– Нет, не так, Ивушкин. Но всё равно. Никогда не говори – «они». Это им обидно.
В глубине души Ивушкин и сам это понимал. Только он никак не мог примириться с тем, что папа и мама, не поговорив с ним, всё без него решили про Лушу. И так неправильно, так печально решили!
– Не ссорьтесь, – примирительно сказал Вихроний. – Лучше послушайте, что я вам скажу. Если вы пойдёте опушкой дубовой рощи, то увидите там высокий пень. А от него, как от всего здесь, две тени: одна от месяца, другая – от солнышка. Идите в том направлении, какое вам укажет тень от месяца. И дойдёте до можжевеловой гряды. Там тянется полосой драчливый можжевеловый лес. Через него трудновато пройти, но вы постарайтесь. За этим лесом как раз и живёт Макосейка. А теперь – в путь. Пошли, Люсик, дурашка!
Люсик весело побежал рядом с Вихронием. Развигор махнул им рукой, улыбнулся, беззаботно взлетел в небо и тут же исчез из виду.
А Луша и Ивушкин, ещё раз поблагодарив доброго ежа Вихрония, пошли туда, куда он им указал.
Уходя, Вихроний им крикнул:
– Да, не забывайте хвалить Макосейку!
Как и за что хвалить – он не объяснил. Но дальше выяснилось, что это был добрый совет.
Потому что дальше было так.
Глава девятая.Макосейка
Луша и Ивушкин шли опушкой дубовой рощи и вскоре действительно увидели высокий пень, который отбрасывал две тени: одну – солнечную, другую – лунную. Они пошли туда, куда падала бледная лунная тень.
В дубовом мелколесье, по которому они шли, было тихо. Совсем молоденькие дубочки на опушке покачивали тоненькими веточками и только перебирали прозрачными листиками. По траве лунные зайчики убегали от солнечных, взбирались на нижние ветки, солнечные их настигали, солнечный свет перепутывался с лунным, и было это очень красиво. Откуда-то доносились нежный запах черёмухи и медовый аромат цветущей липы. Всё в этой стране цвело одновременно, цвело всегда!
Луша и Ивушкин шли в тишине, каждый думал о своём, каждый своим удивлением удивляясь тому, что с ними происходит.
Но тишину неожиданно нарушили звуки какой-то возни, даже, может быть, драки, какие-то выкрики, кто-то будто бы кричал:
– Чего ты толкаешься? Я тебя сейчас и сам как толкну!
– Я тебя трогал, да? Я тебя трогал? Кто сам первый полез?
И тут же мелкий дубнячок кончился, и они оказались перед сплошной полосой не очень высокого, но и не очень маленького, почти что в рост Ивушкина, можжевельника. Каждый можжевеловый куст размахивал колючими своими веточками, бодался с соседом.
Тут и гадать было нечего: сразу делалось ясно, что можжевельник полон мальчишечьих драк. Опасного в этих потасовках, конечно, ничего не было. Но, согласитесь, и приятного было мало – идти сквозь такой лес, где тебе будет попадать от чужих дурацких драк колючими ветками по чему попало. Никакая дорожка, никакая тропинка через эти дерущиеся можжевеловые заросли не вела.
– Ивушкин, у меня шкура потолще, – сказала Луша. – Давай-ка усаживайся верхом.
Надо было продираться сквозь можжевеловые заросли. Вряд ли был какой другой выход. Если бы он существовал, Вихроний непременно сказал.
Ничего не поделаешь, Ивушкин взобрался на Лушину спину, и она мужественно двинулась вперёд, грудью раздвигая ветки дерущихся можжевеловых кустов.
Голые ноги Ивушкина тут же покрылись царапинами, и ему пришлось влезть на спину к Луше с ногами и, балансируя и рискуя упасть и ободраться как следует, ехать сидя на корточках, точно он исполнял какой-то цирковой номер на манеже.
Можжевеловый лес оказался нешироким, и вскоре они сквозь него продрались. Луша почти что и не поцарапалась.
На опушке можжевельника обнаружилась тропинка, которая вела вдоль леса, а потом круто сворачивала и брала вправо. И бежала эта дорожка через маковое поле необычайной красоты. Уж на что красивыми были луга в Высокове, а такого ни Ивушкин, ни Луша никогда не видывали.
По одну сторону дорожки цвёл алый мак. На тонких стеблях покачивались красные чаши с иссиня-чёрным узором на дне. И было этих цветов неведомо сколько – видимо-невидимо! Они то плавно кланялись, то распрямлялись, чему-то улыбаясь, чему-то беспрестанно радуясь.
А по другую сторону цвёл мак белый, и белые его чаши были с таким же узором по дну, и было их столько же, сколько и красных, и они так же приветливо кланялись и так же радостно улыбались.
– Ух ты! – выдохнули Луша и Ивушкин оба разом. – Красиво-то как!
Кроме маков, маков, бесконечных маков, ничего не было видно, и они двинулись по стёжке – Ивушкин всё ещё верхом, – правильно полагая, что раз уж тропинка протоптана, то кто-нибудь по ней да должен ходить.
Так оно и оказалось, потому что послышался тоненький голосок, который напевал песенку:
Частый дождик, дождик-моросейка,
В чистом поле ходит Макосейка.
И тут же они увидели маленького бурого мишку, который занимался, по видимости, очень странным делом. Он наклонялся к деревянной кадке, зачерпывал из неё воду решетом и потом быстро разбрызгивал её над вспаханной жирной землёй.
Увидев Лушу и верхом на ней Ивушкина, он выпрямился, улыбнулся и сказал вместо приветствия:
– Сею мак.
И опять улыбнулся.
– Мак? – подивилась Луша.
Ивушкин спрыгнул на землю.
– Сею мак, – повторил медведь.
– Какой же мак – ты же воду разбрызгиваешь. Да ещё решетом, – заметила Луша.
– Нет, ты так не говори. Я хорошо сею мак, – обиделся медведь.
– Ты – Макосейка? – спросила она.
– Он самый, – сказал медведь.
– Хорошо сеешь, – сказала Луша, правда, очень неуверенно и только лишь потому, что вспомнила, что Вихроний велел Макосейку хвалить.
Медвежья мордочка так вся и просияла от похвалы.
– Конечно, – быстро согласился он с Лушей. – Хорошо. Потому что ведь я какой мак сею?
– Какой? – полюбопытствовал освоившийся немного Ивушкин.
– Весёлый! Не обычный какой-нибудь. А весёлый. Он улыбается. И даже смеётся. Вот. А сеять его надо вместе с весёлыми капельками воды.
– Молодец! – опять похвалила Луша. Медведь покивал ей, быстро несколько раз нагнулся к кадке и старательно разбрызгал воду.
– Я такой… – сказал он со вздохом. – Такой, и ничего уж с этим не поделаешь.
– Какой? – переспросил Ивушкин.
– Я всё могу делать. Я всё очень даже хорошо могу делать. Но только меня надо хвалить. У меня всё из лап валится, когда меня не хвалят. – И Макосейка опять вздохнул. – А когда меня хвалят, у меня душа веселеет, и тогда я сею весёлый мак. И всё мне хорошо удаётся.
– А скажи, Макосейка… – начала было Луша, но он её перебил:
– Тебе хочется головочку весёлого мака?
– Как ты угадал?
– Потому что, – сказал Макосейка.
– Почему? – полюбопытствовал Ивушкин.
– Потому что. И всё.
И он опять стал сеять в землю веселые брызги из решета.
– Какой ты умный, что всё понимаешь просто «потому что»! – снова похвалила Луша.
И Макосейка опять весь заулыбался. И рот у него улыбался. И глазки. И маленькие аккуратные ушки. И густая бурая шерсть. Он открыл маленький деревянный сундучок, который стоял тут же, возле кадки, и вынул оттуда две маковые головки.
– Это тебе, – сказал он Луше. – А это тебе, – и протянул обе головки Ивушкину.
– Да нам хватит и одной, – застеснялся Ивушкин.
– Берите, берите, – улыбался Макосейка. – Пригодится. Это же весёлый мак!
– Спасибо. Ты добрый! – снова похвалила его Луша.
Умница Луша! Хорошая, дельная лошадь!
– Послушай, а ты не скажешь нам, как найти сестру Летницу?
– Найдёте, найдёте, – сказал Макосейка. – Найдёте в свой черёд. Только разве есть у вас вода из загорного колодца?
– Нету никакой воды!
– Ну вот видите. И у меня нету.
– Как же быть? Ты, наверно, знаешь?
– Знаю, – сказал Макосейка. – Надо идти к колодцу и зачерпнуть воды. За белой горой. Вон, глядите.
Они стали глядеть туда, куда показывал Макосейка. Но там ничего, кроме неба, не было, а по нему плыли белоснежные, хорошо отстиранные Нотей облака.
– Там ничего нет, – сказала Луша.
– И мне ничего не видно, – подтвердил Ивушкин.
– Да как же не видно? – удивился Макосейка. – Ну, глядите ещё.
Они снова пригляделись, и им показалось, что одно облако вроде бы не двигается. Это и была белая гора.
– Когда ж это мы туда доскачем? – сказала Луша. – Это сколько же времени пройдёт?
Но в том-то и дело, что в «Нигде и никогда» никакого времени вообще не было. И до белой горы они добрались по-нашему – в одно мгновение. И это было очень удачно.
Потому что дальше было так.
Глава десятая.Вода из загорного колодца
– Я не понял: кто и куда пройдёт? – спросил Макосейка.
– Время пройдёт, – сказала Луша.
– Я с ним не знаком, никогда не встречался, – покачал головой Макосейка.
Ивушкин открыл было рот, чтобы объяснить медведю, что такое время, но ничего убедительного ему не пришло в голову. В самом деле: а как скажешь? Время – это всегда тикающий будильник, у которого внутри сидит электрическая батарейка. Время – это когда кончился длинный и интересный день и уже надо ложиться спать, а спать совершенно не хочется. Время – это то, что, по словам взрослых, все без конца теряют, а вот находить никогда не находят. Однажды Ивушкин слышал, как папа сказал: «В главке только тянут время», но это для объяснения Макосейке, что такое время, никак не годилось.
