выходке Эржи ни слова не было сказано.
Крестная принесла маме муки и сала.
— Ты парня-то пришли, — сказала она, — он нам поможет. Работать научится…
Ергуша не было дома. На рассвете ушел с Хвостиком — гнать Рогачку в стадо. С тех пор не возвращался.
— И не знаю, где его носит, — жаловалась мама. — Совсем от дома отбился.
А Ергуш, обутый в старые башмаки, отправился вместе с Палё Стеранкой в горы. Взял с собой Хвостика — пусть побегает. Будет скотину заворачивать.
Травы стало мало, овцы давали меньше молока — доили их теперь только утром и вечером. Поэтому они оставались на пастбище целый день. Палё нес в рукаве обед — хлеб да сало. Всю еду он предложил Ергушу: как бы тот не проголодался, а сам-то он обойдется. Ергуш поблагодарил, не принял.
— Коли мы уж вдвоем, — сказал Палё, — то можно пойти на Загробы. Один-то я бы не справился, овцы разбегутся. А там хорошее пастбище и птиц много.
Погнали стадо не через Ямки, а напрямик, по крутым Межам, что над кладбищем. Дорога вела вдоль длинного, узкого сада. Выше поднималась округлая вершина Загробов — в густой шубе орешника, кизила и грабов. Крутая вершина, неприступная. Там, под кустами, растет чернушка и высокая, по колено, трава.
Овцы и козы разбрелись по кустарнику; не блеяли, голоса не подавали, недосуг было: не пастбище, а пир настоящий. Хвостик бродил где-то возле них.
— Время есть, можно передохнуть, — сказал Палё, когда они поднялись до того места, где кончался сад.
Сели в холодок под дощатым забором. За забором что-то хрустело, шуршало. Заглянули в щелку — а в саду заяц, большой, длинноухий! Угощался одуванчиками, чахлым клевером, ушами поводил.
— Лови! Держи! — изо всей силы закричал Палё.
Перескочили забор, погнались за зайцем, а тот шмыгнул через сад — только его и видели: ушел на Загробы.
В саду — никого. Таинственная тишина. Холодок щекочет спину, слух и зрение обострились. Приятное беспокойство охватывает. Надо молчать, переговариваться знаками. Двигаться бесшумно, как тень.
Деревья старые, корявые. Мохом поросли, лишайником. Одни уже высохли, в других дупла. На яблоне, склонившейся с откоса, чернеет дыра. На высоте трех метров. Края у дыры чистые, отшлифованные. Что бы в ней могло такое быть?
— Может, птицы там? — шепнул Палё Стеранка. — Если дупло чистое, без паутины, то в нем могут жить птицы…
Он пошел по стволу яблони, как по тропинке: ствол-то совсем наклонился, вбок торчит. Лег Палё на живот, приложил ухо к дыре. Послушал, посмотрел, и вдруг краска сбежала с его лица — так он испугался.
— Змея! — испуганно крикнул он, соскальзывая вниз.
Пошел Ергуш. Лег, прислушался, пригляделся. Сунул руку в дупло…
— Что ты делаешь! — еле выговорил Палё. — Ужалит!
Ергуш, улыбаясь, вытащил руку, а в руке у него коричнево-пепельная странная птица. Вертит головой, смотрит на Ергуша испуганно, как будто хочет сказать: «Нет, не по мне это…»
— Вертишейка! — обрадовался Палё. — Вот шельма! Шипит как змея!
Осмотрели птицу, погладили, выпустили. Заглянули в дупло — в темноте белеют пять яичек.
— Уйдем. Может, вернется, — посоветовал Палё.
Ушли в конец сада, легли под забор, не спуская глаз с дупла на яблоне. Вертишейка скоро прилетела, села около дупла, огляделась, голову повернула. Наверное, хотела шепнуть: «Нет их тут, нет их тут…» Нырнула в дыру.
— Не тронем ее, — сказал Ергуш. — А то гнездо бросит.
Посреди сада стоит деревянная будка. Что в ней может быть? Перед будкой — огород. Картошка, фасоль, капуста прозябают в тени деревьев. Над огородом клонится под тяжестью плодов грушевое дерево. Желтые груши, продолговатые, как оселки, висят гроздьями. Самые зрелые попадали наземь.
— Спелые груши! — прошептал Палё.
Подкрались тихонько, осторожно, как тень. Попробовали. Замечательные груши!
— Я влезу на дерево, потрясу, — сказал Ергуш и мигом взобрался на грушу.
Самые лучшие висели на верхушке. Надо было залезть на верхнюю ветку, да осторожно, чтобы и сучка не обломить. Тряхнуть слабо, чтоб зеленые не упали… Еще немножко…
Скрипнула дверь в будке. Выбежала оттуда старая женщина с граблями.
— Идут! — закричал Палё — и давай бог ноги.
Ергуш ощутил, как каждая жилка его налилась неведомой силой, от которой напряглись все его мышцы. Наверное, когда-то он был птицей, он знал это! И теперь в нем проснулась та, давняя, птица. Прыгнул, руки раскинул, полетел…
— Иисусе Христе! — испуганно закричала старая женщина.
Гоп! Ергуш пальцами коснулся мягкой земли, сел, вскочил, убежал.
— Убьешься, полоумный! — кричала вслед ему старуха.
Ергуш остановился у забора:
— Не сердитесь, тетушка! Я больше к вам лазить не буду.
И он исчез из глаз, перепрыгнув через забор.
За забором его ждал Палё — в ужасе и тревоге. Хвостик сидел рядом с ним.
— Прыгаешь, как дикий, — сказал Палё. — Я такого еще не видывал. А она нас в будке подкарауливала, старая карга! Надо спасаться.
Мальчики шмыгнули в кусты, собрали овец и коз. Хвостик сразу понял, что надо делать: он продирался сквозь кусты, лаял, сгонял стадо.
Двинулись дальше в гору.
Когда миновали Загробы, местность пошла ровнее. Здесь лежали поля под паром, отделенные друг от друга высокими кустами.
— Тут пасти нельзя, — сказал Палё, — тут пасут сами хозяева.
Миновав пары, свернули на восток и приблизились к Студеной яме. Трава на каменистой почве росла скудная, овцы блеяли, разбегались, пастись не хотели. Солнце припекало, раскаленный воздух дрожал, колыхался над землей.
— Загоним овец к водопойным колодам, — предложил Палё. — Напьются и лягут. А мы тогда сбегаем к пастушьей хижине.
Овцы зачуяли воду, побежали в ложбину, к водопою. Опустив морды в воду, пили долго, не отрываясь. Козы мочили в колодах свои бородки, втягивали воду, делали большие глотки.
Потом стадо спустилось на дно ложбины, под тень ольх. Овцы опустили головы, сбились в кучу. Козы разлеглись поодиночке на расстоянии шага друг от друга; пережевывали жвачку, потряхивали бородками, сонно моргали.
— Пастушья хижина вон в той стороне, — показал Палё Стеранка. — Там бачуют [12] мой собственный дядя, а они меня любят. Пойдем! Дядя нам жинчицы дадут.
Хвостика привязали к колоде кнутом Палё так, чтоб он мог и в холодке полежать, и воды попить, если захочет. А к пастушьей хижине ему нельзя, перегрызется с тамошними собаками.
Палё еще раз окинул взглядом свое стадо и повел Ергуша из Студеной ямы.
Пастбища за Студеной ямой уже не принадлежали деревне. Они были собственностью богатого барина из города, у которого много овец и много кошар в разных местах. Трава здесь росла густая, и в темной зелени заметны были большие
