— Феоктистов, Яковлев, — сказала Зоя Николаевна коротко и спокойно, — необходимо срочно вызвать вожатых. Феоктистов — к Степанову, Яковлев — к Джигучеву. Одна нога тут, другая там! Ясно?
— Ясно, ясно! — ответили разом Феоктистов и Яковлев и, посмотрев через плечо друг на друга, разбежались в разные стороны.
«Одна нога тут, другая там!»
Не будем подсчитывать количество людей, которых Даня сшиб с ног на своем пути к квартире Джигучева. Вернемся во двор.
* * *
Набежала тучка. Крупные сухие снежинки заплясали в воздухе. Они падали на непокрытые Зоины волосы, на промасленную ватную покрышку мотора.
— Ну что? — лениво спросил шофер. — Так и будем стоять? Время, знаете ли, не у каждого слишком лишнее. Дело делать — так дело делать, а нет — так будем сворачиваться.
Услышав это деловое предложение, к пустому грузовику развязно подскочил председатель совета дружины и вытащил дрожащей рукой из кармана узенькую двухрублевую пачку папирос «Казбек».
— Курите? — спросил он.
— Отчего же? — отвечал шофер. — На дорожку можно и закурить.
Шофер прикуривал. Председатель дружины подавал ему спичку и загораживал трясущейся от волнения рукой крошечный спичечный огонек.
Как раз в это время к школьному порогу не то чтобы подбежал, а подлетел Яковлев.
— Порядок, идут! — крикнул он на ходу Зое Николаевне и, запыхавшийся, красный, понесся дальше — к пионерской комнате.
Там, под роялем, в большом прочном мешке звено Саши Петровского хранило часть своих находок — не столько ценных по качеству, сколько мелких по калибру. Другая часть этих находок, покрупнее, была, по совету Дани, припрятана в слесарке у дяди Кеши, местного водопроводчика. Конечно, все это можно было сложить в подвале, как сложили другие ребята. Но в звене у Саши было несколько таких трофеев, которые хоть кого могли поразить. И поэтому мальчики охотно согласились с Яковлевым, который уверял, что выгружать лом из слесарки будет гораздо удобнее, чем из подвала.
Вернувшись от Джигучева, Яковлев первым делом кинулся к дверям слесарки. Но дверь была заперта, и он, не сбавляя хода, побежал к пионерской комнате. Там шла спевка хорового кружка.
Ве-е-ет ве-е-етер широкий
На-а-ад зеленой во-о-олной… —
во все горло распевал забывший обо всем на свете Семенчук.
Яковлев царапнул ногтем дверь.
Мо-о-ой то-о-оварищ далекий,
Мо-о-ой то-о-оварищ родной…
Яковлев постучался.
— Что? — сказал, вздрогнув, Хрисанф Сергеич — руководитель хорового кружка. — Что случилось?
— Погрузка! — ответил из-за двери Яковлев.
Бочком, кланяясь и что-то бормоча, он вошел в комнату и без долгих разговоров залез под рояль. Что-то звякнуло, загрохотало и лязгнуло. Сперва из-под рояля показались ноги Яковлева, потом его спина, плечи и наконец взлохмаченная голова. За ним, дребезжа, тащился по полу огромный мешок.
Хрисанф Сергеич сердито наблюдал за ним.
— Машина! — сказал шопотом, грозно глядя на ребят, Яковлев.
Дверь закрылась. Хор смятенных, дрожащих от нетерпения дискантов вплелся в грохот мешка, который Яковлев волок по школьному коридору.
И вот, клубясь и рассеиваясь, хлынула на улицу плоская струйка пара. Яковлев, гремя своей кладью, выбежал рысью на школьный двор.
— Поднажми, — одобрительно и в то же время сурово сказал председатель дружины. — Сам видишь, машина в простое.
Не ответив, Даня бросился к грузовику. Он бежал, шатаясь от тяжести.
Без тревожных отплытий,
Без дорожных тревог
Не свершалось открытий,
Не открыто дорог![1] —
неслось ему вдогонку из-за неплотно закрытых дверей.
С трудом приподняв мешок, Яковлев опрокинул его в кузов машины.
— Погрузились, значит? — насмешливо спросил шофер. — Вот и ладно. Слезай-ка, паренек.
Но не успел еще Яковлев соскочить с колеса на землю, как к подъезду школы спортивным, ровным бегом подбежал Джигучев. За ним галопом, рысью и трусцой следовали вожатые остальных классов. Пионеры их отрядов вливались во двор через отверстия трех ворот, выходивших на Невский, улицы Софьи Перовской и Желябова.
Прохожие останавливались и с удивлением смотрели на бегущих мальчиков в пионерских галстуках, выбивающихся из-под распахнутых пальто.
Добежав до школы, ребята сразу исчезали — один за другим ныряли в подвал.
И вот наконец начала разворачиваться настоящая погрузка. План, разработанный Зоей Николаевной и отрядным вожатым, вступил в силу.
Из-за правого угла школьного здания маршевым шагом вышел звеньевой второго звена четвертого «В» класса Феоктистов. За ним дружным строем, храня торжественное выражение лиц, шагало десять человек ребят. В руках у них была огромная бельевая корзина. На дне ее сияла лампа без электрической лампочки, похожая на сказочную лампу Аладдина, позвякивал лист какого-то тонкого, шуршавшего при каждом шаге металла, невесть откуда добытого и светящегося кружками, аккуратно выбитыми штампом, лежал проломанный самовар.
Подойдя к Зое Николаевне, звеньевой Феоктистов сказал:
— Товарищ старшая вожатая, рапортует звеньевой Феоктистов. Звено второе четвертого «В» класса в количестве десяти человек явилось полностью. Разрешите приступить к погрузке?
Глаза Зои Николаевны встретились на мгновение с глазами брата. Он был красный как рак и с трудом переводил дыхание. Но шагал весело, и голос его звучал на морозце звонко и отчетливо.
«Молодец!» — с гордостью подумала она. И чтобы скрыть эту появившуюся у нее в глазах мысль, нахмурилась и сказала ледяным голосом:
— Приступайте!
Но Андрюшка был не из пугливых.
— Есть! — ответил он еще суровее.
И звено Феоктистова зашагало к грузовику.
— Начали! — отдал команду звеньевой Феоктистов.
И мальчики перевернули корзину вверх дном.
Под металлическим абажуром без лампочки, под шуршащим листом металла и самоваром оказались дверные таблички. Они зазвенели нежнейшим звоном, коснувшись яковлевского мешка. Повернутые к солнцу лицом, таблички оповещали:
А. П. Гернет — косметичка
Безболезненно удаляю угри.
Профессор Фирсов К. Д.
Инженер Иван Васильевич Чуб.
— Ну, ну! И откуда только пообдирали! — с уважением сказал шофер.
— А мы вовсе и не обдирали! — обиделся звеньевой. — Мы гуляли на Охте и напали на медную свалку.
— На кого, говоришь, напали? — приоткрыв окошко и выпучив от удивления глаза, спросил шофер.
Из-за правого угла здания (где подвал) выходили все новые и новые колонны школьников. То проваливаясь во тьму помещения с опустевшими корзинами и мешками, то опять появляясь, они шагали к грузовику. Вытянувшись в струну, в развевающемся по ветру пальтишке стояла на верхней ступеньке школы Зоя Николаевна. Если корзина или мешок казались ей особенно тяжелыми, она быстро сбегала вниз и подхватывала тяжесть покрасневшей на морозе узкой рукой. Она улыбалась. Она сияла… Что это? Ее ребята, должно быть, обошли район… да нет, весь город! А она еще сомневалась в себе, сомневалась в своих мальчиках!
Зоя Николаевна не чувствовала холода, не чувствовала тяжести мешков и корзин. Ее геологи оказались на высоте. Ей было жарко, весело. Она добродушно и гордо поглядывала на шофера.
А он — в ответ — с тоской поглядывал то на нее, то на кузов машины.
Откинув назад голову, будто плывя под звуки торжественного марша, двинулся по снежной дорожке во главе своей стройной колонны крошечный звеньевой из четвертого класса «А», вступивший в соревнование с Сашей Петровским. Из-под барашкового воротника пальтишка выбились концы красиво повязанного пионерского галстука. Было видно по бравой выправке, что мальчик не из последних учеников учителя физкультуры — Евгения Афанасьевича.
— Раз-два-три!
И колонна стала. Ребята приподняли мешок.
— А может, будет довольно этого самого? — вдруг пророкотал за спиной у звеньевого шоферский бас.
Мальчик вздрогнул и оглянулся.
Шофер стоял рядом с ним, заложив руки в карманы ватника, и смотрел на него сердито.
— Хватит! — сказал шофер властно и взялся за откидной борт кузова. — Давайте не будем перегружать.
— Что, что?..
— А то, что обыкновенно, — вразумительно ответил шофер. — Надо было затребовать пятитонку, не маленькие! Я трехтонка, я вам не пятитонка. Не ты ответственный за машину — я ответственный за машину. Не будем, не будем перегружать!
— Не горячитесь, товарищ водитель! — блеснув на солнце очками и улыбаясь дрожащей улыбкой, сказал председатель совета дружины.
— Зачем горячиться, мы спокойненько, — ответил шофер и спокойненько стал поднимать борт машины.
