Сенька, который вслед за Коляном кое-что смыслил в электронике, мигом перестал реветь, прищелкнул языком от восхищения и прикинул, что минут за пять здесь можно наковырять разноцветных глазков на знатную светомузыку.
— Ой, уроню! — сказал Воронцов и сделал вид, что убирает руки и собирается бросить Сеньку на пол.
— А ну пусти! — опомнился Сенька. — Чего я вам, малек, что ли?! — Он яростно напрягся и выскользнул из цепких пальцев, встал на пол, готовый и к обороне и к нападению.
— Так, — спокойно сказал Воронцов, с ног до головы оглядывая Сеньку. — Реветь перестали? Отлично!.. А теперь скажи по совести — дурачишь меня? Честное слово, не рассержусь! Привычный я. Тут вот недели три назад двое были из подмосковной деревни… забыл, как называется… Так вот они клялись и божились, что у них на огороде «тарелка» приземлилась. И двое инопланетян оттуда вышли. Один — длинный, лиловый, другой — маленький, зелененький. Длинный свистел, а зеленый вроде бы щелкал… — Воронцов засмеялся, обнажая ослепительно белые и неестественно ровные («Вставные, что ль?» — подумал Сенька) зубы. — Ну так как? — Он улыбался во все свои потрясающие зубы, приглашая Сеньку посмеяться вместе с ним и все забыть, а того уже заливали смертельная обида и душное чувство ни с кем не разделимого одиночества, которое, то накатываясь, то отступая, томило его все эти месяцы. Мысли путались, в голове жарко запульсировала какая-то жилка.
— Я — вру?! Ну и пусть! — выкрикнул Сенька. — И пошли вы все! — Он собирался уничтожить Воронцова коронным Коляновым ругательством и объяснить ему, кто он такой, кто были его родители и кем будут его дети… но не успел…
Темные, выгоревшие по краям занавески вспыхнули на двух окнах сразу, одна из металлических этажерок с разместившимися на ней приборами, словно чего-то испугавшись, прянула к стене и застыла, с силой ударившись об нее.
Сенька ничком бросился на пол, закрыв голову руками.
Воронцов, не успев погасить улыбку, прыжком оказался у стены, и рванул какой-то рубильник. Писк смолк, мигавшие огоньки разом погасли. Стал слышен треск горящих занавесок. Воронцов отвернул кран обнаружившейся за одним из шкафов раковины, подставил под струю огромную жестянку, с трех шагов плеснул на одно из окон. Огонь зашипел, горячие капли потекли по почерневшей, лопнувшей от жара краске. Сенька пришел в себя и выхватил из-под стеллажа вторую жестянку, поменьше.
Минуты три они с Воронцовым молча и сосредоточенно, не глядя друг на друга, поливали занавески. Наконец огонь умер. В комнате резко и душно пахло залитым пожаром. Першило в горле. Обгоревшие клочья занавесок свисали с какой-то безнадежной беспомощностью. Воронцов распахнул окно. Сенька лег грудью на подоконник. Его тошнило. Он знал, что Воронцов не станет его бить, и ждал окрика, резкого, как удар ремня с зашитой в кончик свинчаткой. Что-нибудь вроде: «Пошел вон!» или «Быстро вали отсюда».
Воронцов подошел сзади, взял Сеньку за плечи, повернул лицом к себе. Сенька упрямо смотрел в пол.
— Есть хочешь? — спросил Воронцов.
Сенька, почувствовав, что сейчас опять разревется, попытался вырваться.
— Пойдем в буфет, — не отпуская, сказал Воронцов. — А то я сейчас сдохну. Со вчерашнего вечера — ничего, кроме чашки кофе… Но чтобы посуду не бить и столы не переворачивать… Договорились? — Он отпустил Сеньку и внимательно глядел на него.
Сенька поднял глаза и вдруг догадался, что внешняя легкость дается Воронцову куда как тяжело, представил себя на его месте и впервые за много месяцев пожалел не себя.
— Я постараюсь, — тихо сказал он.
После еды Сеньке безумно захотелось спать. Он крепился, давил в глотке готовые разорвать рот зевки, тер слипающиеся глаза, но чувствовал, что скоро не выдержит.
Воронцов привел его в другую комнату, поменьше первой, в которой не было абсолютно ничего, кроме бледно-желтых стен и нескольких гимнастических матов на полу. Воронцов прислонился к стене, а Сенька остался стоять посреди комнаты, так как знал, что в любой другой позе заснет мгновенно.
— Ну, и что ты еще можешь? — с деланной небрежностью спросил Воронцов.
— Я ничего не могу, — честно ответил Сенька. — Оно само выходит.
— Та-ак. А когда же оно выходит?
— Когда? — Сенька задумался. — Когда злюсь, наверное… Или когда не верят… Но это тоже злюсь…
— А управлять не пробовал этим?
— Не, боюсь…
— Та-ак. — Воронцов сгорбился и так же неожиданно, как и в прошлый раз, сполз по стене, присел на корточки.
Сенька даже вздрогнул.
— Ну, а чего же ты хочешь?
— Вылечиться! — решительно сказал мальчик. — Или хотя бы знать, когда оно…
— Хорошо. С первым — не обещаю, а со вторым — может, и поможем… Дома знают, где ты?
— Знают, — уверенно соврал Сенька.
— Ладно, — вздохнул Воронцов. — Поживешь пока у нас в клинике, обследуем тебя. Там поглядим. Согласен?
— Согласен, — кивнул Сенька и, подумав, добавил: — Только у меня денег нет.
— Не надо тебе денег, — успокоил его Воронцов. — Это как в больнице: бесплатно… Меня звать Андрей Андреевич, можно сокращать до одного Андрея, а тебя как?
— Меня — Сенька.
— Хорошо, будем знакомы… А теперь посмотри вот в тот угол и попробуй с ним что-нибудь сделать… Ну… поджечь, передвинуть мат, еще что…
С минуту Сенька честно таращился в стену около окна, переводил глаза с пола на потолок, напрягался так, что аж за ушами трещало. Ничего не происходило. Потом виновато взглянул на Андрея:
— Вот видите, не выходит ничего…
— Не страшно, — снова вздохнул Воронцов. — Выйдет. Потом. А сейчас пошли отдыхать…
— Ага, — обрадовался Сенька. — Пошли.
Идя за Андреем по длинному коридору с номерными глухими дверьми по обеим сторонам, Сенька чувствовал себя почти счастливым. Тяжесть, которая давила ему на плечи все последние месяцы, исчезла или, по крайней мере, полегчала настолько, что он ее почти не чувствовал. Сенька не был глуп и понимал, что ничего никуда не девается и свою ношу он просто переложил на Воронцова, но это его сейчас мало волновало. «Они люди ученые, — думал он. — Вот пускай и разбираются».
* * *
Клиника была похожа на школу летом. Пустой гулкий коридор. Серые пятна обвалившейся штукатурки, пустые классы-палаты.
Поначалу Сеньке показалось, что, кроме него и Андрея, здесь вообще никого нет. Потом увидел за застекленными дверьми палат несколько лиц. Показались и исчезли — не то тени, не то призраки. В коридор не вышел никто.
В маленьком уютном кабинете повсюду висели плетенки макраме и горшки с курчавой зеленью. Пахло тепло и вкусно, как в оранжерее.
— Вот, Зина, — сказал Андрей, обнимая Сеньку за плечи и демонстрируя его маленькой остроносой женщине. — Еще кадра тебе привел. Звать Сенькой. Сам на меня вышел. Покажи ему апартаменты, а потом поговорим…
— Пойдем, Сеня, — ласково сказала женщина, поднялась из-за стола, но почти не выросла. На стуле, где она сидела, лежала большая кожаная подушка.
«Лилипутка, наверное, — неуверенно подумал Сенька. — А может, просто маленькая…»
Зина отворила перед Сенькой застекленную, выкрашенную белой краской дверь.
— Заходи. Это будет твоя комната.
— Ну да?! — Сенька не удержался от удивленного восклицания. Никогда в жизни у него не было не только своей комнаты, но даже своего угла.
— Да, — улыбнулась Зина, и Сенька взглянул на нее с благодарностью.
Дядя Миша, Воронцов, Зина — столько хороших людей зараз. И все они обязательно помогут ему. Теплые чувства переполняли Сеньку. Он хотел что-то сказать, но не находил слов.
— Осмотрись пока, — пришла ему на помощь Зина. — В девятнадцать тридцать — ужин, поешь и ложись спать. Утро вечера мудренее…
— Спасибо вам, что приветили. За кров, за ласку… — нашелся наконец Сенька, а Зина смутилась и покраснела. Ростом она была не выше Сеньки, да еще туфельки на каблучках.
* * *
Для начала Сенька открыл дверцы тумбочки и узкого стенного шкафчика. В тумбочке стоял граненый стакан на белой толстой тарелке, а в шкафчике висели три вешалки. На одну из вешалок Сенька сразу же повесил куртку, потом подумал и на другой распялил рубашку, оставшись в одной майке. Мешок положил было в тумбочку, но скоро перерешил: вынул, кеды и аккуратно поставил их под кровать. Опустевший мешок сложил вчетверо и убрал назад. Разместившись таким образом, выглянул в окно.
Там ничего интересного не оказалось — прямо напротив безглазо белели зашторенные окна другого крыла, а далеко внизу на сером, мокром от недавнего дождя асфальте суетились растрепанные голуби.
Сенька отошел от подоконника и с размаху бросился на пружинную кровать, накрытую полосатым матрацем. Кровать громко и приятно заскрипела. Сенька покачался немного, прислушиваясь к ласкающему ухо скрипу, переползая с места на место, выяснил все его оттенки, а потом, поднявшись, аккуратно застелил койку жестким, вкусно пахнущим бельем.
