Глава двадцатая
ОБИДА
Они шли по обочине широкой полевой дороги. Навстречу то и дело мчались машины, наполненные до краев зерном. Сзади сигналили, просили пути порожняки. Там, на центральном току, уже давно кипела работа.
Ребята обогнули густую полосу степного леска и увидели ток. На высокой арке развевался красный флажок, а посреди ее, от одного края к другому, тянулся яркий кумачовый лозунг: «Уберем хлеб до последнего зернышка!»
На току, не затихая ни на минуту, гудели зерноочистки; возле хлебных курганов стояли на своих трех колесах погрузчики с длинными, поднятыми ввысь хоботами. Наполненные хлебом бортовые машины въезжали на огромные дощатые весы, постояв несколько минут, мчались одна за другой на станцию, к хлебному элеватору. На каждой машине трепыхал красный флажок. Исчезал на миг и снова порхал над степью.
С деревянными лопатами в руках суетились люди. Иван Григорьевич был уже тут. Он увидел ребят, замахал рукой.
— Эй, народы, сюда!
Ребята припустились к току. Тут им сразу нашлось дело. Кто взял метелку, кто стал с лопатой возле торопливого, прожорливого погрузчика, а кто — возле навесов, под которыми лежали взгорья пшеницы.
Ваняте и Пыхову Киму досталось работать на машине. Ребята вместе с Иваном Григорьевичем подгребали к лапам погрузчика пшеницу, а Ванята с Кимом хозяйничали в кузове. Будто горная река, лилось с верхотуры зерно. Упустишь минуту — и перед тобой уже высокий хлебный холм. Попробуй потом разбросай его по всему кузову!
Из кузова было видно все поле. Слева, за леском, тянулась желтовато-зеленая полоска кукурузы, справа, среди пшеничного клина, мерцали лопастями комбайны, вспыхивали и таяли на глазах легкие синие клубочки дыма.
— Не зева-ай! — покрикивали шоферы. — Шевелись!
В полдень на попутной машине приехал Платон Сергеевич. Поговорил о чем-то с колхозниками, которые работали возле навесов, потом взял лопату и пошел к погрузчику. Ребята с радостью приняли его в компанию. Работа закипела вовсю.
После того разговора на улице Ванята видел парторга всего один раз. Было это возле клуба. Он купил билет и поджидал возле ограды Пыхова Кима, который тоже обещал прийти в кино. И тут из дверей вышел парторг с какими-то папками под мышкой.
— Эй, Ванята, иди сюда! — крикнул парторг.
Ванята сделал вид, будто не заметил его. Быстро отвернулся и побежал навстречу Киму, который вместе со своим братом Гришей и Марфенькой шел по дороге к клубу. Когда они вернулись, парторга уже не было.
Ванята сидел в первом ряду с Пыховым Кимом, смотрел фильм и не переставал думать о Платоне Сергеевиче.
Чувство мстительной радости и гордости за то, что сдержал он характер и не пошел на попятную, испарилось. Теперь, наверно, уже ничего нельзя исправить и по-честному выяснить, кто из них прав, а кто — виноват... Ниточка дружбы, которая связывала еще недавно его и Платона Сергеевича, печально и безнадежно оборвалась.
С тех пор как виделись они в последний раз, парторг почти не изменился. Только лицо его тронул густой темный загар, да на носу как-то задорно, по-мальчишески шелушилась тонкая розовая кожица.
Платон Сергеевич подгребал зерно вместе с учителем.
Бросят несколько лопат, смахнут со лба капельки пота — и снова за дело. Вокруг суетились ребята, гребли зерно к погрузчику, подметали ток свежими березовыми метелками.
Пыхов Ким с завистью поглядывал на ребят — вон каких помощников себе нашли! Разве теперь за ними угонишься! Ким не терпел конкуренции. Он растопырил руки и закричал:
— Давайте к нам! На верхотуру! Платон Серге-и-ич!
Ким зазевался, упал. Зерно рекой полилось к нему. Ванята бросился спасать друга. Вокруг стоял хохот и визг. Смеялись вместе со всеми Платон Сергеевич и учитель. Похоже, им тоже хотелось забраться на машину, поработать и подурачиться с Пыховым и Ванятой.
С тока ушла последняя машина. Пока разгрузится на элеваторе и вернется, можно отдохнуть и даже искупаться возле бочки с водой. Все повалили к дощатому навесу. Сели в кружок, стали слушать парторга — как идет уборка и вообще, когда в колхозе будет праздник урожая. Оказалось, уборке скоро конец. Остались одни хвостики. А праздник будет хоть куда — и доклад, и кино, и пляски, а возможно, даже цирк.
— Плясать будешь? — спросил Пыхова Кима парторг.
Ким любил, когда к нему обращались с вопросами. Но сейчас он надулся и замотал рыжей головой.
— Зна-а-ем эти танцы! — протянул он. — В том году уже танцевал. За ухо из клуба выволокли. Аж сейчас болит!
— Вот так дело! А я и не знал. Как же это тебя?
Все смотрели на Кима, на Платона Сергеевича и улыбались.
— Нет, это не так было, — сказала Марфенька. — Он сел в первый ряд, а там для трактористов оставили. Директор клуба говорит: «Ты, Ким, пересядь на другое место», а он забастовку устроил. Он у нас, Платон Сергеевич, всегда бастует.
Парторг выслушал Марфеньку, сказал, что Ким дал осечку, но и директор не прав, и в принципе выводить из клуба за ухо людей не годится.
— Ты, Ким, не переживай, — успокоил он. — Теперь не выведут. Я лично распоряжусь. Все будет как надо — и кино посмотришь, и выступление послушаешь. Все бригадиры отчитываться будут. Ты, Марфенька, это учти. Слышишь?
Странно, но слова эти Кима не успокоили. Он сердито посмотрел на Марфеньку, встал с места, отошел в сторонку и лег на охапку соломы. Возможно, он устал от зноя и переживаний, а возможно, снова объявил забастовку. Кима ведь с одного раза не раскусишь...
Платон Сергеевич уехал. Ким лежал без всякого движения и, похоже, даже не дышал. Ванята подошел к другу и напарнику по работе, участливо сказал:
— Ты брось! Чего ты из-за пустяков?..
Пыхов Ким открыл глаза, поднялся на локте.
— А она чего? Тоже матриархат! Никогда не считается. Думаешь, не обидно, да?
— Не злись ты!
— Нет, я буду злиться, — твердо сказал Ким. — Разве ж она на празднике выступит? Она все перепутает. В том году на сборе дружины выступала. Вышла на сцену и тпр-фр — и точка. До сих пор смешно. Ужас!
— Зря смеешься, — сказал Ванята, — Сам попробуй, а потом говори!
— Ха! Тут и пробовать нечего. Сказал про все, а потом — клятву. У нас уже есть клятва. Все наши мальчишки знают, Во клятва!
— Врешь, наверно? — недоверчиво поглядывая на Кима сказал Ванята. — Опять сгущаешь...
— Чего сгущать! — возмутился Ким. — Я правду... Законная клятва! Сказать?
— Говори, если хочешь...
— Нет, я не хочу. Еще смеяться будешь, Я тебя знаю!
— Не хочешь, и не надо. Сказал — не буду смеяться, Чего ж ты? Не веришь?
— Ну ладно, — согласился Ким. — Я тебе верю. Другому ни за что не сказал бы. Я тебя с первого дня понял. Как увидел, так сразу и понял...
Пыхов Ким лег удобнее на стожке, положил лицо в ладони. На лоб и уши упали густые рыжие космы.
— Ты слушай, — сказал он. — Я тебе с самого начала расскажу. Как все было, так и расскажу...
Ванята удивленно поглядывал на Кима. Какая-то новая, незнакомая черточка появилась вдруг в лице этого рыжего обидчивого мальчишки...
— Это у нас вечером все получилось, — тихо сказал Ким, — Я во втором классе учился. Гроза была — ужас! Все в молниях, аж смотреть больно. А дождя нет — только громы и молнии. Мы все в поле ушли, для храбрости — и Сотник, и Гришка наш... Мы там клятву дали, возле Сашиной могилы. На всю жизнь!
Пыхов Ким перевел дыхание, посмотрел на Ваняту и, не отрывая ладоней от лица, продолжал:
— Придумали клятву и все поклялись: всегда вперед, ничего не бояться и жить геройски, как самые честные и храбрые герои. А тому, кто нарушит, — сто лягушек на обед и банку червей. Пускай едят, раз так... Мы так и поклялись: «Вперед, только вперед!»
Вглядываясь куда-то в даль, Ким рассказывал о клятве у Сашиного памятника. В поле было тихо, терпко пахло свежей соломой.
Но вот Ким закончил рассказ. Вытер ладонью покрасневшее лицо, с ожиданием посмотрел на Ваняту.
— Теперь ты понял, да?
— Понял, Ким! Ты сам клятву придумал?
Ким смутился. Помедлил минутку и сказал:
— Нет, это наш Гришка придумал. Хорошо, правда?
— Хорошо!
— Ну вот, а ты говоришь!
— Я тебе ничего не говорю. Ты, Ким, зря на Марфеньку дуешься. Ты расскажи ей про клятву...
— Ха — расскажи! Сам рассказывай! Ты с ней, Ванята, тоже заодно. Я это уже давно заметил...
— Чудак ты, Ким...
— Ничего не чудак! Сам говоришь, а сам не знаешь...
Пыхов Ким приподнялся на локте, начал без всякого складу и ладу вспоминать все свои обиды и огорчения. Собралось их немало. Ким, видимо, уже забыл, из-за чего начался спор, и сразу перешел к выводам и обобщениям.
— Все вы такие! — сказал он. — Никогда не считаетесь! Возьму и брошу всех. Посмотришь! Назло брошу. В пустыню Сахару уеду. Буду на верблюдах ездить. Как шейх!
