Продолжая ворчать ещё глуше, Егорка залез на верх боевой рубки, обернулся в сторону берега и замер.
— Ишь ведь, как напугался выстрелов, зверюга! — сказал первый вахтенный. — Чего доброго, и заболеет.
— Очень просто, — сочувственно отозвался второй вахтенный. — Это что ж такое? Со дна морского на самолёт, с самолёта на землю, с земли на воду да прямо в этакий бой. Что говорить, с непривычки кому хочешь туговато.
— Ночь сегодня расчудесная! — вздохнул первый вахтенный.
А Егорка всё гудел и гудел, жадно втягивая носишком сырой воздух спавшей земли.
Вода ласково шепталась у серого борта «Тайфуна». Прибой равномерно ухал под берегом, словно кто-то живой спрашивал о чём-то и сердился на то, что его не понимают.
Земля молчала. Лишь какая-то ночная беспокойная пичужка звала кого-то призывным тоненьким колокольчиком: «Подь сюда… подь сюда… подь сюда…»
Над землёй вставал ласковый рассвет.
Ах, как чудесно ранним утром на приморском берегу!
Словно умывшись в лазоревом море, солнце подымается над землёй, как золотой парус на фрегате, уходящем в дальнее плавание.
Пробудившаяся от крепкого сна земля любуется и сама на себя, и на море, и на солнце и как будто говорит: «Ах, как всё хорошо!»
Какой-то любопытный и остроглазый зверёк, прыгнув, шелохнул ветку.
Бриллиантовые капли росы задрожали на ветках и вдруг горстью упали на землю.
Чистый песок на отмели был ещё тяжёл и прохладен, но под солнцем он начал быстро согреваться и светлеть. И уж прыгали по хрустящему белому песку какие-то серенькие пичужки на тоненьких, похожих на булавки ножках. Шёлковые серые хвостики их тряслись очень смешно.
Чирикать пичужки боялись: их пугали волны, с шипением набегавшие на прибрежный песок.
Зато там, на зелёной горе, птичья армия уж подняла беззаботный и переливчатый щебет. Кто просыпается на рассвете, тот и петь умеет…
Земля начинала нагреваться и, благодарная, посылала с ветром морю чудесный аромат смолистой сосны, благоухающих цветов, и трав, и ягод.
Весело и легко нёс ветер запахи земли. Заносил их далеко-далеко, туда, где уж не видно берега, куда и птица не залетает, а лишь играют дельфины да, преследуя корабль, однотонно кричат чайки.
И у руля, или у пушки, или на командном мостике боевого корабля моряки поймут, чем пахнет ветер, и покачают головой, и улыбнутся, вспоминая о лесных таинственных тропинках, о шёпоте деревьев, о сочных ягодах, о потешных медвежатах, о мягком лесном ковре из мха и прошлогодних листьев…
На «Тайфуне» проснулись вместе с птицами и солнцем. Перед работами команде разрешено было выкупаться. По зыбкому трапу краснофлотцы сбежали на землю. На борту остались вахтенные, Юрков и Живчик с перевязанной ногой.
Стоя на рубке, Егорка насторожённо смотрел на краснофлотцев, сбегающих по трапу. Потом, как-то по-иному, чем всегда, медвежонок сполз на палубу и вдруг решительно двинулся к трапу.
Предчувствуя недоброе, Живчик вскрикнул и попробовал было задержать Егорку за ремень. Но медвежонок рванулся, и пряжка отскочила от ремня.
Живчик остался на палубе с ремнём в руке, морщась от боли в ране. Егорка одним прыжком очутился на земле.
Он словно задыхался. Несколько секунд стоял он на задних лапах недвижимо и прямо, потом поднял носишко и заработал им, как машинкой.
Подуй, подуй, ветер, укажи родную сторонку!
Вдруг быстрым коричневым мячиком Егорка прыгнул в кусты. Послышались треск сучьев, обрадованное ворчанье, и всё стихло.
Юрков выхватил наган и прицелился в кусты.
— Экий ты чудак, Юрков! — сказал Живчик и задержал руку Юркова с наганом. — Убьёшь его или ранишь, а за что?
— Сам ты чудак! — сердито ответил Юрков, пряча наган в кобуру и сразу никак не попадая туда. — Я в воздух хотел… Думал, испугается и вернётся к нам. Да нет, вижу, ошибался. Ушёл Егорка!
— Ну и что ж! — невесело улыбнулся Живчик. — Он ещё вчера мне сказал, Егорка-то: «Убегу я, говорит, от вас, Живчик. У вас хорошо, а на воле мне ещё лучше. Не хочу, говорит, спать на койке, а хочу спать на хвойке».
Такой весёлой скороговоркой попробовал отшутиться Живчик, но на этот раз никто не засмеялся. Да и сам Живчик почему-то сморщился. Может быть, рана его заболела сильнее…
Все молча стояли и смотрели на берег, чего-то ожидая.
— Вон он! — крикнул Юрков, указывая пальцем на верхушку берега.
Егорка стоял на самом обрыве. Он стоял на задних лапах и смотрел на «Тайфун». Правой лапой Егорка сделал такое движение, как будто хотел в последний раз приложить лапу к голове и проститься с морем и со своими друзьями по-военному, честь по чести, но лапа к голове так и не поднялась.
Во всей фигурке медвежонка произошла какая-то внезапная перемена: словно вдруг крупнее стал Егорка!
Вот он опустился на все свои бедовые четыре лапы и пошёл от берега не спеша, как и полагается маленькому хозяину большого леса.
— Ушёл! — сказал Юрков.
Живчик одними губами прошептал:
— Прощай, Егорка!
А море шумело, и лес шумел…
Закрой глаза, и никак тут тебе не угадать, что шумит — лес или море.
Так шумите, наши дремучие, бесконечные леса! Так шуми же, как тебе нравится, наше свободное любимое море!
И цвести и шуметь вам без конца!
Линейный корабль (сокращённо линкор) — наиболее мощный боевой артиллерийский корабль.
Клюзы — отверстия в бортах корабля для якорей.
Флагшток — шест на корме корабля для флага.
Сингапур — город и порт в Индокитае.
Рында — судовой колокол.
Рея — поперечный брус на мачте.
Клотик — кружок на верхушке мачты с отверстиями, сквозь которые пропускаются тонкие верёвки для подъёма сигнальных ламп.
В строю кильватера — друг за другом.
Швартов — причальный канат.
Кранец — плетённая из верёвок подушка для предохранения бортов корабля во время стоянки у мола.
