Я переисследовала подробно всю тюрьму и нашла, что она не из крепких: что-нибудь надумать можно… Я вовсе не имела намерения расставаться со стариком и вовсе не думала о бегстве. Мне хотелось только освободиться. Но все произошло иначе, чем я предполагала.
Изучая клетку, я заметила, что решетка у моего оконца была вся поломанная, заржавевшая. Я попробовала отогнуть один надломившийся прутик; для этого я зацепила его своими резцами и, упершись лапками, потянула к себе. Прутик легко подался, и отверстие решетки стало вдвое шире. Это меня ободрило, и я начала искать другого такого же надломленного места в моем оконце. Я их, действительно, скоро обрела, но они были как-то неудобно расположены. Отверстия, правда, увеличились вдвое, но я не могла наотгибать прутьев так, чтобы все отогнутое пришлось на одно место и образовало бы одну общую дыру. В моей работе помог случай, которого я совсем не могла ждать.
Ящик мой все еще стоял на телеге. Кто-то, роясь в ней, двинул сундуком старика. Сундук стукнул по ящику и своим углом попал прямо в мое окно. Я еле успела отскочить, иначе получила бы неприятный удар в нос. Угол сундука вошёл частью в клетку, прорвав решетку, уже надломленную моими подготовлениями. Вслед затем тот же человек, возясь у сундука, вновь выдвинул угол его из оконца ящика, затем… все успокоилось. Мне оставалось только расширить прорванное углом отверстие новыми отгибаниями, что я с успехом и выполнила.
Итак, выход был для меня свободен, и я решила воспользоваться этим, чтобы сделать маленькую разведочную прогулку. Повторяю: у меня и мысли не было бежать.
Тихонько выбравшись из ящика, я пролезла между ним и сундуком и выползла на край телеги.
Вечер кончался… Никогда небо не казалось мне таким огромным, а закатывающееся солнце таким красным, как в эту минуту. Кругом было много простору, и во все стороны, даже за резко выступающими кучами, расстилалась одна только ширь и волнистая даль. Ни признака дерева или кустика даже возле потемневшей речки. Но это был только обман, так как речка, как оказалось, текла в оврагах, где я потом нашла и кустики и даже хорошие кусты.
Откуда-то веяло теплым ветерком, но нет-нет и его сменяла струя прохладная.
Дневной шум стихал. Люди, раньше толпившиеся и ходившие кругом с делом и без дела, теперь забрались под крышу и, должно быть, ложились спать, судя по тому, что я видела мало сидящих фигур.
Неподалеку тлели угольки под торчавшими рогульками обгоревшего, воткнутого в землю, сломленного сука.
Я повела носом и стала медленно пробираться по краю телеги, ища места спуститься. Удобнее всего было это сделать у колеса, на холодный железный обод которого я и спрыгнула. Спустившись кое-как по одной из спиц, я сползла к середине колеса, а оттуда соскочила на землю.
— По возвращении таким же образом поднимусь наверх! — подумала я и, оглянувшись на телегу, чтобы лучше ее заметить, побежала по ровному месту к кучам соломы.
Там я нашла большое оживление, которое перешло вдруг в смятение при моем неожиданном прибытии. Всюду сновали мои родственницы-мышки, такие же, как в лесные, только с более короткими ушками и с полосками по спинке.
Я застала мышей за спешной работой: они ловко шелушили зерна из колосьев, надерганных ими из куч и куда-то их утаскивали. Впрочем, большею частью они тащили целыми отгрызенными колосьями. И такую деятельную работу я встретила в каждой куче и почти в каждом ее углу. При моем приближении маленькие создания или бросались врассыпную, или притихали, оставаясь на месте.
Видя, что я мешаю этим крошкам заниматься безобидным делом — а на самом-то деле они занимались грабежом, — я покинула кучи и, запомнив их положение, двинулась далее. По моему расчету я не могла заблудиться, так как кругом был полный простор.
Ночной бродяга. — Двоюродный брат кроликов. — Земляная белка. — Крошечный хищник. — Мысли о жизни. — Мыши-малютки. — Неравная борьба. — Возвращение отрезано!
Судьбе было угодно, чтобы даже в этом чистом месте, где, казалось, я не могла рассчитывать ни на каких врагов, моя первая ночь прошла очень беспокойно.
Началось с того, что, когда я тихо брела между подсохшими стеблями травы, думая о только что происшедшей встрече с родственницами, наводившей меня на приятные мысли о распространенности крысиной породы, из-за небольшого холмика передо мной мелькнула темная фигура какого-то животного, похожего на собаку. Встреча не из приятных, даже для находчивой крысы!
Я присела и, отсидевшись, тихонько побежала в обратную сторону. Однако собака неожиданно вновь появилась передо мной из-за другого холмика. Животное просто рыскало без толку по этим местам. Признаться, весьма затруднительно то и дело укрываться от предполагаемого врага, намерения которого неизвестны, может быть, и ему самому. Поэтому станет вполне понятным мое беспокойство, когда новое появление животного сбило меня положительно с толку. Я не нашла ничего лучшего, как стремглав броситься в обратную сторону и бежать, бежать без оглядки, чтобы выиграть хоть расстояние.
Преследуемая, как оказалось, одним только страхом, я пробежала очень большое пространство, несясь все время по сухой почве, покрытой высохшей травой. Вся трава на всем протяжении была ровно подгрызена. Полагаю теперь, что это был или покос или сжатое поле.
Остановилась я только тогда, когда добежала до места, где пошла снова высокая и густая растительность. Неясный шелест ее наверху доказывал, что я попала на место, где густо росла колосистая трава с неопавшим еще зерном. Это было недожатое хлебное поле, но я приняла его за поле дикой травы, и еще очень удивилась, что на далеком пространстве росло все одно и то же растение, вдобавок вызревшее везде одновременно.
Из белевшей, волнистой равнины этой травы вдруг выметнулся большой ушастый зверь и, сделав несколько огромных скачков, присел на задние ноги. Я сразу узнала его: то был двоюродный брат моих приятелей кроликов — большой заяц.
Обнюхав воздух и поводя длинными ушами, заяц мысленно говорил:
— Жизнь — вечный страх! Понюхаем воздух… Чисто! Послушаем… Ничего подозрительного! Посмотрим… Никого! Все благополучно, а все-таки страшно, удивительно страшно, — и заяц, медленно сваливаясь на передние лапы, побрел назад в шумевшую траву.
Мне почему-то припомнились еще раз мои три сожителя-кролика, ерзавшие по клетке, когда их несли в новое помещение и безмолвно говорившие:
— Любопытно, но страшно, любопытно, но страшно…
Внезапно неподалеку кто-то пронзительно свистнул, перепугав меня до смерти. Вторичный свист, уже не так испугавший, заставил меня повернуть голову направо. Вблизи, на очень маленькой горке нарытой земли сидела какая-то удивительная короткоухая крыса, уставившаяся на меня глазами. Ее передние ноги были подняты.
— Эй, кто там? — засвистел вновь ее голос. — Я на стороже!
— Ну и будь себе на стороже, — подумалось мне. — Чего ради об этом свистеть во все горло? Хорош сторож!
Однако зверек заинтересовал меня, хотя я и не решалась двинуться к нему. Он был величиной побольше меня, другого цвета и с коротеньким хвостом. Если мы и приходились родственниками, то далекими. Памятуя, как пасюки изгнали черных крыс, я могла ожидать, что могут быть места, где и пасюков могли изгнать крысы какого-нибудь иного цвета. Поэтому я решила спрятаться в траве и наблюдать издали за сторожем, так неостроумно себя выдавшим.
Войдя в «хлеб» — буду уж называть настоящим именем встреченное поле, — я получше укрылась за желтыми соломинками стеблей. Животное продолжало сидеть неподвижным столбиком. Мне уже стало надоедать мое высматривание, как я заметила, что из окрестных нор у одной из которых и сидела эта желтая короткохвостая крыса, вылезли одна за другой еще пять крыс: одна постарше, другие помоложе. Очевидно, что из-под земли вышло все семейство. Обнюхав и ткнув друг друга мордочками в бок, все потолкались несколько секунд у норы и побежали ко мне. Я не пустилась наутек, а только притаилась, видя, что семья бежит не прямо на меня. Все шесть крыс пробежали мимо в траву. Только тут я заметила, что они строением тела были больше похожи на белок, чем на крыс. Не теряя ни минуты, я стремглав бросилась к покинутой норе и быстро полезла вниз, чуть не кувырнувшись с непривычки: до того она была отвесна.
Ход вновь круто повернул и стал едва покатым. В обе стороны от него пошли другие, такие же ходы, некоторые косо вверх.
Я быстро дошла до конца хода и нашла на дне его мягкую подстилку из сухой травы. По некоторым признакам, понятным только нам, животным, я убедилась, что на этой подстилке спало только одно животное, следовательно, другие из виденных мной жили отдельно — каждый в своей норе. Вспомнив о боковых ходах, я отправилась поисследовать и их. Каково же было мое удивление и удовольствие, когда я нашла в одном из отделений громадный запас разных зерен, корешков и семян. Все это было отборное, чистое. Совершенно не думая о воровстве, я быстро принялась за еду и основательно поела из прекрасного запаса кладовой этих удивительных желтых земляных белок, тем более, что я была уже избалована и привыкла часто есть.
