чужого плеча, как вор. Он прятал глаза от людей и поднимал воротник пальто, боялся встретить знакомых. И теперь, через столько лет, ему было стыдно той своей трусости.
— А тебе, наверное, ничего не снится. — И с завистью добавил: — Спишь без задних ног?
— Мне? — переспросил Коля, и вдруг у него вырвалось: — Сегодня приснился сон… Будто у меня отец не родной, — он чуть не захлебнулся и не заплакал от этих слов, — а от меня скрывают.
Сергей Алексеевич впервые поднял глаза: слишком странными показались ему слова мальчика.
— Чего только не приснится, — сказал он. — Ну а дальше-то что?
— Проснулся. — Тоска совсем одолела Колю, и ему нестерпимо захотелось все рассказать Сергею Алексеевичу, чтобы легче стало, и он готов был уже открыться, но вместо этого сказал обычные слова: — Одного лекарства не достал. Вот рецепт.
— Оставь себе, — сказал Сергей Алексеевич. — При случае возьмешь. — Он заметил в кармане Колиной рубахи конверт. — Это что, письмо от родителей?
— Фотограф прислал. — Коля протянул Сергею Алексеевичу конверт.
— Ну-ка, ну-ка! — Он вытащил фотографию из конверта.
Одно дело представлять себе, что вместо Коли на камне сидел Витька, а другое дело — фотография, и на ней действительно Витька… Сергей Алексеевич забыл о Коле и когда наконец опомнился, то мальчика уже не было в комнате. У Сергея Алексеевича мелькнуло в голове, что получилось как-то неудобно, и мальчишка вроде был чем-то расстроен, а он даже его не расспросил.
А тем временем Коля торопливо собирал вещи. «Я им в тягость, — думал Коля. — Они и на Севере поэтому болтались, чтобы отделаться от меня. Уеду куда-нибудь и поступлю на работу. Или лучше попрошу Сергея Алексеевича, чтобы он устроил меня в Суворовское училище». С этой мыслью он взял в одну руку чемодан, в другую — клетку с кенаром и направился к двери. У него теперь было одно-единственное желание — побыстрее отсюда убежать, чтобы никого не видеть: ни тети Кати, ни Юрки. Быстрее, быстрее! Все хорошее, что было в нем к родителям, куда-то улетучилось, и теперь им владела только обида. На столе лежала телеграмма, он сначала в лихорадке даже не заметил ее.
И тут пришел Юрка.
— Колька, — крикнул он, притворяясь, что между ними ничего не произошло, — телеграмма! — И помахал бумажкой над головой.
Но телеграмма была ему не нужна, она прибыла с опозданием.
— Ты куда? — Юрка загородил Коле дорогу.
— Куда надо. — Он держался из последних сил.
— Совсем псих. Телеграмма же!
— Возьми ее себе на память, — сказал Коля. — А ну, пусти!
Юрка, отталкивая его от двери, открыл телеграмму и прочел:
— «Будем завтра. Целуем. Твои папа-мама».
— Пусти! — крикнул Коля в отчаянии.
Юрка отступил, и Коля выскочил на улицу.
…Сергей Алексеевич сразу понял, что случилась какая-то неприятность. Коля вошел в дверь без стука, с чемоданчиком и клеткой.
— Что с тобой? — Он подошел к Коле, и тот вдруг уткнулся ему в грудь и заплакал, как маленький. — Ну, ну, — сказал Сергей Алексеевич. — Ты ведь не девчонка. — Взял у него чемоданчик и клетку и усадил на стул. — Рассказывай… Рассказывай. Сразу легче станет.
— Я вам говорил про сон. Что у меня отец неродной. Так это правда. Юрка сказал.
— Только и всего? — сказал Сергей Алексеевич. — И ты из-за этого так раскис! Что значит неродной? Он тебя любит, считает своим сыном…
— Ничего он меня не любит, — сказал Коля. — Иначе не врал бы.
— Ну и куда же ты собрался? — спросил Сергей Алексеевич.
— В интернат… куда же… — сказал Коля. — Если не откажете, то я хотел бы в Москву, в Суворовское. Напишете письмо?
— Напишу. Давай только так. Завтра поговоришь с ними — и в дорогу.
— Нет, — сказал Коля.
— Он же тебя любит как родного, — сказал Сергей Алексеевич. — Я уверен.
Но не так-то легко было пробиться к сердцу и разуму Коли и убедить его. Он ожесточился и не хотел ничего слышать.
— Мне их жалость не нужна. — Коля встал. — Напишете письмо?
— Напишу, напишу. Вот сейчас допьем чай, и напишу, — сказал Сергей Алексеевич. — Или вот что… Завтра уедем вместе.
— Правда? — радостно спросил Коля.
— Правда. — Сергей Алексеевич подумал, что совсем неплохо, что Коля будет учиться в Москве. Он сможет навещать его, и все будет прекрасно. Но в следующий момент он вспомнил о его родителях, и ему стало стыдно. Тихо, собираясь с мыслями, как правильнее поступить, добавил: — А все-таки ты похож на Витьку… Он тоже не любил, когда его жалели… Только он был веселый… — Вспышка радости, возникшая от возможности увезти Колю в Москву, прошла, и теперь он весь растворился в желании помочь мальчику. — А ты нос повесил. А у Витьки жизнь была трудной, без матери рос.
— А Лусия? — спросил Коля. Он был по-прежнему возбужден, но предложение Сергея Алексеевича уехать вместе слегка взбодрило его.
Сергей Алексеевич промолчал: так неожиданно они подобрались к Лусии. Неужели настал и этот час? А зачем, собственно, ему отвечать на Колин вопрос? Лучше промолчать. Но слова уже рвались из него.
Он помнил этот день, еще один счастливый в его жизни, и в Витькиной тоже, и у Лусии. Только кончился он плохо. Он помнил это двухместное купе поезда и настольную лампу под абажуром, которую Лусия прикрыла платком, чтобы свет не мешал Витьке спать.
А Витька совсем и не спал, притворялся, прошептал, будто во сне, «мама» в тот момент, когда Лусия поправляла на нем одеяло. Конечно, он не спал, просто так ему было легче назвать ее мамой.
«Что он сказал?» — спросила Лусия, хотя все слышала сама.
«Ма-ма», — сказал он.
Потом дверь в их купе открылась, и вошли пограничники. Лейтенант и старшина. Он встретил через несколько лет этого лейтенанта на фронте: храбрый был лейтенант, но он не смог преодолеть своей антипатии к нему и перевел его в другую часть.
«Извините, товарищ комбриг, — сказал лейтенант. — Проверка документов».
Он достал свои документы и протянул лейтенанту.
«Разве эта территория входит в пограничную зону?» — спросил он.
«Да, — ответил лейтенант. — Со вчерашнего дня», — и протянул ему документы.
«Это мои», — кивнул он на Витьку и Лусию.
Лейтенант повернулся к Лусии и сказал:
«Ваши документы?»
Лусия не поняла, что у нее требовали, и повернулась к нему. Тогда он достал из кармана разрешение Лусии на въезд в Советский Союз и отдал лейтенанту.
«Пока это ее паспорт, — попробовал он пошутить и даже улыбнулся лейтенанту, чтобы задобрить его. — Она из Испании. Я беру всю ответственность на себя».
«Извините, товарищ
