— Заедем! Сам посмотришь!..
Странное чувство испытал Савка, увидев омут и жальник. Все, что здесь произошло с ним ночью, казалось далеким-далеким сном. И в то же время он отчетливо помнил каждую мелочь. Вот тут он перешел речку, там стоял у сосны, а чуть повыше — сидел у надгробного камня.
Теперь это многопудовое надгробие возвышалось над кустами вереска, а рядом белел шестигранный обелиск. К нему вела тропинка, которой раньше не было. Она начиналась у лавинок, перекинутых через реку. Они тоже появились уже после той страшной ночи.
Савка с отцом подошли к обелиску. На медной доске значилось: «Анна Ивановна Петрова. 1905–1929. Самое большое счастье — отдать жизнь народу».
Последняя фраза была взята с надгробной плиты Вавилы Сошника. Ею кончалась надпись на древнем камне, который лежал на высоком гранитном постаменте рядом с обелиском.
Долго отец с сыном стояли у памятников. Сквозь навернувшиеся слезы Савка видел обелиск смутно, расплывчато. Он напомнил ту белую стройную фигуру молодой женщины, которая бросилась Савке на помощь, спасла его, а сама погибла.
Печальные воспоминания прервала ритмичная дробь барабана. Савка обернулся. На холм по тропинке гуськом поднимались ребята. Нет, не просто ребята! Пионеры! У всех алели на шее красные галстуки. Впереди шел Павлуха. Он был серьезен и важен. Повернув голову через плечо, Павлуха скомандовал:
— Отря-ад! Стой! Ать-два! Смирно!
Вскинув руку над годовой, он отрапортовал, обращаясь к Савке:
— Товарищ председатель совета отряда! За время вашего отсутствия разоблачение кулаков завершено! Преступники пойманы и понесли наказание! Могила Анны Ивановны каждый день навещается первым пионерским отрядом Атитева! Разрешите передать командование отрядом! Команду сдал — член совета отряда Павел Соколов!
— Команду принял! — смущенно ответил Савка и, подпрыгнув от избытка чувства, бросился к ребятам.
Строй смешался. Савку окружили со всех сторон, и он пропал в толпе мальчишек и девчонок.
В конце пионерского сбора Митька Круглов — председатель совета отряда — постучал стеклянной пробкой по графину с водой, выждал, когда утихнет гомон, и сказал, для путей важности растягивая слова:
— Последний вопрос… Кто хочет записаться в ячейку друзей ОДН?
Пионеры хорошо знали десятки обществ и организаций, носивших странные названия, составленные из начальных букв нескольких слов, но об ОДН никто еще не слышал.
— Это что? — крикнул чей-то голос. — Организация для несовершеннолетних?
— Нет! — ответил Митька и, сделав паузу, расшифровал новое название: — Это общество «Долой неграмотность». В городе открываются ликпункты, то есть пункты по ликвидации неграмотных.
— Там что, их будут тово — ликвидировать, как класс?
Вслед за шутливым вопросом по комнате пронесся хрип, будто кого-то душили в задних рядах.
Ребята рассмеялись. Но Митька не любил такие шутки.
— Эй, хрипун! — крикнул он. — Ты тоже был неграмотный, а жив остался! Ликвидировать, то есть научить читать и писать. Сейчас это самое главное!.. Даю подумать до завтра, а завтра чтоб было ясно, кто друг ОДН, а кто против!
— А бабушку учить можно? — спросил тоненький голосок.
— Хоть прабабушку! — отозвался Митька. — Условия такие: либо приходить на ликпункт и там помогать учителям проводить занятия, либо найти неграмотного и учить его на дому. К десятой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции каждый пионер должен ликвидировать хотя бы одного неграмотного!
После этой убедительной речи все оказались в числе друзей ОДН. Одни предоставили себя в распоряжение ликпунктов, другие сообщили фамилии неграхмотных, с которыми будут проводить индивидуальные занятия.
— Учтите! — предупредил Митька. — Проверка — в октябре. И если ваши ученики не смогут прочитать передовицу «Правды»…
Чувствуя, что малость перехватил, он закруглился:
— В общем головой отвечаете!
Сам Митька вначале решил пойти в ликпункт, но все сложилось совсем по-другому.
Вечером, когда он изучал походы Александра Македонского, пришла соседка Акулина Степановна Голосова, а попросту — Акуля-судомойка. Митька краем уха услышал ее разговор с матерью.
— Марьюшка! — робким, извиняющимся голосом спросила Акулина Степановна. — Митрий-то твой дома?
— Дома, дома! — добродушно ответила мать.
— Покличь-ка его, милушка! Письмо вот пришло… Прочитать бы надо… А может, ты сама?
Наступила пауза. Вероятно, мать взяла письмо и рассматривала его. А Митька в это время раздумывал, нельзя ли использовать подвернувшийся случай.
— Больно почерк мудреный, — донеслось до него из кухни. — По печатному я бы тебе прочла, а тут сплошные кривулины — без Митьки не обойтись!
В словах матери звучала скрытая гордость за сына. Митька почувствовал прилив сил и, не дожидаясь, когда его позовут, вышел на кухню.
— А как же ты раньше письма читала, тетя Акуля? — спросил он.
— А писем-то, сынок, и не было ни одного. Первое, вот, пришло. Писать некому…
И Акулина Степановна вдруг прослезилась. Так плачут, когда вспоминают давно пережитое горе, с которым уже успели смириться.
— Жили бы сынки, — писали бы… А так… Мир велик, народу много, а до нас никому дела нет…
Митька знал, что сыновья Акулины Степановны пропали в гражданскую войну. У него мелькнула мысль: что, если письмо от одного из них! Митька порывисто протянул руку к распечатанному конверту. Акулина Степановна догадалась, чем вызвано это радостное нетерпеливое движение.
— Нет, сынок! Я хоть и не могу читать, а чую сердцем — не от них. Восемь лет минуло — косточки и те погнили… От кого письмо, — ума не приложу.
Митька взял конверт, вытащил перегнутый пополам листок, прочитал про себя верхнюю строку: «Почтеннейший Карп Федотович и уважаемая Акулина Степановна…» Так сын не напишет. Письмо больше не интересовало Митьку.
— От знакомых, — определил он. — Можно не торопиться. Хочешь, тетя Акуля, я так сделаю, что ты сама письмо прочитаешь?
— Это как же? — удивилась женщина.
— А так! Сейчас всех неграмотных будут ликвидировать. Каждый пионер обязан кого-нибудь ликвиднуть! Вот я, например, возьму и научу тебя! С азбуки начнем: а, бэ, вэ… Слыхала?
Акулина Степановна улыбнулась недоверчиво и пошутила:
— Почему на меня на одну такая напасть? Ты уж и моего Карпа Федотыча не забудь — он тоже грамотей великий: расписывается крестами.
— Могу и его! — обрадовался Митька. — Это даже лучше — сразу двоих ликвидирую!
— Ты не глумись над старшими! — строго сказала мать. — Читай письмо!
— А я ничего! — ответил Митька. — Я серьезно! Им же польза — лезут в письма всякие чужие, а там секрет какой-нибудь! А я месяц похожу к ним вечерами — и научу читать!
— Приходи, приходи, сынок! — примирительно произнесла Акулина Степановна тоном, которым успокаивают капризного ребенка. — А секреты… Какие у нас секреты! Давай-ка прочитай письмецо-то!
И Митька начал читать: «Почтеннейший Карп Федотович и уважаемая Акулина Степановна. Пишет вам Лука Самохин. Извещаю, что сижу в местах весьма отдаленных — замаливаю грехи. Половину отмолил, кажется. Еще пять лет осталось, а там выйду подчистую. Но не о себе пишу — пишу о сынах ваших. Хочу прояснить вам их судьбу. Как ни прискорбно, но вынужден сказать правду. Убегали они от деникинцев и попали под копыта красных конников. Те и порубали их. А я тогда уцелел, зато сейчас… И все потому, что в смутное время жизнь свою спасал, как умел.
Помнится мне, что остался у вас сундучок со старыми, ненужными бумагами. Так выкиньте их в печку. Ни мне, ни вам они не пригодятся. А бывшему хозяину нашему — Сахарнову — по земле русской больше не хаживать. Так что и ему они ни к чему. К сему Самохин».
Письмо растревожило материнское сердце. Хотя в душе Акулина Степановна давно похоронила сыновей, прямое слово о их гибели все же заставило ее снова пережить горечь утраты. Всхлипывая и причитая, она ушла.
— Кто это Самохин? — спросил Митька у матери.
— Приказчик был такой… Зверюга! Правая рука заводчика Сахарнова.
— А откуда же он тетку Акулю знает?
— Она посуду на кухне у Сахарнова мыла, а Карп Федотыч в кухонных мужиках ходил. Потому и знает их Самохин. Но они люди порядочные — не чета этому прохвосту…
* * *
Акулина Степановна и Карп Федотович Голосовы жили на первом этаже в отдельной комнате с темной прихожей. По старинке эту квартиренку называли дворницкой. Ее когда-то занимал дворник.
Карп Федотович работал извозчиком в конторе «Гужтранс». Акулина Степановна и после революции не сменила свою немудреную профессию — мыла посуду в столовой.
