— Это мы еще посмотрим, — сказала она. И добавила: — Кстати, бери пример с Йоши. Ей-то завтра будет куда труднее вернуться в школу.
И я понял, что тут уж ничего не поделаешь!
Спать мне совсем еще не хотелось, и я пошел к Акселю. Тетя Фея кралась за мной, держась на почтительном расстоянии. Наверное, боялась, что я снова убегу. И скорее всего, считала меня совсем чокнутым, раз решила, что я могу сбежать босым и в махровом халате.
Аксель сидел в саду на террасе и жутко вонял. Потому что натерся средством от комаров. Вокруг в свете садовой лампы вились мотыльки.
— Я уже в курсе, что блудный сын вернулся, — приветствовал он меня. — Где был?
— У отца, — ответил я.
— То есть на кладбище для мотоциклистов, — подытожил Аксель и нагло, но дружелюбно ухмыльнулся.
— Точно, братан.
— С младшей сестричкой? — спросил он.
И подвинулся немного, чтобы я смог сесть рядом, у стены дома, между кустами сирени. Я сел. Он предложил мне жвачку Я отказался. Некоторое время мы молчали. Было полнолуние, из какого-то окна хрипел телевизор, из другого, гораздо тише, лилась непонятная музыка. Когда телек ненадолго замолк, стало понятно, что играют «We shall overcome». А где-то сзади, у кустов красной смородины, что-то шуршало. Я крикнул кустам:
— Фея, проваливай, пожалуйста! Я не удеру!
Шуршанье стало громче, и прихрамывающие шаги потихоньку удалились. Мы сидели, прислушиваясь к ним. Потом Аксель спросил:
— Братан завтра явится в пресветлый храм мудрости?
— Они меня туда загоняют.
— Ну и правильно, — сказал Аксель. — Почему это тебе, братан, все время должно везти больше, чем всем нам?
Я кивнул.
— Чего новенького с понедельника? — поинтересовался я, хотя на самом-то деле совершенно не хотел этого знать.
— Все устаканилось, — доложил Аксель, — предки Йо забились в свою норку, и почти все в классе его простили. Но не я. Гипотенузи весь урок пожертвовала на лекцию о правилах приличия, манерах, наркомании и нравственном разложении. А контрольная по математике оказалась легкой. Ты бы тоже ее написал. Только вот Солянка…
Аксель вздохнул и замолчал.
— А что с Солянкой? — спросил я, хотя совершенно не хотел этого знать.
Аксель мотнул головой, указывая на улицу.
— Полчаса назад я наконец-то от нее избавился. Она была у меня, чтобы выговориться!
— И что ей надо было выговорить?
— Свою любовь к тебе, — Аксель отогнал обнаглевшего мотылька. — Она посыпает голову пеплом. Из-за собственной ревности. И уверена, что ты именно поэтому сбежал. Тут ее не переубедить. Она не может смириться с тем, что ты делаешь что-то, что никак не связано с нею!
Аксель встал и потянулся, расправляя затекшие члены.
— Ах, братан во Христе! — сказал он. — Почему ты не остался там, куда убежал, и неважно, где это? Вчера я сидел тут, смотрел на небо, — Аксель кивнул на полную луну, — и представил, что вы вдвоем с Йоши эмигрировали туда. И потрясающе здорово устроились там, наверху. У меня прям на сердце потеплело от этих мыслей. Я уже был готов отправиться вслед за вами!
Аксель зевнул, кивнул мне, сказал «жаль» и через окно залез в свою комнату.
Я тоже сказал «жаль» и отправился домой.
Тетя Фея стояла в дверях.
— Жаль, — сказал я ей.
— Почему жаль? — спросила тетя Фея.
— Просто жаль, нипочему, — ответил я, — с сегодняшнего дня это повсюду рекомендуемая форма приветствия!
Я вошел в дом, а Фея проводила меня удивленным взглядом.
Медленно и бесцельно бродил я по дому. Дорис и Андреа сидели в Синей гостиной. Они разговаривали так тихо, что ни слова не разобрать.
Мама была в своей комнате. Я слышал ее бормотание. Наверное, она наговаривала что-то на диктофон. Тетя Труди и тетя Лизи сидели на кухне. Когда я проходил мимо открытой кухонной двери, они поглядели на меня с видом оскорбленной невинности. Бабушка торчала в гостиной, читала газету и что-то ворчала про ужасное положение вещей в мире.
Я пошел в свою комнату, бросил Константина Векера на проигрыватель, а себя на кровать, и выключил свет. Очень пусто и одиноко было мне после трех ночей бок о бок с Йоши. Я раздумывал о своем положении — и не только о постельном одиночестве. И понял, что я несчастлив. Ведь впереди маячит жизнь, где будет слишком мало Йоши и слишком мало Йоханнеса. А того, кто был во всем этом виноват, я так и не нашел. Но мне где-то даже нравилось быть несчастным. Несчастье ближе к счастью, чем хандра. Ведь тогда ты точно знаешь, чего тебе не хватает и от чего ты страдаешь. Если ты несчастен, можно тосковать о ком-то или о чем-то. Тоска — не самое худшее из чувств. Я тосковал по Йоши. Ей надо быть рядом со мной. Рядом со мной на луне! Но я уже выучил земные правила игры! Чтобы попасть на луну, сначала надо выучиться на пилота. И еще получить профессию, которая на луне нужна.
Да будет так, братан во Христе! Я выучусь на пилота. Даже если для этого придется зубрить математику-английский-латынь и жить под одной крышей с моими странноватыми дамочками. И через пару лет — я совершенно в этом уверен — мы с Йоши будем сидеть рядышком на обратной стороне луны. И смотреть вниз — безо всякого телескопа.
Так в Австрии обращаются к тем, кто имеет докторскую степень. — Здесь и далее прим. перев.
Вальдфиртель — область к северу от Вены, одно из самых холодных мест в Австрии, зимой здесь часто бывают очень сильные морозы.
Раньше двумя нулями обозначали двери туалетов.
Кайзершмаррен — «императорский омлет», австрийский десерт из теста для блинчиков и изюма, сверху его посыпают сахарной пудрой и поливают сливовым компотом. По одной из легенд, император Франц-Иосиф, охотясь в горах Зальцбурга, проголодался, забрел к крестьянам и попросил блинчиков. Хозяйка, узнав кайзера, так разнервничалась, что блины у нее не получились — вышли рваными и некрасивыми. Тогда, чтобы исправить дело, она порвала их на совсем мелкие кусочки, добавила изюма и сахарной пудры и полила тем, что было под рукой — сливовым компотом.
