Ледяная равнина, казалось, не имела конца. Штеффи мерзла всем телом, несмотря на кофту и две пары чулок. Она съела последний бутерброд, пока шла. В бутылке с молоком плавали льдинки.
Хуже всего было то, что начало смеркаться. Свет стал тусклым, и ее тень на льду чудно вытянулась. Казалось, что она идет на ходулях.
Быстро темнело. Вскоре она ничего не сможет увидеть. Подумать только, а ведь там могут быть проруби и трещины во льду!
Штеффи испугалась, но выхода не было. Если она останется там, где находится сейчас, замерзнет насмерть ночью. Снег скрипел, а лед слегка потрескивал. Вдали мигал красным светом маяк.
Наконец, когда почти совсем стемнело, она увидела впереди очертания земли. Штеффи прибавила шагу. Смертельно устав и промерзнув до костей, она ступила на твердую почву. Она стояла на каменистом берегу. Справа был причал и навес для лодки…
Штеффи подняла глаза. Прямо перед ней стоял белый дом с высокой каменной лестницей.
Этот дом она узнала.
Должно быть, она ходила по кругу, вместо того, чтобы идти прямо вперед; свернула от моря, думая, что идет к большой земле, обогнула остров на таком большом расстоянии, что сама не видела его, прежде чем снова отклонилась от курса и пришла к берегу с левой стороны. Маяк, который она видела, был, видимо, тот же, на который она обычно смотрела с вершины холма.
Все это долгое путешествие оказалось бессмысленным. Она вернулась туда, откуда начала. Она ничего не смогла сделать, чтобы помочь маме с папой. Ничего.
В кухонном окне горел свет. Открыв входную дверь, Штеффи почувствовала запах жареной свинины.
– Штеффи, – крикнула тетя Марта из кухни. – Это ты?
Тетя Марта разогревала тушеные бобы для нее и была недовольна, что она опоздала.
– Могла бы постараться не опаздывать, – сказала она. – Я же просила прийти домой к ужину?
– Я не знала, который час, – ответила Штеффи.
– Ты так долго каталась на санках?
Штеффи покачала головой.
– Нет, мы еще ходили на лед недалеко.
– Ну и затея, – сказала тетя Марта. – Будь осторожна, чтобы не упасть в какую-нибудь прорубь.
Никто ничего не узнает о ее путешествии по льду. Это останется ее тайной. Санки она заберет после воскресной школы, а тете Марте скажет, что оставила их у Бриты.
Когда дядя Эверт вернулся домой, Штеффи рассказала ему о папином письме и об ответе Комитета помощи. К ее изумлению тетя Марта сказала:
– Это неправильно. Должен же быть какой-нибудь выход.
Дядя Эверт на некоторое время погрузился в раздумья и затем сказал:
– Я могу написать нашему депутату риксдага. Возможно, он попробует что-нибудь сделать.
– Депутату риксдага? Кто это? – спросила Штеффи.
– Риксдаг, – сказал дядя Эверт, – это место, где заседают политики и принимаются государственные решения. Наш депутат риксдага родом с островов. С ним можно поговорить, как с обычным человеком.
Дядя Эверт расспросил Штеффи о ее родителях и написал письмо. «Риксдаг Швеции» стояло под именем на конверте.
Штеффи пошла на почту вместе с дядей Эвертом, чтобы отправить письмо в Стокгольм. На кассиршу это произвело впечатление.
– Вот как, решили заняться политикой? – сказала она.
– Конечно, – ответил дядя Эверт.
Покинув здание почты, Штеффи и дядя Эверт от души посмеялись над любопытным выражением лица кассирши.
– Ей бы очень хотелось узнать, о чем это письмо, – сказал дядя Эверт.
Теперь Штеффи с таким же нетерпением ждала письмо из Стокгольма, как и от мамы с папой. Она представляла себе узкий длинный конверт с золотистой кромкой и гербом Швеции на желто-голубом поле. Внутри должно лежать письмо, где написано, что мама и папа приглашены в Швецию.
Недели следовали одна за другой, не принося никаких писем. Мороз усилился. В школе дети сидели, не снимая верхней одежды.
В среду, в начале марта, учительница сообщила, что школу закроют на несколько недель. Слишком много тратилось кокса, чтобы согреть здание.
– Нужно экономить топливо, особенно сейчас, когда идет война. У нас коксовые каникулы до Пасхи. Затем так и так должно уже потеплеть.
Они получили задания для работы дома, пока школа будет закрыта, примеры и упражнения по правописанию. Штеффи скучала по школе. Дни тянулись так долго. Она ждала письма из Стокгольма, открытия школы, наступления весны.
В этом году Пасха была ранняя. Море все еще сковано льдом и покрыто снегом. Незадолго до Пасхи дети и молодежь принялись собирать на самом высоком месте острова огромную кучу хвороста. Это будет пасхальный костер.
– Он должен быть виден издалека, – сказала Нелли, когда они со Штеффи тащили вверх к костру несколько кусков старой фанеры. – Чтобы на других островах увидели, что у нас самый большой огонь.
Костер зажгут в пасхальный вечер, когда начнет смеркаться. В понедельник, как обычно, Штеффи отправилась на почту. По дороге ей встретились два странных существа. Они выглядели как маленькие старушонки, но оделись не в черное, как было принято на острове, а вырядились в пестрые юбки, передники и шали.
Подойдя поближе, Штеффи увидела, что это два ребенка. Длинные юбки путались у них в ногах. Один ребенок нес метлу. У другого был медный котел. Щеки нарумянены, а носы – в саже.
Только когда они подошли вплотную, Штеффи их узнала. Нелли и Соня. Что они с собой сделали?
– Подари монетку пасхальным бабкам, – сказала Соня и протянула Штеффи котел.
Штеффи пришла в ярость. Ее младшая сестра бродила по дорогам и попрошайничала, вырядившись, как оборванка.
Подумать только, если бы мама с папой об этом узнали! Она сорвала с Нелли цветастую шаль и закричала:
– Ты с ума сошла? Ты еще будешь позорить нас на весь остров?
– Пусти! – заревела Нелли и попыталась перетянуть шаль на себя. – Побереги шаль, она – тети Альмы.
– Сними с себя эти лохмотья, – продолжала кричать Штеффи. – Иди домой и умойся! Ты похожа на попрошайку. Что подумают люди?
– Это ты сошла с ума, – закричала ей в ответ Нелли. – Ты ничего не знаешь. Мы – пасхальные бабки. Только ты не знаешь, что это такое. Ты ведь считаешь, что все должно быть как дома.
– Соня! Нелли! – послышалось несколько детских голосов. Прибежали три маленькие девочки. Они были одеты точно так же как Нелли и Соня.
– У вас уже что-нибудь есть?
Соня показала свой котел. Она потрясла его, и внутри что-то загромыхало.
Штеффи переводила взгляд с одного нарумяненного и вымазанного сажей детского лица на другое. Пасхальные бабки?
– Отдай мне шаль, – сказала Нелли. – Здесь все переодеваются в пасхальных старушек. Спроси кого угодно, тебе скажут.
Штеффи протянула Нелли шаль и пошла дальше. Почта оказалась закрыта.
Вечером Штеффи пошла с тетей Мартой и дядей Эвертом на холм к пасхальному костру. Еще как следует не стемнело. Небо было темно-синим.
Все население острова собралось вокруг костра: молодые и старые, мальчики и девочки, мужчины и женщины. Там же была и Нелли со своими подружками. Все еще выряженные.
Пэр-Эрик с несколькими мальчишками отвечали за костер. Они взяли с собой бидон с керосином, чтобы огонь вспыхнул.
– Когда же зажгут? – спросила Штеффи.
– Скоро, – сказал дядя Эверт. – Но мы не первые. Нам придется подождать.
Синий цвет неба стал еще на тон темнее.
– Теперь пора, – сказал дядя Эверт.
Далеко-далеко на севере слабым светом вспыхнуло пламя. Еще одно, немного ближе, и еще, на соседнем острове. Пэр-Эрик вылил содержимое бидона на кучу хвороста и поджег. Взметнулось большое пламя. Захрустел и затрещал сухой хворост.
– Огонь разгорается, – удовлетворенно сказал дядя Эверт.
Эстафета передавалась с острова на остров, дальше и дальше к югу. Как пылающая цепь, горели костры на вершинах самых высоких холмов.
Жар был так силен, что Штеффи пришлось немного отступить. Казалось, будто летнее солнце согревало лицо и тело спереди, а за спиной все еще была зима.
Дядя Эверт положил руку на плечо Штеффи.
– Замерзла?
Штеффи покачала головой. Огонь бушевал. Языки пламени взвивались к небу, которое уже почти потемнело.
«На всех островах, – думала Штеффи. – На всех островах вокруг костров стоят и греются люди. На всех островах кого-нибудь из детей спрашивают, не замерз ли он. На всех островах смотрят на огни соседних островов».
От этой мысли на душе у нее потеплело.
– Кто из вас осенью собирается продолжить учебу?
Учительница стояла на кафедре в первый учебный день после Пасхи. Дети еще как следует не угомонились за своими партами. Как будто они разучились за долгие каникулы вести себя тихо.
Сильвия и Ингрид, староста класса, одновременно подняли руки. Еще три мальчика подняли руки следом за ними.
– Больше никто?
Штеффи подняла руку.
