Как обычно, дует ветер. Столько времени прошло, а мир все тот же. Несколько сорок, оседлав ветер, летят к липам вдоль Астраканвэген. Интересно, это все те же сороки, что обитают здесь, или прилетают новые? Ведь во всех сорочьих гнездах в городе каждый год рождаются новые птицы.
Я не знаю. Я ничего не знаю.
Что случится со мной, Филип? И что случится с тобой?
У тебя были ответы на мои вопросы, они были известны тебе. Ты хотел, чтобы однажды люди узнали, кто такой Филип.
Я слышал, ты вступил в природоохранное общество. Теперь ты проводишь экскурсии. Да, настоящие походы. Птичье утро на озере. Подсчет уток. Кольцевание. Смотровые башни. Четкость и порядок.
И больше никаких экспедиций? Никаких глупых, чудесных приключений, как раньше? Никаких походов в чащу леса? И у тебя получается? Получается жить обычной жизнью? Я помню, как ты говорил, что скауты похожи на муравьев. Тебе никогда не нравились люди, слишком похожие друг на друга. Ты никогда не любил зверей.
Только птиц. Они свободны.
Птицы всегда на первом месте, Филип!
Про экскурсии мне рассказал Летчик. Однажды он вернулся домой поздно вечером, и фары его древнего «Мерседеса» осветили лаконичную надпись на табличке на газоне перед домом: «Продается — посредническое бюро недвижимости Элизабет Рагнар». Летчик хотел, чтобы я зашел. Но я отказался. «Филип наконец успокоился. Снова начал учиться», — сказал он. «Здорово», — ответил я.
Затем мне пришла на ум одна вещь. Что произойдет с тобой, Филип, если ты и правда успокоишься, кем ты тогда станешь? Ты не должен превратиться в одного из тех, кто теряет вкус к жизни, как только взрослеет. Кристин рассказывала о своих одноклассниках.
Обещай мне, Филип! Обещай, что ты никогда не потеряешь вкус к жизни!
* * *
Я часто вспоминаю твои слова о том, что красок не существует. Если это так, если мир основан на черном и белом, значит между светом и тьмой постоянно идет борьба. Между светом и тьмой в тебе самом, Филип. И во мне.
И в Манни. Тогда эта война, что идет внутри нас самих, ведется повсюду на земле.
Как только битва завершается, свет побеждает (если, конечно, это так), тогда краски возвращаются. Тьма отступает.
А если проигрывает битву свет?
Вот я вижу, как ты поворачиваешь за угол. Я знал. Я был уверен, что ты придешь. Тебе можно доверять. Я всегда это знал. Ты спас мою жизнь. Или ты этого не делал?
Я сверяю время. Все сходится. Ты точен как часы. Ты торопливо шагаешь к бензоколонке. Останавливаешься, оглядываешься. Где же остальные, думаешь ты. Спокойно, Филип. Они придут. Они уже в пути.
* * *
Вскоре приходит Криз. Ее голова с выбеленными волосами появляется из-за торгового центра. Она взяла с собой Рони. Я рад этому. Мне хочется, чтобы собрались все. Криз целеустремленно шагает по тротуару; может, это Рони задает темп, а может, ты сама, Криз. Я знаю, неугомонность подгоняет тебя. Ты хочешь поскорее оказаться в другом месте. Хочешь, чтобы все происходило сразу.
Как хорошо, что ты смогла прийти. Я знаю, ты сейчас много работаешь. Иногда я стоял и ждал тебя, видел твое бледное лицо в окошке киоска. Когда начнется твоя взрослая жизнь, Криз? Ты с нетерпением ждешь этого. Интересно, что ты будешь делать? Продолжишь работать и заведешь ребенка? В торговом центре есть вакансии. Да и в «Макдоналдсе» почти всегда найдется место. Ты же сама рассказывала об этом. Не лучше ли работать там, а не в старом киоске Джонни, куда в основном приходят старики за газетами? В «Макдоналдсе» кипит жизнь. Тебе гак кажется. Надеюсь, ты права, Криз.
Я думал об этом в ожидании, когда часы покажут десять. А когда ты закрывала окошко, я знал, что ты задерживаешься, потому что поправляешь перед зеркальцем макияж, затем запираешь заднюю дверь на засов и отправляешься домой. Я шел за тобой. Всю дорогу до дома, Криз.
И вот ты видишь Филипа. Подходишь к нему. Предлагаешь ему сигарету. Он не курит, Криз. Ты же знаешь. Достаешь из пачки сигарету для себя, ищешь в кармане зажигалку. У тебя их всегда полно. Выдыхаешь облачко дыма, которое поднимается как воздушный шарик, прежде чем ветер разрывает его. Я снова вспоминаю костер. Хватаюсь за это слово, всплывшее в моем мозгу. Да, теперь все проясняется. Медленно, но проясняется. Я слышу голос: «Ткни его!» Неужели это ты, Криз? Думаю, это правда ты. Это ты кричала: «Ткни же его!» Может, ты вынесла свой приговор из-за присущей тебе неугомонности? Может, ты просто хотела, чтобы наконец что-нибудь произошло? Какое-нибудь действие? Да, это похоже на правду.
Неужели жизнь так банальна?
* * *
Пия-Мария приходит одна. Это немного удивляет меня. Я рассчитывал на другое. Ты рассталась с Манни? Он устал от тебя, Пия?
Я знаю, возможно, именно ты пострадала сильнее всего. Пройдет много времени, прежде чем ты снова станешь собой. Кто же ты теперь, Пия-Мария?
Я знаю тебя лишь как Королеву «Макдоналдса». И как «грудастую Пию-Марию», так мы называли тебя, когда были младше. У тебя первой из девочек выросла грудь.
Я вижу, как ты присаживаешься около Рони, кладешь руки ей на шею, Рони лижет твое лицо. Ты всегда любила животных больше, чем людей.
Мне жаль тебя, Пия-Мария. Больше мне нечего сказать. Мне очень жаль тебя.
* * *
А вот и Манни. Я давно догадывался, что именно ты, Манни, изменился сильнее всех. Не только потому, что твои волосы отросли. Ты теперь другой. Ты стал спокойнее. Я действительно не узнаю тебя, хотя я никогда тебя не знал. Не знал по-настоящему.
И теперь я понимаю, что именно ты получил главный урок.
Я вижу тебя и думаю, что это стало еще заметнее. Неуклюжесть, так присущая тебе, исчезла.
У меня появляется чувство, что ты продолжаешь расти в своем крупном теле, начинаешь контролировать все свои сильные качества.
Я начинаю понимать, что ты — не такой глупый, как я думал. Твоя однобокость однажды станет частью твоей личности и, возможно, еще сослужит тебе службу.
Однажды ты станешь директором-распорядителем или политиком. Будешь вершить судьбы людей. Вести их. Управлять их жизнью.
Наконец, я понимаю, что именно ты, Манни, станешь лидером. Ты, а не Филип. Ты заставишь людей услышать о себе.
И когда я думаю об этом, мне хочется плакать. Наконец остается лишь печаль о том, как устроена жизнь.
Я помню, как ты бил меня колом. А затем стоял и мочился на меня.
Картинки идут одна за другой. Они были спрятаны глубоко внутри странных извилин моего мозга. Я отыскал их и пролистал.
Я понимаю, что выигрывают такие, как ты. В нашем мире побеждают сильные.
Туве, любовь моя!
Невероятная, невинная моя Туве! Когда ты бесшумно идешь по тротуару своей по-лисьи мягкой походкой, я чувствую, как мое сердце взрывается восторженными аплодисментами. Не странно ли это после всего того, что произошло? После всего того, через что я прошел. Через то, что прошла ты. Любовь — вот что я чувствую сильнее всего. Ты все еще так сильно волнуешь меня. Что-то во мне любит что-то в тебе.
Знаешь, о чем я думал на днях? Можно ли любить сколько угодно раз, или существует определенное число, прежде чем чувства потускнеют и ослабеют? И если это так, происходит ли это после пяти раз или только после пятидесяти?
Или в памяти навсегда остается лишь один-единственный, первый раз?
Знаешь, что я сделал? Я подсчитал, что если люди живут обычной жизнью и любят друг друга один раз в неделю, как Кристин с Джимом (каждое воскресное утро), тогда получается две тысячи пятьсот раз. Это много или мало?
О, Туве, что же такое — любовь?
То источающее свет воскресенье, когда мои руки ласкали твое белоснежное тело, когда я чувствовал, что нечто во мне оживает? Я помню каждую деталь, каждый запах, каждый звук. Даже те звуки, которые я был не в состоянии услышать. И я знаю, что буду помнить этот день всю свою оставшуюся жизнь. Несмотря на все две тысячи пятьсот раз, я всегда буду помнить то воскресенье, когда умерла маленькая птичка и когда, стуча каблуками, внезапно пришла Элизабет и прервала нас в тот момент, когда должно было произойти нечто важное.
В чем наша надежда, Туве? В том, что любовь наконец победит? А это именно то, что называют любовью?
Я не знаю.
Я знаю, что ты раскаиваешься. Знаю, что там, на горе, ты была не в себе. Ты лежала рядом с навесом почти без сознания. Ты слишком много выпила. Ты была измотана блужданием по лесу. Думаю, свою роль сыграли и таблетки от мигрени.
Я знаю, что это ты позвонила в полицию. Спасибо, Туве! Я лишь хочу, чтобы что-нибудь изменилось. Чтобы сейчас все казалось иначе.
Мыс тобой никогда не станем знаменитыми. О нас никто не услышит. Мы слишком стеснительные, Туве! Странно, не знаю, думала ли ты об этом, но люди, подобные Манни, всегда уверены в том, что делают. Умные всегда сомневаются в своей правоте.
Возможно, однажды мы создадим новую политическую партию, Туве. Партию стеснительных. Тогда мы изменим мир.
