Они принесли букетик крымских «вечных колокольчиков», мандарины с зелеными листочками (это Наташке прислали посылку из Ялты) и коробку клюквы в сахарной пудре.
Аня с молчаливым упреком смотрела, как они раскладывали и расставляли все это на столике, наконец, не выдержав, спросила:
— Когда прекратится снабжение съестными припасами, а?
— Больным нельзя нервничать, — заметила Наташка. Подруги уселись чинно вдвоем на один стул и начали выкладывать новости. Зойку Дыбину исключили из школы. Ее родители и их друзья осаждали директора школы.
— Привели даже какого-то «дважды лауреата», — сказала Тося. — Но ничего не получилось. Гороно утвердило решение дирекции школы.
Девочки рассказали о Марии Кирилловне. Слукавили, что она чувствует себя лучше. На самом деле было иначе. Никого из них в палату не пустили. Больную учительницу разрешили навестить только ее сестре. Она была вызвана телеграммой из Тулы. Справочная больницы сообщила только содержание бюллетеня: «состояние тяжелое». Все это было решено скрыть от Ани. Никаких передач, даже цветы от девочек, не приняли. Не обошлось без инцидентов. Лиза Гречик и Тамарка тоже принесли цветы, но девочки запротестовали. Они считали Зойкиных подруг в какой-то мере виновными в болезни Марии Кирилловны.
Аню очень интересовало, сколько одноклассниц принято в комсомол.
— Двенадцать, — сказала Тося. — Больше, чем в других классах. Но комсорга еще не выбрали.
— Почему?
— Хотим, чтобы ты была комсоргом.
Аня озабоченно привстала с кровати.
— Что вы, девочки!..
Наташка легонько нажала на Анино плечо.
— Лежи, пожалуйста, Анечка. А то твоя мама нас живо вытурит! У нас было комсомольское собрание, и вот все, все девочки знать ничего не желают: хотят, чтобы ты была нашим комсоргом. Тебя все любят…
Аня полузакрыла глаза. Ей казалось, что прошло очень, очень много дней с тех пор, как она выбежала из школы на улицу, надеясь догнать Марию Кирилловну. На спинке кровати еще висит ее пионерский галстук, которым она последний раз закрывала свое горло, спасаясь от холодного ветра на Литейном мосту. Несколько лет она гордо носила его. Но вот детство кончилось. Началась комсомольская юность.
— Покажите мне ваши комсомольские билеты, — тихо попросила Аня.
Она долго рассматривала эти маленькие книжечки, будто впервые читая фамилии Наташки и Тоси. На фотографиях девочки выглядели старше своих лет. Особенно взрослой казалась спокойно-серьезная физиономия Тоси. А Наташка слегка улыбалась, с обычным для нее задумчиво-мечтательным выражением.
Девочки рассказывали, как они получали в райкоме комсомола свои билеты, и Аня переводила взгляды с фотографий на лица подруг, находя, что обе они повзрослели не только на карточках. Позже, когда пришла Люда Савченко, Аня заметила в ней еще более разительную перемену. Исчез ее вялый, анемичный тон, небрежно-ленивые жесты. Она выглядела собранной и подтянутой. Люду тоже приняли в комсомол, но с серьезным предупреждением. Одна десятиклассница, оправдывая свой отвод Люде, прямо сказала, что звание комсомолки несовместимо с легкомыслием и обломовщиной. Правота этого замечания была очевидна, а присутствующие на собрании так хорошо знали Люду, что никто не осудил резкого высказывания оратора. Люда дала слово «начать жизнь по-новому». Она была полна самых решительных намерений…
Нина Сергеевна, считая, что визит девочек к ее дочери несколько затянулся, заглянула в комнату. Заметив это, Тося, весьма недвусмысленно подтолкнув подруг, встала.
— Пора, девочки, идти домой и заняться уроками…
На другой день, когда они снова навестили Аню, она чувствовала себя настолько хорошо, что врач уже разрешил ей сидеть в кровати.
Вечер ознаменовался неожиданным посещением: тройка тимуровского штаба во главе с Гришей Буданцевым явилась в квартиру Барановых.
Толя Силаев, как старый знакомый Николки, был тут же в передней перехвачен им и уведен в столовую. Увлечения Николки были весьма кратковременными. Портовый кран и другие технические сооружения были им заброшены. Проявилась новая страсть — к музыке. Но подаренная ему губная гармоника отказывалась служить новоявленному любителю-музыканту. Пришлось Толе Силаеву объяснить и показать, как надо обращаться с инструментом. Толя даже выучил Николку играть первую фразу из «Вечера на рейде».
Буданцев в это время вел с Ниной Сергеевной ловкий и тактичный разговор, предлагая ей помощь тимуровского отряда. Говорил он, как всегда, коротко, с обычной для него конкретной деловитостью.
— Вы на работе, правда? Аня целый день одна. Николка еще ребенок. Я понимаю, что подруги присмотрят за больной и за мальчиком. Ну, а кто купит продукты, сбегает за лекарством, выполнит разные хозяйские поручения? Пожалуйста, не стесняйтесь, Нина Сергеевна. Наш отряд для того и создан, чтобы оказывать помощь людям в трудных случаях жизни. Мы к вам прикомандируем двух расторопных ребят, а?
Нина Сергеевна слушала Буданцева, с трудом сдерживая желание расцеловать начальника штаба. Девочки рассказали уже Нине Сергеевне о том, какое участие приняли тимуровцы в судьбе ее дочери, и Нине Сергеевне хотелось чем-нибудь выразить свою сердечную материнскую признательность за эти заботы. Но она знала, что подростки не выносят сентиментальных нежностей, и потому просто сказала:
— Позвольте поблагодарить вас!
Она не решалась говорить «ты» этому серьезному высокому юноше, хотя по возрасту он вполне мог быть ее сыном.
Тем временем Игорь Бунчук, сидя у кровати больной в окружении девочек и пересыпая свою речь прибаутками и веселыми примечаниями, вел агитацию за вступление девочек в тимуровский отряд. Впрочем, никакой потребности в такой агитации не было. Девочки с радостью согласились и закидали Игоря вопросами, заставив рассказать всю историю создания отряда.
Игорь нарисовал живописную картину увлекательных дел, но, памятуя о тимуровской скромности, умолчал о действиях своего звена, хотя чувство необыкновенной гордости распирало его в продолжение всего разговора.
— Понимаете, девочки… — заключил он, пощелкав в увлечении над головой пальцами, — идут упорные разговоры о том, что в будущем году будет введено совместное обучение. Мы будем с вами «воссоединены в едином государстве», — сострил он. — А если вместе в школе, так вместе и дома — в тимуровском отряде! Всегда! Всюду! Дружба навек! — закончил он патетическим призывом и тут же пожалел о том, что самый красноречивый агитатор — Толя Силаев — не был свидетелем его успеха.
Девочки аплодировали.
Веселая встреча закончилась дружеским чаепитием, причем больная сидела за общим столом. От нее сегодня впервые тимуровцы узнали всю историю этюдника. Стали ясными причины покушения на Аню. Игорь Бунчук взял на заметку некоторые детали, касающиеся исчезновения картины художника Куинджи. Руководителем звена СМ овладел обычный сыскной азарт. Он забросал вопросами даже Нину Сергеевну. Но она отвечала как-то рассеянно, словно пробуждалась от глубокого раздумья. Буданцев это заметил и объяснил болезнью дочери. Но, случайно спросив про капитана Баранова: где он и когда вернется в Ленинград, понял, что именно в этом вопросе и скрываются главные тревоги и матери и дочери. Они обе признались, что несколько беспокоятся за него. Вот уже, оказывается, две недели прошло, как от капитана Баранова нет никаких известий, «Новая Ладога» вышла из Буэнос-Айреса в море, — больше о ней никому и ничего не известно.
Чрезвычайный и полномочный посол
Виктор Гуляев был хорошим спортсменом, верным тимуровцем и плохим дипломатом. Назначение его парламентером для переговоров с Минькой, Котькой и Боцманом было сделано не совсем удачно. Когда Буданцев наметил этот план, он предполагал, что никто лучше Гуляева не сможет найти с тремя друзьями общий язык: ведь до вступления в отряд Гуляев находился с ними в приятельских отношениях. Гриша надеялся, что Миньке и Котьке понравится идея — управлять швертботом и буером. Именно это и привлечет их в отряд, — об остальном он не беспокоился. Практика показала: все пришедшие в коллектив по-настоящему дорожили им. Кроме того, после посещения Ани Барановой, когда выяснилась тайна этюдника, Гуляев получил для переговоров новый козырь: картины Куинджи в этюднике нет. «Зимняя канавка» бесследно пропала. Надежды трех друзей рушились безвозвратно. Виктор был призван сообщить им об этом и соблазнить перспективами нового, интересного дела. Штаб тимуровцев рассчитывал на успех. Однако надо было учитывать свойства неуравновешенного, задиристого характера Гуляева; лишенный самых примитивных дипломатических приемов, Гуляев способен был неожиданно «взорваться» и испортить все дело.
