Женя задышала прерывисто и часто и смотрела на девочку в красном платке.
— А ты помнишь отца, когда сама была маленькая? — спросила Феня. — Я знаю, у тебя отец ученый был. А ты плачь об отце. Ты зачем о нем не плачешь? Ты плачь.
У Жени дрогнул большой грустный рот, она потянулась к Фене и спрятала лицо на ее плече.
Феня, перебирая рукой растрепанные Женины косички, печально говорила:
— Я не поеду в Нечаевку, пока ты не поправишься. Я знаю, у меня мамка такая была. Нельзя молчать… Говорить надо, рассказывать. Разве мы не люди? Мы понимаем.
Наташа вышла из комнаты.
Бабушка качала старой седой головой и шевелила губами, что-то шепча про себя.
— Бабушка! — позвала Наташа. — Бабушка, Женя опять пойдет в школу. Теперь уж я знаю, что пойдет.
Бабушка кивала головой, шепча о чем-то своем.
Тетя Маня сидела на скамье против часов и терпеливо наблюдала циферблат. В тот самый момент, когда стрелки приняли нужное вложение, тетя Маня, не медля ни секунды, пошла звонить, возвещая конец перемены. Звонок залился на все четыре этажа. Коридоры постепенно опустели. Преподаватели расходились по классам.
Опираясь на палку, прохромал Захар Петрович, откашлялся перед дверью, одернул гимнастерку и вошел, и строгая тишина мгновенно водворилась в классе. Пробежала, обеими руками прижимая к груди охапку книг, светлоглазая Дашенька. Торжественно проследовала Анна Юльевна, скрывая под пестрой шалью острые плечи, классный журнал и учебник французского языка.
Классы приступили к занятиям. Но в седьмом «А» еще не начинался урок. Девочки сидели за партами и повторяли географию, то и дело беспокойно озираясь на дверь. Вчера всем классом провожали Феню и лейтенанта Михеева. Феня уехала в Нечаевку. Мелькнул в окне вагона красный платок с золотыми цветами.
— Девчата! — прозвенел в последний раз Фенин голос. — Не забывайте! Женя-а, приезжа-а-ай!
А потом колеса — таки-так, таки-так — и больше не слышно Фени…
Девочки едва успели приготовить математику к сегодняшнему дню, остальные уроки подучивали наспех в перемены.
— Не бойся, Женя, — крикнула Наташа. — Ты первый раз пришла, тебя не спросят.
Тася учила вслух, закатив глаза и покачиваясь взад и вперед в такт словам.
— Хоть бы опоздала Зинаида Рафаиловна! — мечтательно повторяла Тася. — Если бы опоздала, я выучила бы все.
А Зинаида Рафаиловна действительно опаздывала. Люда Григорьева дежурила у двери и докладывала классу о событиях, происходящих в коридоре.
— Девочки! Захар Петрович прошел. Невеселый — должно быть, нога болит. Французский идет, — сообщала она дальше. — С тетрадками. Наверно, двоек наставила.
Потом Люда спряталась за дверь, пока мимо проходила Дарья Леонидовна, а когда выглянула снова, коридор был пуст и классы закрыты.
— Девчата, — крикнула Люда, — учите, учите — успеете! На горизонте спокойно.
Прошло еще несколько минут.
— Можете убирать учебники, — заявила Люда Григорьева. — Пустой урок, ура!
А Зинаида Рафаиловна стояла в это время в учительской и смотрела в окно, хотя на улице ничего особенного не происходило.
Зинаида Рафаиловна держала в руке портфель и журнал, но в класс не шла и стояла, прижавшись лбом к холодному стеклу. Из кабинета вышла завуч, седая молчаливая женщина.
— Вы здесь? — спросила она. — Милая Зинаида Рафаиловна, уходите домой.
Зинаида Рафаиловна оглянулась. У нее были красные глаза и плотно сжатые губы… Она качнула головой.
— Я немного опаздываю, но я пойду в класс. Вот только возьму себя в руки.
— Как вы такая пойдете? — опять спросила завуч.
— Именно сегодня мне нужно увидеть девочек, — ответила Зинаида Рафаиловна. — Именно сегодня.
Девочки встретили учительницу разочарованными взглядами. Они настроились развлекаться во время пустого урока. Зинаида Рафаиловна усталыми шагами прошла к столу, девочки увидели ее похудевшее за одну ночь лицо и запавшие глаза.
— В классе присутствуют все, — отрапортовала дежурная. — К уроку готовы, — добавила она менее уверенным тоном.
— Кто докладывает? — спросила Зинаида Рафаиловна.
Маня взяла указку и вышла к карте.
У Зинаиды Рафаиловны заведен был порядок: очередная докладчица перед началом урока находила на карте большие и малые пункты, освобожденные накануне Красной Армией.
— Вчера, — сообщила Маня, — был приказ маршалу Жукову. Освободили Винницу. Вот она здесь в верхнем течении реки… Как ее? Где же она? Вот…
Маня скользнула указкой по карте, попала в Киев и окончательно запуталась, потеряв след Винницы.
— Ищи реку Южный Буг, — подсказала Валя Кесарева.
— Не туда поехала, — заволновалась Наташа, — ниже, левее!
Зинаида Рафаиловна взяла у Мани указку.
— А я, — сказала она, и девочки стихли, — нашла бы Винницу с закрытыми глазами. Вот она. Веселый зеленый город, залитый солнцем. Посередине река. Винница. Два с половиной года город томился в неволе.
Зинаида Рафаиловна положила указку, села, облокотилась на стол, подперла подбородок ладонями и сказала:
— Моя дочь училась бы сейчас, как вы, в седьмом классе. Но она уехала к бабушке в Винницу, и там ее застала война. Вчера моей девочке вернули свободу и родину. Если только… — Зинаида Рафаиловна запнулась. — Если только девочка жива.
Зинаида Рафаиловна помолчала, все молча смотрели на нее.
— А говорю я об этом, — тихо произнесла учительница, — затем, чтобы вы знали, какое у нас есть высокое счастье — родина. Знаете ли вы об этом? Думаете ли?
Зинаида Рафаиловна сидела за учительским столом, опершись подбородком на ладони и смотрела на своих учениц пытливыми, умными глазами.
— Думаете вы об этом?
Наташа вспомнила Феню. Поезд мчится через поля, мелькают соломенные крыши деревень, леса, и снопа снежные просторы. И завтра поезд будет мчаться и послезавтра. Потом Феня приедет в Нечаевку. Там, в Нечаевке, и Наташина родина. И в Виннице, где дочка Зинаиды Рафаиловны.
— Если человек идет один по земле, — говорила учительница, — он безмерно несчастен, потому что у него родины нет. Родина — люди. — Зинаида Рафаиловна взяла в руки указку. — Вот! — взмахнула она деревянной палочкой. — Чукотка, снежные тундры, бурный Байкал, а вот украинские степи. И везде — люди, и мысли у них одни. Это и есть родина.
Учительница внимательно посмотрела на девочек.
— Начало же здесь, — проговорила она и указала на класс.
У стены стоял старый шкаф, в нем тетради с пропущенными запятыми и пометками на полях, висела на гвоздике географическая карта, кусочки мела лежали у доски, белая пыль на полу, на стене портрет Зои, и смущенные, милые лица над партами.
Девочки учились.
