Карабарчик засыпал, сквозь сладкую дремоту доносился голос Мундуса:
…Когда шёл по траве, его не было видно…
Хорошо быть таким маленьким-маленьким и спрятаться в траве от злой Варвары и Зотникова.
Окинув взглядом знакомую обстановку аила, Кирик вздохнул и опустился рядом с Мундусом возле очока. Пришли Янька и Темир. В дверь аила просунулась круглая, с плутоватыми глазами голова Бакаша.
— Эзен!
— Заходи, Бакаш, смелее, — сказал Темир мальчику.
Возле жилья послышалось шарканье чьих-то старческих ног, и, нащупав дверь, в аил вошёл слепой Барамай.
— Эзен!
Явился охотник Амат, и вокруг костра стало людно.
Ильгей внесла кожаный мешок с чегенем и чашки. Старики закурили длинные черёмуховые трубки. Молчание прервал слепой Барамай.
— Слышал, Карабарчик прилетел, — начал он и, затянувшись, передал трубку соседу. Незрячие глаза Барамая, как бы разыскивая Кирика, блуждали по аилу.
— Первый раз он был у нас в год великих перемен. Чёрные вороны Кара-корума пытались закрыть своими погаными крыльями солнце, но сожгли их. Карабарчик всегда будет гонцом радости.
— Мундус, возьми топшур, спой песню о новой жизни.
Кирик подал старику инструмент. В аиле зазвучали струны топшура, и Мундус начал речитативом:
…Стали величавей наши горы и леса,
Радость жизни новой нам партия дала.
И теперь с нуждою расстались мы навек,
Шагает по Алтаю новый человек…
Струны топшура умолкли. Ильгей налила гостям чегеня. Барамай, поднимая чашку, повернулся к Кирику:
— Мы, старые люди Мендур-Сокона, приветствуем тебя, как сына нашего народа. Приветствуем и твоего русского друга. Пусть будет тёплой постель, пусть будет полным горящими углями ваш очаг — так говорит алтайская пословица.
И Кирик понял: навсегда исчезли страдания детских лет, перед ним открылась новая, большая страница из чудесной книги Алтын-судур[29].
Глава шестая
Через три дня ребята вместе с Темиром выехали в Тюдралу.
— Вернусь не скоро, меня не теряйте, — сказал перед отъездом охотник Мундусу и жене Ильгей. — Раз Прокопий вызывает, значит, нужен ему.
Вскочив на своего Буланого, Темир стал догонять уехавших вперёд ребят.
Кирику было немножко грустно расставаться с Мендур — Соконом, дедушкой Мундусом, славной Ильгей и лукавым Бакашом. Как быстро пролетели эти дни.
— Может, ты останешься еще погостить? — видя печальное лицо Кирика, спросил его накануне отъезда Темир.
— Нет, поеду с вами, — покачал головой Кирик и подумал:
«Расстаться с Янькой? Ни за что. Да и мама Степанида обидится! Нет, не отстану. Будем все вместе!» — решил он.
Завидев охотника, который мчался во весь опор, Кирик повернулся к Яньке.
— А Буланый по-прежнему бегает хорошо. Помнишь скачки в Теньге?
— Я тогда сильно боялся за тебя и за Буланого, — признался тот. — Ведь на скачках были лучшие лошади Алтая и арабский конь Аргымая.
— Всё же Буланый их всех обогнал!
— Зато Зотников со старшиной посадили нас под замок!
— А мы сумели выбраться.
— Если бы не Делбек, пришлось бы туго; смотри, Мойнок за Темиром бежит, — показал Янька на собаку.
Догнав Кирика и Яньку, Темир придержал Буланого и, оглянувшись на Мойнока, скомандовал:
— Пшёл домой!
Пёс присел на задние лапы и умоляюще посмотрел на хозяина.
— Возьмём его, Темир, с собой, — стал просить Кирик. — Не мешает ведь, пускай бежит.
— Хорошо, — согласился Темир, — хоть он и нужен дома, но как-нибудь обойдутся и без него.
За дорогу Токшун с Мойноком окончательно подружились. Правда, первые два дня в Мендур-Соконе лайка избегала встреч с овчаркой, с опаской поглядывала на неё, но за день перед отъездом Мойнок, чувствуя превосходство Токшуна, подошёл к нему и после обычной церемонии обнюхивания, виляя хвостом и изгибаясь, покорно улёгся возле овчарки.
Проехав грань Мендур-Сокона, охотник и ребята пустили коней шагом.
— Темир, мы слышали, ты был в Черновой тайге. Расскажи.
Закурив трубку, Темир рассказал, как зимой с артелью охотников он выехал на промысел в Прителецкую тайгу. Однажды, охотясь, Темир вышел к какому-то большому болоту. Вдруг Мойнок остановился и принялся разгребать снег. Темир, сняв лыжи, стал помогать ему и обнаружил истлевший труп человека. На его пиджаке были почерневшие от времени металлические пуговицы с изображением царского двуглавого орла.
Недалеко от места, где лежал человек, стояла старая засохшая лиственница, верхушка которой была сломана бурей. К дереву тонкой строчкой шёл след горностая. Темир подумал, что там есть дупло и зверёк устроил в нём гнездо. Взмахнув несколько раз топором, охотник срубил лиственницу, но горностая не было. Разрывая в гнезде старый мох и засохшие листья, Темир нашёл там пожелтевший листок бумаги, на котором было написано:
«…Третий день питаюсь только ягодами. Сил нет. Впереди болото. Прав… Кар… оказался нег… украл план золот… уч…».
Записка обрывалась. Темир принялся искать в дупле вторую половину. Осторожно вытащив весь мох, на самом дне обнаружил остальную часть бумаги.
«…От Чуйки идти на полдень…»
Следующую фразу прочесть было невозможно: буквы слились в сплошное чёрное пятно, ниже уцелело несколько слов:
«…Старое русло… шагах белого бома… шурф… головёшки… остался один… Кар… ушёл…»
— Ты, Темир, никому не показывал эту записку? — спросил Кирик.
— Нет, я вернулся из Черневой тайги недавно. Потом заболел и из Мендур-Сокона не выезжал. Теперь покажу находку Прокопию. Если в Тюдрале не разберёмся, поеду в Ойрот-Туру. Хотелось бы узнать тайну гибели человека… Тут кроется что-то важное. Может быть, нам придётся всем троим выехать в Ал-тайгу[30].
— Я готов хоть сейчас! — воскликнул Кирик.
— И я не отстану, — тряхнул головой Янька.
— Возьмём с собой Токшуна…
Услыхав своё имя, собака вильнула хвостом.
— И Мойнока!
Записка и рассказ Темира взволновали Прокопия.
Несколько лет тому назад в районе Чуйки был обнаружен участок с большим содержанием коренного золота. Геолог Макаров составил план участка. План украл проводник Карманко. Оставшись без продуктов и проводника, геолог, видимо, заболел и, не имея сил добраться до жилья, умер. Его— то труп и нашёл Темир. Перед смертью геолог записал расположение участка, но время и осадки стёрли часть его записи. «Да, это так, — думал Прокопий, — но как понять «…старое русло… шагов белого бома… шурф… головёшки»? Очевидно, это приметы найденного геологом золотоносного участка».
— Видишь ли, Темир, — положив руку на плечо охотника, сказал Прокопий, — мы с тобой наедине должны обсудить положение. Ведь ты хорошо знаешь, что золото нашей стране требуется сейчас как никогда. Нужно найти участок, открытый геологом Макаровым. А как? Надо подумать. В записке есть указание на старое русло реки. Там, где стоит белая скала. Может быть, нужно обследовать весь район Чуйки?
— Да, это было бы неплохо, — согласился охотник.
— Вот что, Темир, мне кажется, что вся эта история связана с каракорумцем Карманко и бандитом Чугунным. На этот счёт у меня есть дополнительные сведения, — видя на лице охотника недоумение, он сказал: — Нужно поймать их во что бы то ни стало. Мы обсуждали это на партячейке, и тебе поручено разыскать бандитов, если нужно будет, уничтожить их. Винтовку с запасом патронов я выдам. Завтра ты выедешь обследовать Чарышские пещеры. Потом побываешь в Прителецкой тайге. Вот только меня беспокоит одно: кого дать тебе для связи?
Темир поправил съехавшую на затылок шапку и, улыбнувшись, произнёс:
— У меня, Прокопий Иванович, связные есть!
— Кто?
— Кирик и Янька.
— О, нет! — запротестовал Прокопий, — вмешивать ребят в это дело нельзя.
— Прокопий Иванович! — горячо заговорил Темир. — Ребята рвутся в тайгу. Как только я наткнусь на след Карманко и Чугунного, дам тебе знать через них. Ведь помнишь, они помогали нам гнать белых с Алтая? А ведь то время куда было тревожнее, но всё же Кирик успешно выполнил задание в разведке. Помнишь, как во время боя у Чёрной скалы они подносили гранаты деду Вострикову? Разве тогда меньше было для них опасности? Что они будут делать в Тюдрале? Ходить по ягоды, грибы, рыбачить? Нет, это не в их характере. Кто-кто, а уж я-то их знаю, — Темир подошёл к Прокопию. — Даю тебе честное слово коммуниста, что сохраню ребят!
— Ну хорошо, я подумаю, — ответил Прокопий.
Глава седьмая
Трое всадников, вооружённые ружьями, в сопровождении двух собак выехали из Тюдралы вниз по Чарышу. Это были Темир, Янька и Кирик. Путь их лежал к Чарышским пещерам. Долина, где они ехали уже вторые сутки, постепенно суживалась, переходила в небольшое, но высокое плоскогорье, окружённое со всех сторон скалами из плотного известняка. Их хаотическое нагромождение представляло суровую и вместе с тем величественную картину дикой природы: исполинские камни, гладкие, точно отполированные скалы, глубокие бездонные пропасти, жалкая растительность и над всем этим мёртвая, гнетущая тишина.
