— Ничего не понимаю, — в сердцах сплюнул Генька. — Вроде и по-русски, а смысла нет.
Оратор еще долго восхвалял Егора, а потом сектанты дружно запели. Ребята не поверили ушам: песня была хорошо знакома — «Крутится, вертится шар голубой». Но на веселую, задорную мелодию были положены совсем неподходящие слова:
«Ангел небесный, спаситель родной,
Свет наш, папаша, Егор дорогой,
Принял безвинно за нас ты венед,
Предвозвещая нам мира конец».
— Братья и сестры! — вновь возвысил голос стоявший на могиле низенький проповедник. — Близится суд небесный, близится конец света. Сия земная юдоль преходяща, как все мирское. Здесь нам суждены страдания и гонения — ведаете ли вы их?
— Ведаем, брат, — хором сказало несколько человек и среди них скрюченная от дряхлости старушка.
— Ой, ведаем, ведаем, — заголосила молодая женщина в пуховой шали, стоявшая неподалеку от кустов. — Судом грозятся ироды, под статью подводят.
Оля схватила Витю за руку:
— Это же продавщица из нашего «Гастронома», ее за воровство выгнали, судить будут.
А над кладбищем уже снова неслось пение:
«Мы христовы водолазы!
С неба нам даны приказы:
Слова божеского клад
Из глубин добыть назад».
Нелепые слова гимна рассмешили Олю; она не удержалась и прыснула.
— Тише, — цыкнул Витя. — Вот Генька тебе задаст.
Но Геньки не было. Оля и Витя не заметили, как он куда-то исчез. Сначала им показалось, что они видят его среди детей, пришедших с сектантами, но когда те разошлись по домам, Генька так и не появился.
Встревоженные ребята обежали соседние дорожки, заглянули в контору, снова вернулись к Егоровой могиле.
— Ой, — сказала Оля, и губы у нее задрожали.
— Только не плакать! — торопливо предупредил Витя и как раз вовремя: слезы уже наворачивались Оле на глаза.
— А мож-жет… у сектантов… об-ббычай, — Оля даже заикалась, — красть детей и… и… у-у-убивать, — она часто-часто заморгала. — Я что-то такое слышала…
— Дуреха, — ласково пробормотал Витя.
«Но куда все-таки делся Генька?» — беспокойно думал он. И вдруг догадался:
— Наверно, тут где-нибудь… подъехала машина… новой марки…
— Модели, — сквозь слезы поправила Оля, накрепко запомнившая Генькины уроки.
— Ну, модели… Генька и удрал… Поглядеть… Ну, и прилип к ней… Стой тут… Я мигом… окрестности обследую…
— Нет! Нет! — Оля затрясла головой. — Я с тобой!
Оставаться одной возле могилы было слишком страшно. Ребята стремглав выбежали за ворота кладбища, заглянули в соседние улицы и переулки. Везде было тихо, пустынно, и ни одной машины.
— Так, — Витя подумал, подумал и, оставив дрожавшую Олю на улице, сам на всякий случай вернулся к могиле Христа Егора. А вдруг Генька там?!
Оглядел пустынное, занесенное снегом, угрюмое кладбище, кусты, похожие в темноте на каких-то древних чудовищ, могилы с торчащими из сугробов покосившимися крестами. Генька как в воду канул.
Глава XV
МАЛЬЧИК С ХОЛМОВСКОГО
В Средне-Холмовском переулке — коротком и кривом, не похожем на широкие прямые ленинградские улицы — было малолюдно. Лишь редкие прохожие заворачивали сюда с набережной Большой Невки, стараясь ступать по тропинке, протоптанной в снегу на тротуаре. Она была узкой, и каждый проходящий недовольно оглядывал мальчишку, расположившегося с заводной моделью посреди тротуара.
Генька запускал вездеход. Он придирчиво проверил каждую гусеницу, подтянул крепления, и уже несколько раз туго-натуго закручивал резину, заменяющую мотор. Но вместо того, чтобы опустить вездеход на снег и дать ему промчаться по ровному насту, Генька снова и снова запускал «мотор» вхолостую, держа модель в руках.
Так прошло, пожалуй, побольше часа.
Из подворотни выбежали две девчонки и с визгом промчались мимо. Проехал грузовик. Мелькнула кремовая машина «неотложной помощи». Геньке стало холодно, Он даже сунул в рот пальцы, которыми раньше держал модель.
В соседнем парадном хлопнула дверь. На улицу вышел невысокий мальчишка в коротком ватнике и огромной меховой шапке. Генька сразу сделал вид, будто всецело занят своим вездеходом. Мальчишка бегло оглядел модель и пошел было дальше, но тут Генька опустил, наконец, свою машину на снег, и она помчалась, смешно подпрыгивая на бугорках, и обогнала мальчишку, невольно замедлившего шаги.
Стуча гусеницами, вездеход набирал скорость и приближался к концу переулка. Генька помчался туда. Низкорослый мальчишка побежал вслед за ним, увязая в снегу отцовскими валенками.
У самого перекрестка машина замедлила ход, круто развернулась и замерла. Завод кончился.
— Сам небось сделал? — спросил подбежавший мальчишка.
— А то!
— Можно я пущу?
Генька разрешил. И снова вездеход понесся по улице, и вслед за ним рядом бежали оба мальчика.
— Что, нравится? Я еще ракетный автомобиль мастерю. Только… — Генька чуть не выболтал, что тот почему-то упорно не желает двигаться.
— А резина откуда?
— Резины у меня — завались. Надо?
— Хорошо бы, — тихо сказал мальчишка.
— Пошли, покажу.
И Тиша покорно зашагал рядом с Генькой, поминутно поправляя валенки и поглядывая на Геньку снизу вверх большими грустными глазами.
«Как у нашей Чернухи», — подумал Генька. В прошлом году он гостил летом в деревне у бабушки, и у нее была корова Чернуха с большими выпуклыми, очень добрыми и всегда печальными глазами.
Генька снова поглядел на Тишу: да, очень похоже.
Он повел нового знакомого через всю Петроградскую сторону к себе на Мойку. Возле их дома какая-то артель выбрасывала на задний двор отходы резины, и сюда, как мухи на мед, слетались ребята.
Выбрав из кучи самую длинную полосу, Генька протянул ее Тише:
— На. Может, еще?
— Будет! Я лодку сработаю. С винтом, — мечтательно сказал Тиша.
— Лодка — что! — пренебрежительно пожал плечами Генька. — Лучше глиссер. Или катер с подводными крыльями. Как сормовские. Видел в «Хронике»?
— Нет, я в кино не хожу.
— Совсем?
— Совсем…
Генька свистнул.
— Чего так?
Тиша помолчал, а потом нехотя процедил:
— Батька монет не дает. И вообще… не велит…
Увидев, что Тиша насупился, Генька прекратил расспросы и предложил:
— Хочешь, пойдем в «Хронику»?
— Так не на что же!
— Ничего! Проведу. Со мной не пропадешь.
Билетерша в «Хронике» оказалась Генькиной соседкой, и, когда в зал хлынула толпа зрителей, ребята уже занимали самые лучшие места у прохода. Они просмотрели программу три раза подряд, и каждый раз, когда на экране появлялись белоснежные суда, летевшие, словно стрелы, над Волгой, Тиша не отрывал от них восторженного взгляда. Вообще в «Хронике» ему очень понравилось, и Генька пообещал водить его на все новые программы.
Ребята вышли из кино на шумный проспект, и только тут Тиша спохватился:
— Побегу живее. Батька заругается… И уроки…
— Да… Жаль, что поздно… Хотел я тебе еще одну штуку показать. Приходи завтра после школы. Ладно?
— Ага! — и Тиша два раза повторил вслух адрес своего нового приятеля.
* * *За обедом Генька, немного помявшись, сказал:
— Пап, можно твою находку одному пареньку показать? Он к нам придет…
— Так копию покажи.
— Нет, пусть он настоящие рокотовские листки увидит. Вынь из «сейфа», ладно? И еще — когда он придет, мы в кабинете будем, а ты постарайся не заходить.
— Таинственность-то какая! — рассмеялся Башмаков-старший. — Опять детективов начитался?!
Тиша пришел под вечер. Генька подождал, пока он разделся и аккуратно отряхнул свои огромные валенки, а затем потащил его в отцовский «кабинет».
В комнате было полутемно, небольшая лампа стояла на письменном столе, да уличный фонарь, качавшийся за окном, время от времени смутно освещал отдаленные углы кабинета. Как раз когда мальчики входили в комнату, луч света упал на стеллаж и выхватил из темноты стоявший там доисторический череп.
Тиша вздрогнул, насупился и, глядя исподлобья, спросил:
— Вы что — тоже из нашинских?
— Из каких — из ваших?
Тиша долго хмуро оглядывал нового знакомого. Потом пробормотал:
— Ну ладно, это я так… А череп на кой?
Генька объяснил, чем занимается отец. Тиша слушал недоверчиво, но потом, увидев древний кинжал, каменные топоры, заинтересовался и уже сам попросил показать еще что-нибудь. Генька взял со стола приготовленный заранее футляр, рассказал о записках Рокотова.
