть потихоньку и пойти купаться, но тут дедушка вскинул руку в рабочей рукавице.
— Передайте привет генералу Карру, ребятки! — велел он.
