Алешка молчал. Так что же получается, бросить училище, уехать в какой-то неведомый город, неизвестно зачем и для чего? Хотел стать настоящим человеком, а станет бродягой.
Нет для пятнадцатилетних лучших советчиков, чем их сверстники. И не потому, что они считают их умнее всех. Нет. Только другу-сверстнику расскажешь все и не тая откроешь свою душу. А кому Алешка расскажет о всех своих сомнениях? Дяде Ивану, Сергею Антоновичу? Ведь труднее всего признаться не тогда, когда боязно, а когда стыдно. А Колька Лопатин, что ни вечер, все настойчивее требовал:
— Едешь со мной?
Алешка отмалчивался.
— На юг, в теплые края! Сам выбирай куда. Любой город! Потом поздно будет.
В одну из суббот, уже в сумерках, к дяде Ивану зашел по каким-то училищным делам Сергей Антонович. Алешка колол у крыльца дрова. Завуч весело спросил его:
— Не подал еще заявление в комсомол?
— Собираюсь, — смущенно ответил Алешка.
— Долго собираешься.
Алешка терпеливо ждал, когда Сергей Антонович уйдет от дяди Ивана. Он целую гору дров перетаскал в сарай и, едва завуч скрылся за калиткой, направился в свою комнату. И все те же мысли. Оставаться или бросить училище?..
— Алеша Левшин здесь живет? — донеслось из кухни.
— Его нет, барышня. Алексей в школе… — ответил дядя. — А вы его знакомая?
— Он мне очень нужен…
— В речной школе девочки тоже учатся?
— Я не из речной школы…
— А откуда вы его знаете?
— Мы с ним старые знакомые… Я жила в Серебрянке.
Алешка сразу узнал Таню. Он стоял, боясь шелохнуться. И в это время услышал, как дядя Иван сказал:
— Ну, ежели вы Алешу знаете по Серебрянке, так у меня еще один ваш знакомый живет — Николай Лопатин. Пройдите, барышня, в комнату, он там…
Алешка рванулся к окну. Надо выпрыгнуть на улицу. Но как, когда двойные рамы? Да и поздно. Даже не успеть залезть под кровать. И Алешка шагнул навстречу Тане. Он схватил ее за руку и так красноречиво приложил палец к губам, что она поняла одно: надо молчать и ничему не удивляться. А потом тихо сказал:
— Пойдем на улицу.
На кухне дядя Иван спросил:
— Вы, барышня, Алешу не будете дожидаться?
— Мы его встретим у школы, — ответил за Таню Алешка и поспешил в сени.
Они вышли в сумерки зимнего вечера. Падал легкий снежок, уличные фонари слабо освещали поскрипывающий дощатый тротуар. Молча, словно прислушиваясь к собственным шагам, они свернули в безлюдный сквер.
— Ты как меня нашла?..
— По фуражке… Такие носят только из вашего училища. Прихожу в училище, спрашиваю тебя, а мне сказали, — нет такого. Вот дали адрес твоего дяди… Только почему вдруг Лопатин?
— Ты зачем приходила? — грубо оборвал Алешка. — Чего тебе надо?
Таня могла бы ему все рассказать. Как долго она его искала, как волновалась, не попал ли он в милицию… Хотя там в парке он ее обидел, но он же и защитил ее. Но теперь ничего этого Алешка не узнает…
Таня резко повернулась и пошла из сквера.
Алешка окликнул ее:
— Таня!..
Он еще не знал, зачем ее остановил. Просто ему не под силу стало молчать.
Она вернулась и спокойно сказала:
— Я слушаю.
Он молчал. Поймет ли она его? Не все ли равно. Пусть знает, как ему тяжело. И он заговорил зло и ожесточенно, словно Таня была виновата во всех его бедах.
— Алеша, я могу чем-нибудь помочь тебе?
Он вздохнул.
— Мы что-нибудь придумаем, только обещай мне, что ты никуда не уедешь.
Алешка молчал.
— Никуда, никуда… И приходи, когда захочешь. Я живу на углу против парка. Квартира пять.
Алешка возвращался домой с таким чувством, словно с него сняли большую тяжесть и кто-то разделил с ним его беду.
Еще с угла он увидел, огонь горит и на кухне, и в столовой, и в маленькой комнатушке. Это был верный признак, что все дома, а возможно, у дяди гости. Но дверь оказалась запертой. Алешка постучал. Никто не вышел. Он обошел дом, снова постучал в окно, — никто не откликнулся. Не угорели ли там? А может, ушли и забыли выключить свет? Алешка вернулся к крыльцу и просунул руку в потайное место, где обычно лежал ключ. Ключа не было. Что же делать? И в это время услышал скрип калитки. Алеша оглянулся и в темноте узнал дядю Ивана. Он шел, припадая на правую ногу.
— А я стучал, стучал, — сказал Алешка.
Дядя Иван молча достал ключ, открыл дверь и, войдя на кухню, устало присел на табуретку.
— Отблагодарил племяш! Нечего сказать, здорово отблагодарил.
— Что с ним? — с тревогой спросил Алешка. Колька как бы был частицей его самого и что бы с ним ни случилось, не могло не волновать Алешку.
— Убежал… С утра убежал. Как вечернюю почту принесли, я — к ящику. Смотрю, там письмо и еще записка. От него записка. Пишет, что в речной школе учиться не может, — одни двойки, да и не хочет и уезжает домой к бабке.
— К бабке? — в ужасе переспросил Алешка.
— Куда же ему еще ехать? И хитрец! Оказывается, он уже с неделю как документы из школы забрал.
— А письмо кому? — спросил Алешка.
— Не взглянул даже. Постой, где оно у меня? Ага, вот. Письмо ему. Наверное, от бабки. Небось, старая, думает, внучек учится, у дядьки живет, ей помощь окажет, а он в бегах. Ну что, будем читать чужие письма?
— Обязательно, а вдруг там что-нибудь важное, — не задумываясь сказал Алешка. И не ожидая, когда дядя Иван надорвет конверт, взял письмо, вскрыл его и жадно стал читать корявые бабкины строчки.
— Про что она там пишет?
— «Дорогой Алешенька, я жива, здорова. Все у Лизаветы живу…»
— Где же ей еще жить?
— «Скучаю я по тебе, Алешенька… Одно утешение — учишься ты в школе. Слушайся дядю Ивана и передай ему от меня спасибо, что не оставил тебя, сироту. А кем тебе, Алешенька, быть — ездить на тракторе или на пароходе, — то ты не сокрушайся. Пароход он ведь поболе трактора и на нем веселей служить, и особливо капитаном. А как там в Серебрянке, — не знаю. С той поры, как уехала, не была там, только читала в газете про твоего Шугая; получил за урожай золотую медаль…»
Серебрянка… Шугай… Бабушка…
— Читай дальше… Что молчишь?..
— Вы про что, дядя Иван?
— Про этого самого Лешеньку! Что бабке теперь напишем? Был капитан, да смылся!
— Давайте я напишу.
— А что напишешь?
— Не захотел жить у вас, не вытянул в школе, ну в общем, что вы не виноваты.
— Виноват, не виноват, а перед Степанидой в ответе. Ей напишем — Лешка виноват, а она по всей родне разнесет: Иван мальчишку выжил.
— Я напишу, мне поверят.
— Ладно, пиши. — И, поднявшись с табуретки, дядя Иван пошел в столовую. — Эх, Алексей, Алексей, обидел ты старика!
Алешка подошел к дяде Ивану, обнял его за плечи и сказал утешающе:
— Не надо, дядя Иван. Честное слово, больше ничего плохого не сделает Алешка. Все обойдется. Не думал он, что тяжело будет вам. Если бы знал, какой вы…
Всю ночь Алешка не мог заснуть. Написать бабушке Степаниде оказалось не легко. Прежде всего о ком писать? Куда бы Колька ни сбежал, выйдет, что не Колька, а он, Алешка пропал без вести. Не выдержит такого горя бабушка. Эх, Колька, Колька, как же ты не подумал об этом? А при чем тут Колька? Кольке бабушка никто. А ты, Алешка, почему о бабушке не думал, когда менялся документами? Так что же бабушке написать? Не лучше ли повременить, поискать Кольку? Может быть, он никуда и не уехал. Путает след Колька. Ну погоди, будешь знать, как товарища подводить.
Вот уж никогда не предполагал Алешка, что от Кольки будет зависеть жизнь бабушки Степаниды. Надо было что-то предпринять, найти его. И снова и снова думал: куда мог сбежать долговязый? В деревню? Нет! Уехал куда-нибудь далеко? Вряд ли, денег мало. Все говорило о том, что Колька скрывается в городе. Но где? Город большой, а в милицию не заявишь. Боязно, самого поймают. Сначала Алешке казалось, что не плохо привлечь к поискам Кольки дядю Пуда. Однако вмешательство дяди Пуда, пожалуй, было не менее опасным, чем милиция. Нет, только один человек в городе мог помочь ему — Таня.
На другой день Алешка направился к Тане. Он без труда разыскал ее дом. Алешка позвонил. Ему открыла пожилая женщина.
— Вам кого? — спросила она, вытирая фартуком руки.
— Таню Черешкову.
Женщина ничего не ответила и захлопнула перед Алешкой дверь. Как надо было это понять? Никакой Черешковой тут нет или она сейчас ее вызовет? А может быть, он ошибся дверью? Но в это время перед ним появилась Таня.
— Ты, Алеша?
— Есть важное дело, — тихо сказал Алешка. — Я подожду на улице.
Через несколько минут Таня вышла из дома. Алешка рассказал ей о бегстве Кольки.
— А где его искать, ума не приложу, — сознался он. — Ты, Таня, город ведь знаешь. Ну, где у вас могут быть всякие беспризорники?
