— Но ты же не виновата!
— Виновата. Ранение в бою — это одно. А искалечиться просто так, ни за что ни про что — это совсем другое.
— Ты могла бы работать в штабе, — сказала я. — Но сначала все равно нужно вылечиться.
— А война? Я бы презирала себя всю жизнь. Другие умирают, а мне ведь только больно.
— Не все умирают. И потом, не обязательно, чтобы летала именно ты…
Я чувствовала, что говорю не то.
— Не надо, Нат, — попросила она.
Да, да, не надо. Все равно она будет летать. Будет, несмотря ни на что.
Описав дугу в полнеба, упада яркая звезда. Еще одна… еще.
— На-ат!
— Да?
— Ты задумала?
— Нет. Не хочется.
— А я задумала…
Спрашивать, какое желание, не полагалось. И мы сидели в своих кабинах, глядя, как темнеет вечернее небо.
Все чаще чья-то невидимая руки чертила по небу в разных направлениях четкие серебряные линии. Они появлялись неожиданно и тут же бесследно исчезали, внося что-то тревожное в неподвижную тишину вечера.
Я думала о Гале. Она всегда казалась мне сильной, целеустремленной. Впервые я увидела ее в Москве, еще до войны. Прыгали парашютистки — студентки авиационного института. С неба на зеленый ковер аэродрома опустилась девушка. Высокая, гибкая, она ловко «погасила» парашют, и белый шелк купола упал к ее ногам. Галю окликнули, и она обернулась. Темные, узкого разреза глаза, смуглое красивое лицо. Еще тогда я заметила в ее глазах какое-то особенное выражение радости. Словно ей было известно что-то очень хорошее, от чего растут крылья и удесятеряются силы, и словно радость эту она хочет отдать всем.
Да, Галя была удивительной девушкой. А могла бы я вот так же, как она? Переносить эту боль, жить с ней и летать, летать…
Не раз ей предлагали уйти с летной работы. Но она упорно не соглашалась. Однажды, когда командир полка осторожно заговорила с ней на эту тему, Галя пошла на отчаянный шаг.
— Вы думаете, что я не могу летать? Что мне трудно?
Глаза ее лихорадочно заблестели, она неестественно громко засмеялась и воскликнула:
— Смотрите!
Быстро запрокинув руки назад, она согнула колени и сделала «мостик». В первое мгновение все окаменели от неожиданности.
Выпрямившись, Галя стояла бледная как мел и улыбалась. Подбежавшая к ней командир полка смотрела на нее серьезно, нахмурив брови.
— Зачем же ты… так? — тихо сказала она. — Разве я не понимаю?..
Галю отправили в санаторий, но летать разрешили.
Приехала она оттуда счастливая. Привезла с собой куклу — подарок. В Галиной жизни появился Ефимыч, от которого стали приходить письма.
Когда над нашим аэродромом пролетала на запад девятка «бостонов», все знали: это Ефимыч повел свою эскадрилью.
…Стемнело. Самолета с боевой задачей все еще не было. «ПО-2» стояли в шахматном порядке, готовые к вылету.
Мелькал свет карманных фонариков — механики проверяли заправку горючим.
— В детстве, совсем еще девчонкой, я мечтала о подвигах. И почему-то была уверена, что погибну как-нибудь трагически… Ты слушаешь меня, Нат?
— Да. А теперь?
— Потом все прошло. А сейчас… — Галя помедлила.
— Что сейчас?
— Я иногда опять чувствую себя девчонкой.
— Все это вздор. Через десять лет мы с тобой будем вместе вспоминать этот вечер.
— Не могу себе представить. Странно, почему? Я ведь так легко воображаю себе все, о чем думаю.
— Просто это еще очень не скоро.
— Странно… — повторила Галя.
— А талисман твой? — пошутила я.
— Я не верю в это.
— Кукла с тобой?
— Да. Но я беру ее просто потому, что она от Ефимыча.
— Сегодня пролетали «бостоны». Ты видела?
— Они вернулись без потерь. Всей девяткой.
Мне хотелось поговорить с Галей о рассказе, который она написала в наш полковой литературный журнал. Но что-то останавливало меня. Рассказ назывался «Кукла». О девушке-летчице, погибшей за Родину. После нее осталась только обгорелая кукла-талисман. Ясно, что Галя написала о себе. Зачем она это сделала? Нарочно, чтобы испытать судьбу?
Но я только спросила:
— А он в самом деле такой… хороший, твой Ефимыч? Я прочла рассказ.
Она ответила не сразу.
— Не знаю. Может быть. Но я хочу, чтобы он был таким. Другим я его не представляю.
— А если он все-таки другой?
— Тогда… Нет, это невозможно. Я бы почувствовала.
…Послышался знакомый рокот — это возвращался самолет.
Над стартом взмыла ракета. На несколько секунд из темноты вырвались силуэты самолетов, машин, людей. По земле пробежали длинные косые тени и быстро слились вместе. Ракета, рассыпавшись, погасла, оставив в воздухе светлый дымок.
Вскоре мы получили боевую задачу. Сразу на старте все ожило, задвигалось. Заработали моторы, забегали зайчики фонариков.
Я приготовилась включить мотор, как вдруг кто-то громко позвал:
— Докутович! Галя!
— Здесь! — отозвалась Галя.
К самолету подошла Женя Руднева, штурман полка.
— Минуточку!
Она взобралась на крыло и обратилась сразу к нам обеим:
— Девочки, как вы посмотрите на то, чтобы вас разъединить на сегодня?
— Почему?
— Видишь ли, Галя, летчик Аня Высоцкая из второй эскадрильи просит дать ей более опытного штурмана.
— А у них разве своих нет? — спросила я.
Мне не хотелось отдавать Галю. Да еще в другую эскадрилью.
— Мы уже все прикинули: по-другому менять состав экипажей нельзя. Цель сложная, а у Высоцкой всего два боевых вылета.
— Ну что ж, если так… — сказала Галя и неохотно начала вылезать из кабины.
Женя спрыгнула с крыла и ждала ее у самолета.
— Я знаю, Галочка, что не обрадовала тебя. Но нужно. Прошу тебя, будь внимательна. Мне кажется, что Аня чувствует себя не совсем уверенно.
— Хорошо. Не волнуйся.
— Я почему-то боюсь за тебя… — вырвалось у Жени. — Как ты себя чувствуешь сегодня?
Она смотрела на Галю глазами, полными тревоги. Женя относилась к Гале с большой нежностью и уважением. Она знала, как ей бывает трудно, и все-таки верила в ее необыкновенную силу воли. Пожалуй, в полку она любила ее больше всех.
— Что ты, Женя! Все будет в порядке! — Галя тронула Женю за плечо и улыбнулась. Она уже повернулась, чтобы идти, когда Женя воскликнула:
— Постой, постой, я совсем забыла! Я и обрадовать тебя могу! — и протянула конверт.
Галя взглянула на письмо и спрятала его в планшет.
— Прочту, когда вернусь! — радостно сказала она и на прощание махнула рукой.
Усаживаясь в задней кабине, мой новый штурман удивленно воскликнула:
— Кукла! Какая чудесная! Чья она?
— Галя забыла. Беги скорей, отдай ей!
— Сейчас. — И она, взяв куклу, поспешила к старту, где стоял готовый к взлету самолет.
Через минуту она возвратилась.
— Опоздала! Уже улетела!
— Садись быстрей!
Приближалась наша очередь взлетать. Дежурный подал мне знак выруливать. В это время по взлетной дорожке, рассыпая снопы искр, бежал самолет. Там была Галя.
Самолет долго не хотел отрываться от земли. Но вот он, тяжело рыча, поднялся в воздух. Еще некоторое время были видны голубоватые огоньки выхлопов мотора. Потом ночная тьма поглотила его. Самолет улетел на запад. Туда, где стреляли зенитки, где в небо врезались ослепительно белые лучи прожекторов. Улетел, чтобы никогда больше не вернуться…
…Солнечный луч куда-то исчез. По-прежнему никто не спал. И кукла удивленно смотрела перед собой.
Хорошо бы уснуть…
Ты мой белый, шелковистый,
Не скучай, друг, без меня…
Сентябрь
Пришел сентябрь. Мне двадцать один год.
В этот день льет дождь. Мокрые деревья, мокрые листья. Примятая трава.
За окном — подсолнух. Слегка качается на длинном стебле. Головка опущена и нервно подрагивает. Кажется, что подсолнух живой и кем-то обижен.
На тоненькой вишне блестит намокшая кора. Вишня клонится к забору и перебирает слабыми веточками, как руками. Будто хватается за воздух…
