Разговаривать ему сейчас не хотелось. А взрослые были увлечены своими проблемами и разговорами. Такие застолья Генка терпеть не мог. Здесь он особенно сильно чувствовал пустоту. Она скрывалась именно за этим изобилием снеди, разных вкусных вещей, красивых тарелок, изящных бокалов, блеске граней хрустальных рюмок. И все же за всем этим стояла пустота.
Когда Генка был маленьким, он наевшись салатов и бутербродов, часто грустил за таким же столом, когда о нем забывали увлекшись досужими пьяными разговорами, а других детей, с которыми можно пообщаться и поиграть, рядом не было. Уйти в свою комнату тоже не хотелось, одному играть было скучно. Генка не понимал, почему, когда взрослым так весело, ему — грустно и тоскливо. Позже он заметил, что взрослым не столько весело, сколько на них находит непонятное отупение и разговорчивость. Доходило до того, что два человека говорили о совершенно разных вещах и никто из них друг друга не слушал. Со стороны это выглядело смешно, но одновременно пугало. «Неужели когда я вырасту то тоже стану таким?» — думал иногда Генка, слушая неинтересные бессвязные разговоры. Один раз, совсем недавно, он попробовал все же выпить на одном из таких застолий. Получилось еще хуже. От алкоголя на него нашло безразличное тупое состояние и окружающее казалось еще противнее. После этого случая Генка решил, что лучше уж на таких «праздниках» он пить не будет совсем.
Поэтому когда его спросили, что он будет пить: вино, водку или коньяк, Генка от выпивки отказался.
— Ну ты хоть винца выпей, ты же большой уже, — настаивал друг отца, дядя Валя.
— Нет, Генка молодец, — заспорил отец, — не пьет и хорошо. Другие вон даже наркотой балуются. А он если и выпьет иногда, то мало. Просто для настроения.
— Вот пусть для настроения и выпьет рюмашку. Он не мужик, что ли? А то сидит с кислым видом, будто умер кто, — не отставал дядя Валя.
— У меня действительно умер друг, — спокойно сказал Генка и, сделав паузу, продолжил: — Пашка его звали. Он в соседнем доме жил, через улицу.
— Надеюсь, с тобой все в порядке? — как-то сразу оживился и вступил в разговор адвокат, — то есть это не криминальная смерть?
— Нет, — голос Генки звучал ровно и безэмоционально, — он в озере утонул. Пошел купаться, а там глубоко и ключи холодные на дне. Он исчез, ушел под воду, и все.
— Ну так это по собственной неосторожности, — напустив на себя задумчивый и назидательный вид, ответил адвокат, — ты, я так понял купаться не пошел, это разумное решение, каждый должен думать и отвечать только за себя.
— Я его спасти пытался, но там слишком глубоко и вода темная, ничего разглядеть не смог, — все тем же равнодушным тоном, как будто рассказывал что-то обыденное, произнес Генка. На секунду взрослые растерялись. Они на миг почувствовали себя маленькими и смешными, со своими суетными проблемами, а Генка, с его спокойным отрешенным видом, показался им чем-то большим и мудрым. На эту секунду он оказался настолько выше их, как огромная с заснеженной вершиной гора и маленькие гномы у подножия. Но это продолжалось лишь мгновение. Все вернулось на свои места. Сильные взрослые и печальный подросток, сидящий перед ними.
— Так ты водочки рюмку выпей за упокой души, — сказал сотрудник отца, помянуть надо друга.
— Нет, спасибо, я лучше буду вспоминать его, а не поминать водкой, — фраза вышла немного жестче, чем хотелось Генке.
— Ладно, ну что вы пристали к нему, — вмешался отец, — действительно, пусть не пьет, если не хочет, к тому же возраст у них сейчас такой переходный. А мы нальем по маленькой. Генка, ты не обижайся, лучше ешь, вон мать специально для тебя салат прислала, твой любимый.
Генка кивнул в ответ, положил себе салата, колбасы, копченой рыбы, а взрослые чокнулись рюмками, и пирушка понеслась. О Генке быстро забыли, он ел мало, аппетит, несмотря на то, что не обедал, отсутствовал. Генка время от времени вяло жевал красную рыбу, навернув тонкий кусок на вилку, а взрослые меж тем вели свои разговоры. Генка слушал их, пытаясь понять, о чем они говорят. Но в голове откладывались какие-то отдельные обрывочные фразы.
— Так я тебе говорю, подъезжаем мы, а нас гаишник тормозит… Растаможка прошла успешно, по полштуки наварили… Налоговик тот совсем обнаглел, давайте говорит пять процентов… От денег никто не откажется… Я ему пол кодекса прочитал, и что толку… — Генка глядел то в тарелку, то на белую скатерть, уже кое-где в пятнах от пролитого напитка или выроненного нетвердой рукой куска еды. И тут Генка понял, что все их разговоры ничего не значат. Они пустые, все эти рассказы об удачных сделках, забавных случаях — всего лишь мишура, которой занимаются эти люди. Они отдали себя пустоте полностью, без остатка. Они хотят заработать, и зарабатывают больше денег только для того чтобы потом их потратить на игрушки и потешить собственное тщеславие. Вот например для чего приятелю отца понадобилось покупать новую иномарку? Старая была ничуть не хуже, и он сам говорил, что к ней привык. Но он продал старую и купил новую, дороже, только потому, что новая престижнее. Неужели эти люди не понимают, что они работают на пустоту? Они ничего не создают, просто крутятся как в хороводе, тратя энергию и время, а тем временем пустота смеется над ними.
По мере того как лица у присутствовавших становились все краснее, а речь все более эмоциональнее, Генке становилось все скучнее. Он встал из-за стола, присутствующие давно не обращали на него никакого внимания, и пошел на кухню, аккуратно прикрыв за собой дверь, чтобы звуки разговора и телевизора не досаждали ему как жужжание надоедливой мухи, ему хотелось пить, но не сока или газировки, а чистой холодной воды. На кухне, за прибранным столом сидела бабушка и читала газету. Увидев Генку, она сняла очки и спросила:
— Ну что, курицу доели, никому еще не надо положить? У меня мясо в духовке еще осталось.
— Они давно сыты разговорами, — меланхолично ответил Генка. Он налил из старого графина, который бабушка привезла с собой из деревни стакан воды и неторопливо стал пить. Недопив около трети, Генка сел на табурет рядом с бабушкой, которая тем временем вернулась к чтению местной газеты.
— Бабуль, — обратится к ней Генка, — а раньше как пили? Ну то есть как застолья устраивали, праздники разные?
Бабушка опять сняла очки и посмотрела на Генку. Потом задумалась, вспоминая прошлое и наконец произнесла.
— Да так же как и сейчас. Водка, закуска правда раньше победнее была. Но зато вся своя, домашняя. Говорили за столом в основном о политике, а теперь вот о работе говорят. А так по большому счету разницы никакой. Напьются, поболтают о том, о сем и разбредутся по домам. Я поэтому только для приличия сначала посижу, а потом по своим делам иду. Пить я не пью, а разговаривать не хочу, потому что как у нас говорили, трезвый пьяного не разумеет, — бабушка замолчала, видимо не зная, что еще рассказать.
— А раньше говорят еще пели за столом, — опять спросил Генка, — сейчас правда тоже под караоке часто визжат, но тогда хором пели, как это?
— Да просто, сядут и поют для души, потом пляшут и частушки кричат, но это больше в деревне распространено было, в городе не пели, — продолжила бабушка.
— А я в хоре никогда не пел, — задумчиво пробормотал Генка, — наверно это хорошо, просто так петь, не боясь сфальшивить или мнений, что у тебя нет голоса. У нас один в хоровой студии учился, но это не то. Там преподаватель за всеми следит и замечания делает.
— Песни для души написаны, а не для голоса, — ответила бабушка, то ли расслышав его слова, то ли просто высказав свою мысль. Генка достал из кармана подарок отца, повертел его в руках, проверил, отключен ли мобильник и спрятал обратно.
— Я спать пойду, — встав с табуретки заявил он.
— Ну и правильно, — кивнула бабушка, — а то эти, — она кивнула в сторону гостиной, — до полуночи уж точно не успокоятся. А завтра до обеда спать будут.
Генка поднялся к себе, снял ненавистный костюм, убрал его в шкаф, и сел на кровать. Ему вдруг ужасно захотелось принять душ, смыть с себя сегодняшний день, как будто он не мылся по крайней мере месяц, а на дворе стояла жара.
Но для этого пришлось бы спускаться на первый этаж. А встречаться с кем-нибудь из пьяных гостей или с отцом но не желал. Но он все же взял с полки шкафа полотенце и тихо, стараясь быть незаметным и неслышным спустился вниз и проскользнул в ванную. Там Генка принял горячий душ и ему стало немного легче. Потянуло в сон, однако тоска и ощущение пустоты нисколько не уменьшились. Генка так же тихо поднялся наверх и забрался в постель. Заснул он почти сразу, как только погасил свет. Снов ему в эту ночь не снилось абсолютно никаких. Просто открыв глаза он обнаружил, что за окном уже утро.
Серое спокойное утро, ничем не отличающееся от остальных. Генка посмотрел с тоской за окно и подумал: «Что-то устал я от этого лета. Слишком много всего произошло. Вроде совсем скоро в школу, а лето все тянется и тянется. Кажется, что осень никогда не наступит».
