Снизу трейлер подсвечен прожекторами. Луч одного из них нацелен на самый центр синего брезентового занавеса в ожидании артиста. Толпа растёт и растёт. Люди жуют попкорн, чипсы и сахарную вату. Сосут леденцы, похожие на тросточки или на целую яичницу. Вгрызаются в сочные кабан-бургеры. Пьют пиво, лимонад и черногаз.
– Где же он? – шепчут зрители. – Где Стенли Эрунд? Вы его уже видели?
Нет, никто его не видел, поскольку Стен сидит в вагончике Панчо Пирелли, разглядывает детские фотографии Панчо и невольно сравнивает мальчика на фото с мужчиной, которого знает. А вот и фотографии великого Педро Пельдито. И сейчас он, Стенли Эрунд, – полномочный представитель этих людей. Панчо и Педро – его предки, его корни. Стенли вздрагивает.
– Волнуешься, Стен? – спрашивает Панчо.
– Да, – признаётся мальчик.
– Боишься, что съедят? Что тебе конец?
Стен на миг задумывается. Качает головой.
– Нет, – говорит он. И внезапно снова вздрагивает. – Я боюсь чего-то другого, сам не знаю чего. Пожалуй… я боюсь выступать перед такой большой толпой, мистер Пирелли. И ещё… я боюсь измениться. Боюсь сделаться другим Стенли Эрундом.
Панчо улыбается.
– Мне это чувство знакомо. Перед выходом к зрителям понервничать вполне естественно. Даже полезно для выступления. А насчёт перемен… Поверь, совсем другим ты не станешь. Ты будешь прежним и одновременно новым Стенли Эрундом. Тем, который мыл пластмассовых уток, а до этого жил в Рыбацком переулке, – и новым, который плавает с пираньями. Ты будешь сочетать в себе прошлое и будущее. И поэтому станешь великим.
Стен слушает того, кто уже велик. Он слушает Панчо Пирелли. И даёт волю иным, своим собственным воспоминаниям: вот туманные картинки из самого раннего детства – он делает первые шаги, а мама с папой держат его за руки. А вот он уже идёт с дядей Эрни и тётушкой Анни – мимо верфи, вдоль мерцающей на солнце реки. Он вспоминает их домашний консервный заводик и все свои мучения. А вот и золотые рыбки и среди них самая нежная и слабенькая тринадцатая. Вот Достоевски и Ниташа, вот пластмассовые утки с кольцами на спинах. Но вот и пираньи, зубастые изящные красавицы. Стен понимает, что его память удивительным образом вобрала всё и всех. Это настоящее чудо.
Он смотрит на Панчо Пирелли и спокойно говорит:
– Я готов, мистер Пирелли. Пойдёмте к аквариуму.
Шагнув в круг прожектора, туда, где написано «Стенли Эрунд», Стен внезапно предстаёт перед публикой. В лазоревой накидке, плавках, очках. Лицо его бесстрастно.
Зрители ойкают, радостно гикают.
Дети визжат.
– Это он! – шелестит шёпот. – Это Стенли Эрунд.
– Тот самый? Такой худышка?
– Не может быть!
– Точно.
– Слишком мал.
– Говорю тебе, он!
– Господи, кожа да кости!
– Совсем ребёнок!
– Слишком молод.
– Да какой это Стенли Эрунд? Глупости!
Панчо Пирелли тоже выходит под прожектор и встаёт рядом со Стеном. Воцаряется тишина.
– Это… Стенли Эрунд! – объявляет Панчо.
– Я же говорил! – кричит кто-то.
– Мы уж догадались! – Толпа смеётся.
Панчо поднимает руку. Снова наступает тишина.
– А это, – провозглашает Панчо, – мои пираньи!
Он откидывает край брезента, и – вот они, эти злодейские рыбы, эти дьяволицы с острыми как бритва зубами, с капканами вместо челюстей! Они мирно скользят в красиво подсвеченной воде.
Толпа пищит, визжит и стонет.
Панчо опять поднимает руку.
– Дамы и господа, – говорит он тихо, почти шёпотом. – Вы сейчас увидите поразительное, невообразимое чудо. И будете вспоминать об этом всю жизнь. В снах и мечтах!
Писк, визг и стоны достигают высшего накала.
– Но прежде, – говорит Панчо, – вы должны заплатить, господа. Деньги на бочку, господа!
Стен остаётся под лучом прожектора, а Панчо врезается в толпу, протягивая зрителям бархатную сумку. Монеты летят в её нутро, Панчо благодарит, проходит дальше, подзадоривает тех, кто не спешит лезть за кошельком:
– Поройтесь ещё, сэр. Загляните поглубже, мадам. Так-так, уже лучше, намного лучше. О, спасибо, вы очень любезны! – И вдруг его тон меняется. – Это всё, что вы наскребли? И какого чуда вы ждёте за такие гроши?
Он ищет взглядом тех, кто совсем не жаждет расставаться с деньгами:
– Я вас вижу. Никто не скроется от Панчо Пирелли. Раскошеливайтесь, господа! На пару монет!
Несколько раз он нарочито гневно возвышает голос:
– Вы хоть понимаете, что мальчик рискует жизнью, чтобы вас потешить?
Толпа гомонит всё громче, всё нетерпеливее.
На самом её краю, в укромном месте меж двух фур, зыркают туда-сюда пять пар глаз. Пять пар глаз, которые принадлежат пяти одетым в чёрное бугаям.
– А чо ща будет-то, босс? – спрашивает один из знакомых нам охламонов.
– Зейчаз наздубид чаз самого брестубного брестубления, – говорит Кларенс П., указывая на Стена. – Я должен был эдо бредвидедь! Эдо же монздр, а не ребёног! Надо было оздановидь его ещё дам, в Рыбацгом береулге.
– И вас я тоже прекрасно вижу, – говорит Панчо, направляясь через толпу к охламонам и их боссу. – Не стоит прятаться, господа! Не робейте!
– Мы не робеем! – говорит Кларенс П. – Мы зледим! Мы глядим на важи безобразия во взе глаза! Мы раззледуем всё бодозридельное и взегда чуем, езли у зозеда бобахивает рыбой!
– О, тогда вы по адресу, – соглашается Панчо. – У нас точно попахивает. Нет, даже пахнет! Рыбой!
– Эдо бозор! Мы боложим эдому гонец!
– Этому – чему? – миролюбиво интересуется Панчо.
– Мы боложим гонец важему безздыдздву! – говорит Кларенс П.
– Каким же образом? – спрашивает Панчо.
Кларенс П. прищуривается.
– Э-э-э! Не вежайде лабжу на ужи Гларензу Б. Глаббу. Я знаю важи уловги, миздер Гладиде-деньги-в-зумгу. И уловги важи со мной не бройдуд!
Панчо улыбается. Ступив в тень от фургона, он кладёт руку на плечо ДУРЕН-дознавателя.
– Вы позволите называть вас просто Кларенсом? – спрашивает Панчо.
– Не бозволю! – отвечает Кларенс П. – Одбуздиде немедленно!
– Не пугайтесь, мистер Клапп, – вкрадчиво говорит Панчо.
– Кларенс П. Клапп никогда не пугается! – замечает Фред.
– Неужели? – Панчо обрадован. – Тогда, возможно, он хотел бы поплавать в моём аквариуме?
Охламоны смотрят на Кларенса П. Его глаза предательски поблёскивают.
– Одбуздиде, вам говоряд! – шипит он. – Уздроили дуд небодребздво и безздыдздво!
– Вы уверены? – говорит Панчо.
– Абзолюдно! Эдод мальчижга – дьявол, а вы, зэр, згользгий диб! Згользгий, гаг угорь.
Панчо смеётся.
– И эди важи рыбы… – Кларенс П. кивает на аквариум.
– А их как обзовёте? – живо интересуется Панчо.
– …они вовзе не де, за гого вы их выдаёде, – заканчивает Кларенс П.
– Не пираньи? – уточняет Панчо.
– Не они.
– А теперь слушайте меня, Кларенс, причём внимательно. – Панчо указывает на Стена и аквариум с рыбами. – Этот мальчик – один из самых храбрых мальчиков, которых нам с вами доводилось видеть. А рыбы – самые свирепые и кровожадные рыбы на свете. И наш храбрый мальчик собирается поплавать с ними в одном аквариуме.
– Этот шкет? С этими кильками? – Фред фыркает.
– Да, – говорит Панчо.
– А я твоего шкета проглочу – не подавлюсь. А кильками закушу! – Тед ржёт.
– А воду из этой плошки вместо бульона выпью! – добавляет Дуг.
– Что ж, давайте попробуем! – предлагает им Панчо. – Идёмте к аквариуму. Суньте палец в воду!
– Здойде, барни! – кричит Кларенс П. – Не злужайде его! Миздер Гладиде-деньги-в-зумгу бодначиваед вас на бодозридельные делижги. Он бодздрегадель! Эдо взё жалгие уловги! Зэр, в важем зрелище нед абзолюдно нигагого змысла! И у наз нед желания бринимадь в нём учаздие. Немедленно одбуздиде меня! И убирайдезь из эдих мезд! А мы брозледим. Ждобы духу важего и важих вонючих рыб дуд не было!
Охламоны ржут и плотным кольцом обступают Панчо.
– Ха, рыб-убийц нашёл! – гогочут они. – Килька!
Парни надвигаются на Панчо вплотную, вот-вот схватят! Но нет! Он уже идёт через толпу обратно к аквариуму.
– Не здавайдезь, барни, – говорит Кларенс П. – Мы бобали в одно из замых здражных и дёмных мезд в мире. А зам мир кадидца в дардарары! Змодриде во взе глаза! Злужайдезь меня и набирайдезь ума-разума.
Парни пялятся на Панчо, на Стена, на толпу и на пираний, которые безмятежно плавают в ярко освещённом аквариуме.
– Однажды, барни, мы бокончим зо взей нечиздью на взём зведе, – объявляет Кларенс П. – Дагих безумных мезд, как эдо, дагих безумных людей, как эди, больже не будед. И бодозридельных ёмгоздей з водой, и бодозридельных блощадных зрелижч – ничего не будед.
– То-то заживём, босс, – говорит Альф.
