что не две человеческие жизни. А то я иногда думал, что я не успею ее найти и тебе придется продолжать мои поиски. А теперь, теперь мы займемся чем-то более значительным. Мы займемся сверхглубоким бурением. Пройдем в земную кору до пятнадцати километров и дойдем до мантии. Какое красивое и древнее слово „мантия“! Наша земля в ослепительной, огненной мантии с температурой в одну тысячу девятьсот градусов жары. И мы с тобой войдем в эту мантию. И прихватим с собой Кешку и Любу. Пожалуйста, расти быстрее.
Твой Глеб».
Павлик прочел письмо второй раз. От радости у него даже закружилась голова. Наконец-то, наконец-то отец нашел руду!
Павлик выскочил на улицу и побежал в сторону базара, потом решил, что, пожалуй, мать уже вернулась домой, и бросился в противоположную сторону.
И тут он увидел ее далеко впереди себя.
— Рита, Рита! — закричал Павлик и бросился ее догонять.
Но по пути к Рите его перехватил старшина Нанба. Уж такое себе место выбрал старшина, что на базар идешь — проходишь мимо Нанбы, на почту идешь — проходишь мимо Наибы, к морю идешь — тоже проходишь мимо Нанбы.
— Опять нарушаешь порядок!
— У меня письмо, — робко сказал Павлик.
— Письмо не дает тебе права вопить на улице, как дикому горному козлу. Сначала вопишь, потом будешь деревья объедать, а потом людей кусать. Так получается?
— Не буду я никого кусать, — сказал Павлик.
— Это еще неизвестно, — ответил Нанба.
Рита заметила Павлика и вернулась.
— Товарищ старшина… — сказала Рита.
— Одну минуту, гражданка…
— Но это мой сын…
— Все равно одну минуту подождите. Ваш сын хулиганил, и я должен с ним переговорить. Кстати, раз этого не делаете вы…
Рита хотела возмутиться, но потом решила, что лучше просто помолчать.
— Я тебе делаю третье замечание, мальчик, — сказал Нанба. — Все люди обычно предупреждают три раза, а потом принимают более решительные меры. У меня другое правило: я предупреждаю четыре раза, а потом принимаю более решительные меры. Советую тебе больше не хулиганить. — Нанба козырнул им и медленно удалился.
— Рита! — сказал Павлик. — Глеб нашел руду!
Рита схватила письмо и прочитала его один раз, потом второй. Опять о ней ни строчки, ни даже полстрочки, точно ее нет на свете.
— Павел, — сказала Рита, — мы приехали сюда загорать и купаться в море, а не болтаться по улицам и слушать наставления бестолковых милиционеров.
Она шла очень быстро, слишком быстро. Павлик еле поспевал за ней. Всем было известно, что у Риты длинные ноги. Она поэтому выигрывала уже пятый год подряд первое место в городе по конькам.
Они пришли на пляж. Точнее, пришла Рита, а Павлик прибежал. Рита на ходу сбросила платье и туфли и бросилась в море. И плавала там целых два часа. Она легла на спину и лежала без движения. А если к ней кто-нибудь подплывал, она тут же уплывала еще дальше в море и снова ложилась на спину.
В общем, в конце концов она заплыла так далеко, что неподалеку от нее появились дельфины. И тогда к ней подплыл на лодке матрос спасательной службы и попросил ее вернуться на берег.
Все, все на пляже смотрели, как Рита плыла к берегу в сопровождении лодки.
Наконец она вышла на берег. А матрос — при ближайшем рассмотрении это оказался паренек лет четырнадцати — сказал ей в спину:
— Прошу вас, гражданка, так далеко больше не заплывать.
Хуже всего, когда делают замечания при всех. Это Павлик знал отлично. Но Рите было не до замечаний.
* * *
Через несколько дней от Глеба пришло новое письмо.
«Этой ночью случилось несчастье. Я проснулся от колокольного звона. Оделся в одну минуту и выскочил. Вижу — горит моя буровая.
Бросились все ее тушить, заливали водой, но поздно. Сгорела до основания. Буровой мастер Захаров заснул. Он еле успел выскочить из огня. Новый дизель, тот, что я привез из города, в огне лопнул. Теперь будут разбираться, что да как. А ведь мы почти пробурили до контрольной глубины, до семисот метров. А теперь надо начинать все сначала».
Потом Павлику пришло еще одно письмо.
«Это, брат, такая печальная история, — писал Глеб. — Бурового мастера Захарова и шофера Савушкина, отца Кешки, будет судить товарищеский суд. А меня и Любу Смирнову записали в свидетели. Дело в том, что Захаров часто пил водку. Его уговаривали, воспитывали, но он все равно продолжал пить. Тогда решили так: не продавать ему водки в магазине экспедиции. Если вытерпит, то хорошо, а нет — пусть уезжает. Надоело с ним возиться.
Накануне пожара Люба встретила шофера Савушкина, он только что приехал на катере со Стрелки. Они остановились. Люба спросила Савушкина про Кешку. И тут к ним подошел Захаров. Небритый такой, заспанный.
— Привез? — спросил Захаров у Савушкина.
Люба заметила, что Савушкин подмигнул ему. Она никак не могла понять, зачем он ему подмигивает. А Савушкин опять подмигнул.
— Пошли, — сказал Захаров. — Нас ждут. — Он засмеялся. — Нетерпеливые стаканы нас ждут!
И только тогда Люба увидела, что карманы брюк у Савушкина сильно оттопырены. Там были бутылки. Теперь ей все стало ясно: они торопились пить водку. А потом Захаров будет бегать по поселку и вопить разные песни.
Все удивлялись, откуда Захаров берет водку, когда в магазине экспедиции ему ее не продают. Оказывается, ему Савушкин привозит. Савушкин — такой хороший Савушкин, отец Кешки, — и обманывает всех.
— Савушкин! — окликнула Люба. — Подожди!
Савушкин остановился, а Захаров пошел дальше.
— Савушкин, зачем вы привезли водку?
Савушкин сделал круглые глаза.
— Да какая же это водка? Что ты! Разве водку можно? Пару пива взял, жажда мучает.
Он врал, и Люба не стала его слушать.
— Люба! Ты погоди так сурово. Ты никому не говори… про пиво. Захаров упросил. А тут, сама понимаешь, возникнет лишний разговор. Ты ведь девчонка башковитая.
Любе надо было бы рассказать об этом сразу, а она не рассказала. Пожалела Кешку. А Захаров напился во время смены, видно, закурил и бросил горящую спичку. Вот буровая и сгорела. Потом, когда она всем рассказала, что Савушкин возил водку Захарову, то он обозвал ее предателем. Вот такие дела, брат. А суд будет завтра. После суда я тебе напишу. Отец».
* * *
Рита стирала дома белье, потом гладила белье, потом читала книжки. От Глеба письма не было — видно, еще суд не состоялся. А может быть, погода нелетная, и поэтому нет писем.
На море второй день бушевал шторм. Купаться было нельзя, волны захлестывали пляж, они разбивались о
